– Мы друзья! – крикнул ему в лицо Корби. Олег Борисович бросил зонтик, схватил сына за плечи и начал оттаскивать от Корби.

– Хватит, – потребовал он. Хватка Ника ослабла. Корби воспользовался ситуацией, вывернулся из-под друга и подобрал Анин нож.

– Пусти! – закричал на отца Ник. Корби увидел, что от отделения к ним бежит постовой, и вновь приставил лезвие к своему горлу.

– Я убью себя, – предупредил он. Он стоял на коленях и смотрел на полицейского. Его руки были перепачканы кровью и придорожной грязью, глаза безумно сверкали. Полицейский в нерешительности остановился.

– Чрезвычайная ситуация, – сообщил он в рацию. Ник зло оттолкнул своего отца и поднялся на ноги. Пуговицы его дождевика лопнули. Корби тоже поднялся.

– Либо ты со мной – либо я умру.

– Хватит, Коля, – задыхаясь, попросил Олег Борисович. – Мир не делится на черное и белое. Умирать не обязательно.

От отделения бежали еще люди. Корби медленно вдавил лезвие в кожу. «Сейчас будет больно, – подумал он, – даже больнее, чем когда я резал руки». Он чувствовал под пальцами пульс, чувствовал, как близко его жизнь и смерть. Сейчас он сделает то, что не получилось у Комара и что получилось у Андрея – вскроет сонную артерию, и его не спасет даже толпа полицейских. А Ник будет кричать и зажимать руками бьющий фонтаном алый поток.

– Нет! – закричал Ник. – Я с тобой.

– Тогда бежим, – ответил Корби, и бросился в сторону метро.

Он слышал за собой топот ног. Это был не только Ник – за ними гнались еще несколько полицейских. Корби охватил сумасшедший восторг. Ник был рядом. Пластиковый дождевик мешал ему, он сорвал его и бросил на капот припаркованной у тротуара машины. Они вместе бежали сквозь дождь. Впереди был подземный переход.

– Вниз, – на выдохе произнес Корби. Сбегая по лестнице, он чуть замешкался, чтобы сунуть нож Ани обратно в карман. Первый из их преследователей отставал всего на двадцать шагов. Он бежал ритмично, плавно. Корби узнал его – это был Белкин, который так досаждал Крину вчерашним утром. Корби прибавил ходу. Сердце яростно стучало, вернулась боль в боку. Он чувствовал, что теряет скорость. А звук шагов за спиной был ровным и четким. Тренированные взрослые люди догоняли их.

Через прозрачные двери метрополитена, мимо касс, через турникет – они с Ником прыгнули одновременно. Грохот, оглушительный свист дежурной по эскалатору. «Если нас сейчас поймают, будет многочасовой допрос, а потом меня отправят в обезьянник или даже в психушку. Я не должен этого допустить. Я должен договорить с Ником». Корби остановился, обернулся. Из-за кромки льющихся сверху вниз ступеней показался Белкин. Корби встретил его холодный и странный взгляд, и ему снова стало не по себе, как при их первой встрече.

– Хватит убегать, – задыхаясь, прошептал Ник. – Ради нашей же безопасности мы должны сдаться и все им рассказать. Особенно ты.

Корби рванул черную ручку контроля эскалатора. Движение переключилось, ступени замерли, дернулись и потекли обратно. Белкин качнулся, его ноги повело; он попытался сохранить равновесие, но лицом вперед упал на ступени. Эскалатор понес его вверх.

– Зачем ты это сделал?

Корби услышал гул подходящего поезда.

– Бежим! – Он рванул Ника за руку и бросился к платформе. Люди мелькали мимо. Поезд окатил их теплой, ревущей волной воздуха, нагнал и обогнал. Несколько секунд они бежали вдоль него, потом открылись двери, и они запрыгнули внутрь. В середине летнего дня вагон был полупустым. Поезд тронулся. Через окно Корби увидел Белкина, выскакивающего на край платформы. Он уже опоздал.

Ника трясло. Он в изнеможении опустился на сиденье в углу вагона, его шея шла красными пятнами. Корби снова протянул ему руку. На порезанных пальцах начинала запекаться кровь.

– Пожми ее. Вспомни, что мы друзья.

– Иначе что? Опять попытаешься себя зарезать?

– Иначе ты забудешь все, что было хорошего в твоей жизни. И останется только то, что с нами случилось после смерти Андрея.

– Потому что ты себя убьешь?

– Потому что ты меня пошлешь, как я послал его. Пошлешь просто потому, что тебе показалось, что я сделал не все, что мог.

– Это не лучше, чем посылать человека за то, что он не любит рок.

– А я и не говорю, что я лучше тебя. Я говорю, что так нельзя делать. Никому. Никогда.

– Я не знаю… Меня все это достало. У тебя рука в крови.

– Плевать. Я хочу, чтобы мы помирились.

– Хорошо. Только если ты не станешь больше шантажировать меня своей смертью.

– Только если ты не станешь желать мне смерти.

– Я не желаю тебе смерти. – Лицо Ника дрогнуло. – Я хочу, чтобы ты вырос в хорошего человека.

– Я не стану просто так шантажировать тебя своей смертью.

Ник протянул ему руку, пожал ее и накололся на булавку. Это была одна из тех булавок, которые Комар вкалывал в свои штаны.

– Какого черта? – морщась от боли, спросил он. Корби сжимал его руку, пока булавка не вошла глубоко и ладонь Ника не перепачкалась в крови его порезанных пальцев. Наконец, он отпустил. Ник вытащил булавку. На месте прокола выступили капельки крови.

– Я объясню. Помнишь историю, которую вы с Арой мне рассказали?

– Какую?

Корби сел рядом. Люди сначала нервно оглядывались на них, а потом старались совсем не смотреть. За окнами проносилась грохочущая черная пустота тоннеля. Вагон был старый, с желтыми круглыми лампами, стенами из пластика, покрытого древесным узором, сиденьями из залатанного кожзаменителя.

– Как Ара стал черным братом. Вы рассказали мне это, когда мы только познакомились.

Это произошло в третьем классе, после чтения Купера, когда они порезали, а затем скрестили свои ладони. Их кровь смешалась. Они немного перестарались, и им пришлось идти к матери Ары, чтобы она помогла остановить ее. Сначала они хотели назвать Ару красным братом. Но его мать, заливая их руки перекисью, сказала, что индейской крови в ее мальчике нет, только негритянская. В результате Ара стал черным братом, а Ник – красным братом. Вот только к Аре его кличка прижилась, а к Нику – нет.

– Будь моим братом, – сказал Корби. – Наша кровь теперь тоже смешалась.

Ник посмотрел на перемазанную в крови руку и как-то странно улыбнулся.

– Буду. Но, Корби, все, что ты делаешь, какое-то странное. Сумасшедшее. Чрезмерное.

Корби улыбнулся ему в ответ.

– Ты – белый брат. А я – красный. – Он тронул прядь над своим лбом.

– Да, действительно. Нам тогда не хватало настоящего красного брата.

– Я индеец Джо.

Ник покачал головой.

– Ты псих. Мы убежали из отделения полиции. Из единственного места, где нам могли помочь! Андрея убили. Твоего деда убили. А мы просто едем в метро. Мы можем не дожить не то что до суда, но даже до поимки преступников.

– Ты боишься?

– Как любой нормальный человек. Но дело не в этом. Дело в том, что все, что ты сделал за последние дни, неразумно. Я хочу, чтобы ты это понял.

«Ты помнишь, что у нас был целый мир? Помнишь, какие ты придумывал игры?»

– Перестань, – сказал Корби. – Давай поиграем.

– Давай вернемся. И ты все расскажешь Крину.

– Ник, – вздохнул Корби, – все, что я делаю, разумно, потому что я достиг за последние два дня большего, чем ты. Вчера утром я хотел себя убить. А потом стал вспоминать свое детство, время до гибели родителей. И кажется, я что-то понял. Если мы сделаем то, о чем ты говоришь, смерть Андрея снова настигнет нас и на этот раз убьет. Она раздавит тебя и меня, сведет с ума. Мы снова увидим, как умирали наши родители, и никогда не выберемся из этого покалеченного мира.

Ник долго молчал.

– Ты Джек, – сказал Корби, – бедный фермер из Томстауна. Перекупщики земли оставили тебя без гроша. Я – индеец Джо, сбежавший из резервации. Ара – негр Джим, обокравший своих хозяев.