Старик подошел, торопливо положил кетмень на землю, присел точь-в-точь как рыболов на известной картине Перова, и ахнул:

– Вот так собачка!

От зависти у него, кажется, даже пискнуло что-то в горле, но старик справился с волнением и продолжил:

– …Я думаю, такой и не сыскать у нас! Если, конечно, не считать моего кобеля… Уж он, думаю, не хуже будет! А, может, даже в тыщу раз лучше! – уже совсем бодро закончил он, глядя на меня доверчиво – просветленным взглядом.

Я сгорал от стыда. Мне казалось, что старик успел подметить мою беспомощность в вопросах собачьего воспитания, а показать это перед незнакомым – ох как не хотелось! Требовалось спасать репутацию.

– Не хочет пес работать, – сказал я. – Вот уже месяц бьюсь и хоть бы что!

Это был хитрый ход. Он низводил до ничтожества умственные способности собаки и выдвигал на передний план долготерпение и настойчивость настоящего охотника.

– Ну, эт ничего! Эт мы сейчас сделаем! – заявил дед с таким видом, точно достаточно было сказать ему одно слово и…

Вот так состоялось наше знакомство. Пес обрадовался новому учителю. Он обслюнявил деду руки, цапнул за пятку и прогалопировал несколько кругов почета. Мы подмяли его. Я держал пса за ошейник, чтобы не хватал деда за пятки – дед бросал башмак… Я швырял башмак, а дед держал пса, чтоб не хватал меня за руки. Едва пса отпускали, как он начинал носиться по лужам, а набегавшись, пачкал наши рубахи грязными лапами. В порыве щенячьего восторга он даже ринулся за какой-то птахой и гонялся за ней до одурения, а дед стоял и хлопал себя по бедрам от удовольствия.

– Видишь, видишь! – ликовал он. – Ох, и собака пустячная! Вот подрастет маленько – сам поймет, что к чему… Сколько ему?

– Седьмой год, старый уже…

– Так его ж учить надо было! Учить!

– А как учить, как?!

– А ты и не знаешь?! – возмутился дед. – Гм… Простая дворняга, конечно, понятливее. А это, вишь, породистая… Ей, может, наших слов и понимать не положено, а только те, которые по-ученому. Скажем: «апор» или «туба»– в общем, и сам этих слов не знаю и тебе не советую. Собака должна разговаривать на том языке, что и хозяин, иначе какой с нее толк?

В конце летающий башмак заинтересовал Дуплета. Он стал каждый раз бегать за ним, старательно обнюхивал и налегке возвращался назад. Так продолжалось до тех пор, пока башмак не привел пса в негодование. Вначале он облаял его, затем стал рвать, трепать и, наконец, схватил и понесся в противоположную сторону. И там бросил. Очевидно, подумал, что башмак – ваш злейший враг, от которого мы никак не можем избавиться, и решил помочь…

– Ты только не расстраивайся, – говорил дед Пичка, когда мы возвращались домой. – Чтоб мы с тобой да не справились с этой псиной – ого!

После трех дней непрерывных занятий, когда и я, и Павлантий Макарович вконец выбились из сил, а дед в порыве откровенности даже заявил, что пес – ерунда, ломаного гроша не стоит, Дуплет, наконец, принес злополучный башмак и в качестве поощрения получил кусочек колбасы.

Едва утихли наши восторги и дед, опять-таки в порыве откровенности, заявил, что псу цены нет, как я снова забросил башмак в траву, но… Пес не пошел за ним. Я выдал аванс, надеясь, что он послужит неким стимулятором к немедленным действиям. Красавец сожрал колбасу, загремел ушами, разбрызгивая во все стороны слюну и… потребовал еще.

Наконец, дуплет «заработал». Он исправно отыскивал башмак, куда бы я его не забросил, и исправно выносил на дорогу, где стояли мы с дедом. Стояли и радовались. Дед великодушно объяснял мне:

– Кошку, и ту можно выучить, ей-ей! Ты только слушайся меня. Вот, помню, был…

Я слушался.

И вот, наконец, пришел день открытия охоты. Не нужно объяснять, с каким нетерпением мы ждали этого часа. Я с Дуплетом на поводке, дед Пичка с Барсиком – помесь дворняги с неизвестно чем: солнце не взошло, отправились пострелять перепелов.

Утренний ветерок овевал наши возбужденные лица. Собаки нервничали. Едва мы отпустили их с поводков, как они устроили громкую перебранку, а затем ринулись в поле и гонялись друг за другом до тех пор, пока не разогнали всю дичь. Такого предательства я не ожидал ни от легкомысленного Дуплета, ни от хваленого Барсика. Наконец, собаки угомонились. Старик подозвал своего любимца и приказал:

– Ищи, ищи!..

Барсик сел, задумчиво почесал себя за ухом и отправился вперед. Он старательно обнюхивал каждую кочку, каждую бурьянину и возле каждой поднимал заднюю ногу. Дуплет последовал его примеру…

– Знаешь, мой кобель на перепелов не совсем того… – сказал дед Пичка. – Вот если бы где-нибудь в Сибири! Уж там он бы показал себя!..

Перепела взлетели из-под наших ног. Дед взял двух. После каждого удачного выстрела он присаживался на корточки, подзывал собаку, бросал камешек в сторону упавшего перепела и говорил:

– Подай, милый, подай…

И пес подавал.

Наконец, и мне посчастливилось. Я тоже подозвал собаку, тоже бросил камешек и приказал: «Подай, милый, подай!».

И Дуплет со всех ног ринулся вперед. Но…

– Ветер не с той стороны дует, – рассудительно заметил дед. – Сейчас притащит…

И Дуплет не подкачал. Он нашел в арыке грязный сапог, который за ненадобностью выбросили поливщики, и торжественно принес мне…

Местной утки в наших краях мало. Наверное, поэтому каждый охотник с нетерпением ждет, когда с далеких северных просторов ринется на зимовку в южные края основная масса водоплавающей дичи. Осенний перелет – явление волнующее и неповторимое. Напуганные близкой зимой птичьи стаи идут одна за другой по всей ширине Чуйской долины, но больше всего, конечно, проходит над местами, где еще недавно, лет сто назад, были сплошные болота и камыши – над поймой реки Чу.

Наблюдать такой массовый перелет случается довольно редко, так как происходит он только после резких похолоданий в районе озера Балхаш и низовьях Или. Если же осень теплая и сухая, то он растягивается на полторы – две недели и протекает незаметно. Но каким бы ни был перелет, массовым и растянувшимся, для охотника по перу это самые волнующие деньки…

В ту осень ждали его и мы с Павлантием Макарычем. Вот уже миновали октябрьские праздники, а ребятня все еще бегала по улицам в трусах и майках. На проселочных дорогах по самые щиколотки лежала горячая пыль. Северная птица спокойно жировала на широких балхашских плесах. Погода сменилась внезапно. С запада сорвался ветер, загудело, понесло над всей долиной тучи пыли и песка. Дед Пичка примчался ко мне взволнованный, как весенний селезень при виде знакомого болота.

– Что делается, что делается! – закричал он. – Сама зима прет к нам! Теперь потешим душеньку, постреляем! – и даже глаза закрыл от предвкушаемого удовольствия. Дождь лил три дня. Это был настоящий потоп – очевидно, небо вознаграждало себя за долгую бездеятельность. На третий, поздно вечером, мой неугомонный спутник явился снова. Он был вполне экипирован: сапоги выше колен, патронташ, за спиной ружье в чехле… Старик торжественно стряхнул на пол лужу воды и прямо с порога заявил: –

Ну, ты как, готов? Я пожал плечами. – Да ты что, носа на улицу не казал?! – возмутился старик. – Снег повалил – улавливаешь ситуацию?! Попрет птица с Балхаша – помяни мое слово! Ее сама зима сюда подпирает… А погода будет в самый раз: снежок до утра всю хмурь с неба на землю осадит…

Домой старик не пошел. Он сослался на то, что я могу проспать, а ему заходить за мной не сподручно, и остался ночевать у меня…

Из дома вышли рано. На деревьях, траве лежал снег. А земля была черной. Она не успела за эти дни отдать накопленное за лето тепло, и снег на ней растаял. Первый морозец выжал из влажного воздуха такой туман, что не видно было протянутой руки.

Мы торопились.

Уже на месте старик деловито посоветовал мне стрелять только тройкой – осенняя птица крепка на перо! – и поспешил в свой скрадок. Я прошел в дальний конец болотца и тоже остановился. Было тихо. Я отчетливо слышал, как звенит туман, оседая на листья, как ворочается в своем скрадке дед Пичка… Неподалеку крякнула утка, всплеснула вода. Я схватился за ружье, но так ничего и не увидел. Прошлепала курочка по берегу, пискнула мышь под кочкой – и снова звон тумана на жестких листьях камыша…