Гарри Диксон рассеянным взглядом следил за механическим полетом сороки и вдруг повернулся к Гудфельду:

— Я тоже читал этот роман. Тогда я был слишком молод. Не напомните ли мне имя одной из героинь?

— Сорокопут, отвратительная баба, которой нравилось усложнять свою поганую жизнь ужасающими преступлениями? Если я хорошо помню! Это было весьма умное существо и красоты удивительной. Но это отдаляет нас от текущих дел.

Гарри Диксон устало махнул рукой, жестом, могущим означать «кто знает?», потом снова задумался.

Гудфельд, который знал, что подобная задумчивая неподвижность приносила свои плоды в карьере сыщика, осторожно помалкивал и смотрел на сыщика почти с религиозным обожанием.

Вдруг Диксон вздохнул.

— Предмет, над которым работал доктор, был закончен между одиннадцатью вечера и часом ночи, — произнес он. — В этот момент свет в его кабинете погас… Между тремя и четырьмя часами ночи убийца был здесь вместе с ним.

Гудфельд собрался его прервать, но Диксон остановил его: — Говард ждал убийцу в это время, значит, не опасался визитера. Он показал законченный предмет… Эта вещь должна была иметь важнейшее значение, потому что подогрела жадность ночного посетителя до такой степени, что ему пришлось взять на душу грех убийства ради обладания им… Затем она быстро удалилась, поскольку она даже не удосужилась погасить лампу.

Она?! — воскликнул Гудфельд. — Почему вы дважды использовали местоимение «она»?

Потому что убийца — женщина, Гудфельд.

Ничто это не доказывает.

Доказывает… Ночь была очень теплой. Однако доктор Говард надел поверх ночной рубашки верхнюю одежду.

Действительно.

Из уважения к посетителю, вернее, из стеснительности перед посетительницей.

Диксон покачал головой.

Гудфельд, передайте мне этот бювар, — коротко приказал он.

Полицейский повиновался и передал сыщику широкий зеленый лист промокательной бумаги.

Диксон слегка присвистнул сквозь зубы.

Что-нибудь обнаружили? — с любопытством спросил Гудфельд, знавший эту победоносную привычку сыщика.

Вот это, — сказал Диксон. — Но сохраним это открытие в тайне от всех.

Он разглядел нечеткий отпечаток рисунка — неровную геометрическую фигуру, а именно ромб, пересеченный двумя параллельными линиями.

Да, — пробормотал он. — Доктор Говард был человеком, который подпиливал экю… а вернее, изготавливал их.

Фальшивомонетчик?

Ни в коей мере, не могу пока сказать, в какой стране имеют хождение такие странные монеты, которые он так тщательно подпиливал.

Но для себя сыщик уже уточнил.

«Говарду удалось изготовить диск-значок, подобный тому, которым обладаю я и который попал мне в руки в столь курьезных обстоятельствах в забегаловке на Уайльд-стрит».

Но оставил эти мысли для себя.

Можете позвать Сламкина и Ревинюса? — попросил он полицейского.

Слуга и надзиратель помирились, поскольку курили одинаковые сигары, явно происходящие из запасов покойного доктора Говарда.

— Сламкин, ваш хозяин собирался провести отпуск в Лондоне?

— Нет, сэр, поскольку он отпускал меня с середины будущей недели на целый месяц. А сам он хотел отправиться на целый месяц в горы Шотландии.

— Вы знаете куда?

— Конечно, потому что он проводил там рождественские каникулы, несмотря на отвратительную погоду и холод. Крохотное местечко в районе Дамфри. Доркдин. Вы знаете?

— Нет, но это не важно.

— А вы, господин Ревинюс, — внезапно обратился он к надзирателю, — вы будете проводить каникулы у себя в стране?

— Моей стране? — пробормотал надзиратель и покраснел.

— В милой Франции! — улыбнулся сыщик.

Бедняга опустил голову.

— Увы, не могу, поскольку я дезертир… Я покинул полк из-за ссоры с офицерами. Я рискую военной каторгой…

— Вы говорите по-английски почти как уроженец.

— Во Франции я был преподавателем английского языка, а теперь преподаю французский язык в Англии.

— Доктор Говард поручал вам какие-либо особые работы? Проспер задумался.

— Однажды мне пришлось переводить воспоминания Людовика XVI. Эти воспоминания касались работ по механике и слесарному делу, которыми увлекался несчастный король.

— Значит, вы остаетесь в Англии?

Надзиратель не ответил.

— Вы ничего не скажете, господин Ревинюс?

— Предпочитаю промолчать, чтобы не солгать, — откровенно признался молодой человек.

Гарри Диксон с симпатией глянул на него:

— Вы готовы рискнуть военным трибуналом, чтобы провести несколько недель на родной земле, не так ли?

— Да, признаюсь… У меня там… Около Сент-Омера живет моя старая кормилица. Она любит меня, как мать. Вы понимаете?

Желаю вам успеха, господин Ревинюс. Но можете ли вы сказать, что такого особого было в воспоминаниях, которые вы переводили для доктора Говарда?

Безусловно, хотя подозреваю, что манускрипт был пропитан изрядной долей романтизма. Известно или так утверждают, после казни Людовика XVI сундуки короля были найдены совершенно пустыми.

Король сумел переправить сокровища за границу, надеясь однажды оказаться там. Он лично изобрел систему тайника, которую невозможно взломать, поскольку использовал разные хитрые замки. Конец этих сомнительных воспоминаний больше напоминал какой-то сатанинский гримуар, который я перевел, но в котором ничего не понял.

Гарри Диксон отвел молодого человека в сторону.

Вытащил из кармана блокнот и на одном листке нарисовал ромб, пересеченный двумя параллельными линиями.

В воспоминаниях был рисунок этой почти геометрической фигуры? — спросил он.

Конечно, — ответил Ревинюс. — Этот рисунок служил подписью этого гримуара. На мой взгляд, это должен быть знак прорицателя или гадальщика, который и написал эту безбожную вещь.

С этими словами надзиратель расстался с сыщиком, невольно став его другом.

Когда за ним захлопнулась дверь и Диксон вновь оказался наедине с Гудфельдом, последний подал ему таинственный знак.

Действуйте с осторожностью, Диксон. Посмотрите, особо не выдавая себя, через стену сада в Клиссольд-парке. С некоторого момента я заметил поблескивание стекол, которые двигаются в зарослях.

Сыщик исполнил просьбу Гудфельда и через несколько секунд заявил:

Кто-то прячется в кустах и следит за домом с помощью бинокля.

Может, послать одного из агентов, чтобы допросить этого любопытствующего типа? — предложил суперинтендант.

Но тут же воскликнул:

— Смотрите, он смывается!

Гарри Диксон увидел хилый силуэт, с трудом выбравшийся из кустов и удаляющийся по поперечной аллее.

— Пошлите одного из полицейских в гражданском последить за ним! — крикнул он Гудфельду. — И пусть не теряет его из виду!

Он узнал старика, который играл вместе с ним в забегаловке на Уайльд-стрит.

Отчет инспектора Малдью, которому поручили слежку, попал к Диксону поздним вечером.

Старик сел в автобус, который довез его до Лондон-Бридж- стейшн. Там он вышел и, словно прогуливаясь, пешком добрался до квартала Бермондси. Примерно в полдень он вошел в ресторан фиксированных цен на Таннер-стрит и ждал, пока освободится столик у окна. Он заказал плотный завтрак и несколько раз брал пиво.

Малдью ни разу не заметил, чтобы старик наблюдал за кем-нибудь на улице. Покинув заведение, он неспешно продолжил путь. На Грейндж-род он вошел в чайный домик и взял лимонад. Отпив глоток, он отправился в заднее помещение, где расположены различные игральные машины, и остановился перед игральным автоматом типа «двухгрошовой головы». Он тут же принялся играть, ставя в основном на черное, и каждый раз проигрывал, поскольку черное никак не выпадало. В конце концов он бросил играть и отошел, покачивая головой. Тут же его место занял другой игрок и тоже поставил на черное. Ему светила удача, потому что приемник наполнился грудой монет.

Агент не стал интересоваться дальнейшей игрой и продолжил слежку.