Г «Гадай, цыганка, картами шурша…» Гадай, цыганка, картами шурша, Не пожалею перстня золотого, Лишь только бы воспрянула душа, Услышав одобряющее слово. Гадай, цыганка, над моей рукой С холмом Луны и поясом Венеры, Не поскуплюсь, лишь сердце успокой, Который день бегущее без меры. Гадай, цыганка, вглядываясь в шар, Чтоб волею Изиды иль Минервы, За, сколько ты желаешь, гонорар, Вернулись к норме сорванные нервы. Гадай, цыганка, надо, я сниму От матери хранимый крест нательный, Но помоги рассудку моему, Избавь меня от мыслей беспредельных. Гадай, цыганка, способом любым, Не избегая сил любого рода, Но сделай так: она не будет с ним – Я не хочу смертельного исхода. «Где отыскать такой сюжет…» Где отыскать такой сюжет, О страсти человеческой, Про коего статейки нет Литературоведческой. Как мы от правды отличим Рассказы и сказания Из жизни женщин и мужчин В совместном проживании? Кто за закрытыми дверьми Увидеть мог творимое Бытостроительство семьи – Реальное и мнимое? Кем и когда подтверждено Их душ и тел движение В миг единения, в одно Известное мгновение? И есть ли меж людей судья, Чтоб в мании величия Среди людского бытия – Мог толковать обычаи? «Гитара дерзкая хмельной шалавою…» Гитара дерзкая хмельной шалавою Кричит, не слушая подруг своих, Обременённая дворовой славою Меж шепелявящих или немых. Гитара дерзкая орёт без роздыха, Полубезумная, предвидя – впредь Не хватит силы ей, не хватит воздуха, Чтоб песню главную свою допеть. Гитара дерзкая под ноги брошена Ораве доблестной известных лиц С лицом начальничков, испугом скошенным, Со сладострастием детоубийц. Гитара дерзкая разбита в крошево, И лишь обрывки струн стальных звенят: «Всего хорошего, всего хорошего Тому, кто странствует из рая в ад». «Главное – выжить любою ценой…» Главное – выжить любою ценой, Главное – жить, хоть последней скотиной: Жрать, испражняться и брызгать слюной С благословенья на то господина. Ну, а рассказы про душу и ад, Сказки о совести, чести и воле – Без этой чуди я счастлив и рад, Если хозяин мой мною доволен. Что он не скажет и не намекнёт, Тут же исполню я без промедленья: Наполовину уменьшить народ Иль увеличить его населенье. С этим согласно страны большинство За исключением гадов последних, Тех, недовольных, мозги у кого Лишь для оранья, фантазий и бредней. Нет бы, построились строем и шли Следом за нашей единой колонной – То не стреляли бы и не кляли Их по решению власти законной. «Глаза сквозь черный глянец приоткрыв…»
Глаза сквозь черный глянец приоткрыв, Господь сверкнул – и сникла вражья сила, И мне прощён безумия порыв И всё, что ты забыть меня просила. А тот пустой, ненужный, глупый спор Замолкнул, захлебнувшись в горле речью, Как птица, мною битая в упор, Как зверь, в петле дострелянный картечью. «Глядим на мир мы все по-разному…» Глядим на мир мы все по-разному, Внемля стремлению души К уродливому и прекрасному, Во имя истины иль лжи. Одни смеются – богу богово, Другие крестят всё подряд, А третьи кесаря жестокого, Служа ему, боготворят. И как тут выбрать круг общения, Друзей, товарищей, коллег И женщину для восхищения, Деля с ней пищу и ночлег. Чтобы потом в срок доживания Свою жизнь заново прочесть Сначала, с первого желания, Вплоть до того, что ныне есть. И успокоиться во мнении: Пусть жил меж выжиг и пройдох, Но сам при этом, тем не менее, Не обманулся и не сдох. А Тот простит, что жил по-разному, Внемля стремлению души К уродливому и прекрасному, Во имя истины иль лжи. «Годы младенчества помнятся смутно…» Годы младенчества помнятся смутно: Мамины губы да папин азарт – Как мне без них на земле неуютно, Август идет или март. Юные годы сверкнули зарницей, Золотом в серебре, Не потому ли ночами не спится, Май иль сентябрь на дворе. Зрелые годы, зачем вы минули – Горестно, больно и жаль, Холодно мне даже в душном июле, Не говоря про февраль. Сколь не старайся, а что мне осталось – Память да слёзы жены, Сердце больное, голодная старость, Горькое чувство вины. |
