– День, говорю! Денечек!!

Петр Петрович, тоже поднявшийся высоко, остановился и приложил к уху ладошку:

– Чего?

– День, говорю! Денечек!!

Петр Петрович поднял обе руки вверх, точно хотел объять ими весь окружающий мир, и тоже прокричал:

– Это да! Это да-а-а!!

И, помедлив:

– Ты когда приехал?! Когда приехал, спрашиваю!!

– Утром! Утром, говорю!!! – завопил радостно Иван Иванович.

…К вечеру над горами заклубились тучи, предвещая долгое, теперь уже предзимнее ненастье. Автобус, спускающийся в долину, шел пустой, но Иван Иванович и Петр Петрович сидели рядом, точно боялись, что даже расстояние между соседними скамейками может снова разлучить их.

Свой первый охотничий трофей Дениска добыл студеной зимой, когда над землёй мела позёмка и одинокие травинки на ветру трещали тоскливо и сухо. Он и сейчас не помнит, отчего же потянуло его в заснеженные, незнакомые дали. Может, засосала тоска непонятная, может, проснулась зависть к той странной и неугомонной категории людей, что, отрешившись от всех забот и тревог, уходят с ружьецом за плечами в просторы полей и лесов…

Дениска пошёл к соседу и попросил у него на денёк старенькую одностволку, такую же древнюю, как сам хозяин.

– Шмотри ж не жабудь, картечь крештиком помечена, – прошамкал владелец. – Может, волка встретишь…

Приближался вечер. От этого заснеженные дали становились еще более таинственными и строгими. Преодолевая встречный ветер, Дениска с трудом добрался до леса и вздохнул с облегчением – здесь было тише. Уже на опушке повстречался след белой куропатки-кулая, и он подумал о том, что птица, наверное, еще недавно была где-то здесь и улетела, завидев человека. И что если бы шел чуточку осторожней, то мог бы увидеть ее и добыть…

Издалека донесся чей-то дуплет. Спустя минуту над деревьями, чертя крыльями снежную мглу, пролетел косач. Дичь. Дениска выстрелил, торопливо перезарядил ружье и, когда птица уже скрывалась в снежней мгле, пальнул еще раз – на авось… И тут же, напуганный канонадой, откуда-то выскочил зайчишка и замелькал, понесся саженными скачками между берез и осин. Стрелять было неудобно – мешали деревья, Вздымая снег, задыхаясь и негодуя на собственную нерасторопность. Дениска ринулся за ним…

Заяц убежал. Дениска дрожал от внутреннего напряжения – дичь чудилась в каждом овражке, за каждым деревом, И когда в кустах что-то мелькнуло, он предупредительно вскинул ружье и щелкнул курком – это серая пичуга перепорхнула с ветки на ветку и теперь равнодушно мигала на него черными бусинками глаз. В глазах ее была тоска и своя, зимняя дума…

После этого он долго бродил по завьюженному лесу, и голые деревья гудели над ним тревожно и глухо. С промерзших вершин осыпались вниз серебряные блёстки. И не то, что волк, даже заячьи следы куда-то исчезли – только глубокая борозда от лыж тянулась по чаще, точно свежая рана. Было скучно и тоскливо. На землю опустился вечер…

А потом произошло вот что.

На просеке, из-под снега, взметая колючие облачка, вылетело несколько тетеревов. Денис вскинул ружье и выстрелил, почти не целясь. Одна птица упала. Оставляя на снегу капельки крови, она стала убегать, но Денис догнал ее и схватил. Это была тетерка с круглыми черно-коричневыми глазами и гладкими перьями. Она билась в руках, пытаясь вырваться… В это время недалеко послышался лай, и на просеку вышел незнакомый охотник, наверное, тот самый, чей дуплет слышал Денис. Охотник был в белом халате, на широких самодельных лыжах. Следом за ним бежала куцая, запорошенная снегом дворняга. Охотник подошел, спросил устало:

– Ну как, с полем?

– Вот… – и Денис показал свою первую добычу.

– Ты добей ее, – посоветовал незнакомец, – Чтоб не мучилась…

– А как? – не понял Денис. Он вообще не знал, что теперь делать с живой птицей, бьющейся в руках. Может, отнести домой и кормить, выхаживать, пока не поправится, может, отпустить на волю? Но все это никак не укладывалось в сознании, ведь только ради того, чтобы добыть ее, он взял в руки ружье и… Может, отпустить, а потом выстрелить вслед.

Охотник, наверное, прочел недоумение в его глазах и потому сказал:

– А вот так…

Взяв в руки птицу, он оттянул ей голову, поднес ко рту и… Хрустнули позвонки, тетерка судорожно забилась, бессильно запрокинула голову.

– Вот так, – и сплюнул прилипшее к губам перышко.

Потом, неизвестно почему, Денис спрятал тетерку под, фуфайку, поближе к теплу, и отправился домой. За ним увязался чужой пес. На лес, поля опустилась ночь…

Ружье он купил месяца четыре спустя, когда в памяти стерлись некоторые впечатления первой охоты, а вид пролетающей дичи напомнил о таинственном сумраке лесов и не пройденных тропах. И снова потянуло в неизведанные дали, в романтику непознанного.

Была весна. Голубой ветер колыхал вершины берез. Журчали ручьи. Дениска вышел поутру, когда в небе едва появились первые проблески зари, и густой, предрассветный сумрак еще окутывал землю. Он направлялся к далекому камышовому озеру, над которым, по рассказам очевидцев, уже появились утиные стайки. Дорога пролегала через лес. Под ногами гремели и гулко лопались подернутые утренним морозцем мелкие лужицы.

– Кр-р-рак!

– Кр-р-рак!

И куда бы он ни поворачивал, это «кр-р-рак» тянулось за ним, точно изобличающий след…

Не успела заря посеребрить стволы берез, как над головой прошелестели крылья, и вскоре откуда-то неподалеку донеслось громкое утиное кряканье – стайка опустилась на одну из затопленных лесных полян. Дениска замер. Потянул ружье из-за спины, взвел курки. «Кр-р-рак!»– сделал первый шаг. Опустился на-четвереньки. На ощупь исследовал землю перед собой и сделал второй шаг. Потом он передвигался на цыпочках, полз на животе, Призывное утиное кряканье раздавалось уже совсем где-то рядом, казалось, достаточно сделать еще один осторожный шаг и… И вдруг ударил гром. Ружье вывалилось из рук, в ушах зазвенело. Это невидимая веточка зацепила за спусковой крючок.

– Ах, черт… – Дениска потер обожженную щеку, подобрал ружье и, потихоньку чертыхаясь, пошел своей дорогой. Утки улетели.

Озеро начиналось сразу за лесом. Дениска не бывал в этих местах, и все казалось интересным. Соорудив из камышинок легкий скрадок, он затаился в нем и стал наблюдать. Над землей полыхала заря. Сладким запахом прели и свежестью дышали просторы. Лед уже отошел от берегов и лежал на черной груди земли большим серебристым медальоном. Узкая полоска воды между льдом и берегом, окрашенная лучами зари, окаймляла медальон драгоценной оправой…

Залюбовавшись, он очнулся только тогда, когда прямо перед ним плюхнулась на воду гоголиная стайка. Это было неожиданно и дерзко. Даже не верилось, что в пяти-шести метрах сидят настоящие дикие утки, и их можно наблюдать совсем рядом, а не пролетающими в недосягаемой синеве… А гоголи сидели неподвижно и настороженно косили глазом на близкий берег. Потом один из них, окунув клюв, поднял черную, с белым пятном головку и пустил себе на спину серебристую струйку. Второй нырнул. Третий вытянул шею и попытался ущипнуть соседа…

Выстрелить Денису не удалось. Даже одного неосторожного движения оказалось достаточно, чтобы гоголи взлетели и… Он проводил их взглядом. И не было ни досады, ни сожаления. Только радость, светлая и непонятная.

Больше утки не прилетели. Возвращаясь домой, Денис снова завернул на ту лужицу, к которой с таким нетерпением подкрадывался ночью, и тщательно исследовал все вокруг. Днем это место оказалось совсем не таинственным. Деревья стояли редко, и ветви не царапали лицо. С березы, пораненной нечаянным выстрелом, капал сладковатый сок. В луже плавало оброненное птицей перо, а на илистом дне отпечатались следы утиных лапок. Дениска с любопытством рассмотрел их и даже, взметнув облачко ила, потрогал руками – здесь сидела дикая, но ЖИВАЯ птица.

…Потом ему стали знакомы каждая тропинка в наших лесах, каждая камышинка на озерах. А интерес к охоте пропал. И когда он покидал наши края, то чудное ружье с серебристой чеканкой на замках так и осталось висеть на стене, запыленное и никому не нужное.