«Город этот не мой и страна не моя…» Город этот не мой и страна не моя, И планета, похоже, чужая, Если царствуют в них гигабайты вранья, Беспринципность и злоба без края. Вообще для меня есть ли жизни удел? Может там высоко за семью облаками, От рожденья о чём и помыслить не смел, А тем более тронуть руками? Но рычит надо мною чиновная рать, И смеётся народа властитель, Что стою перед ними, как пойманный тать, Думавший что – отец и учитель. «Горнолыжница. Горнолыжница…» Горнолыжница. Горнолыжница. То ли видится, то ли слышится. С перепою иль из мечты Рядом, около – снова ты. Вся как белая, как на белом. Голубые глаза, как край. Застываю оторопело. Здравствуй, милая, и прощай. Эти склоны – твое убежище, Где весенний снег чист и свеж ещё. А ты властная госпожа, Незнакомых гостей встречая, Поишь, мучая и стужа Горным воздухом вместо чая. Замечательная негодница, Не ботаница и не модница. Несравненная. И умела Всё ты вовремя – невзначай. Застываю оторопело. Здравствуй, милая, и прощай. Чтоб над снежною тканью зыбкою Одарить как тогда улыбкою. Мне с тобою позор не страшен, Мне беда с тобой – не беда, Если сладкие встречи наши В память врезались навсегда. Ты – единственная. Ты – одна. Кто была для меня нужна. Помни это, покуда дышится. Горнолыжница. Горнолыжница. «Горько, горестно – не скажи!..» Горько, горестно – не скажи! И забыться бы, да не в силе, Чтоб как в детстве нас от обид и лжи Звери сказочные уносили. Больно, боязно – невтерпёж! Но задумайся – всё по делу, Грёзы юности не вернёшь, Если молодость пролетела. Ай, как холодно! Холодна слеза! Стала кровь темна и тягуча. И закрыла навеки от нас небеса Крепче камня могильного туча. «Грехи мои останутся грехами…» Грехи мои останутся грехами: Не отмолить у неба и людей, Не расплатиться песней и стихами, И даже кровью гордою моей. Так проклята будь, подлая минута, Похмельного сознания изгиб, Когда, тебя с другою перепутав, Пошёл за ней, добился и погиб. Ей ни к чему страдания былые И радости иссякшие струи, Где, словно незабудки голубые, Безвольно отцвели глаза мои. Напрасно я надеялся, болезный, Да и она всё видела не так В своих мечтах туманных, бесполезных, В обыкновенных девичьих мечтах. Поэтому, вкусив житейской прозы Я, встав у предначертанной черты, Выслушивал, упрёки и угрозы, И хорошо лишь, что она – не ты. А рядом, упиваясь сладострастьем, Пел соловей, о безвозвратном пел, О том далёком, чуть не ставшем счастьем, В котором я с тобой не преуспел. И про грехи – им тоже выйдут сроки. Последний час, он ближе с каждым днём, Чтоб слёзы, что твои залили щёки, Меня настигли огненным дождём. «Гуляй, мой милый, всё равно…» Гуляй, мой милый, всё равно, Разгул последствий не отымет, Кому с рожденья суждено Жить вожделеньями своими. Ведь как судьбе не прекословь, Остерегаясь бестолково, Свободой порченая кровь Не может не вести к оковам. А там, поверженный врагом, Останься с прежнею натурой, Принудят – бей, и ни при чём Ни рост и ни мускулатура. Как не придётся тяжело, Какие беды не нахлынут, Не морщь высокое чело, Держа в уме первопричину. Пред вохрой взгляда не коси, Цени себя и локоть братский: Всё остальное на Руси Есть зло и ложь, и пламень адский. «Гуляют женщины вокруг…» Гуляют женщины вокруг Изысканно и деловито С показом бюста, ног и рук Из мрамора иль селенита. Легка походка, томен взор И ткань, обтягивая тело, Даёт мечтам такой простор, Что сердце бьётся ошалело. Но только, кто мы им, друзья, Стеснённые стенокардией, В тенётах мифов и вранья, Привитых в годы молодые. Себя отдавшие стране, Предавшей нас и предающей По устоявшейся цене Барыгам, ныне власть имущим. А сохранившуюся стать Кавалергардов недобитых, Как этим женщинам понять С душой из габрро иль гранита. |
