Уже тогда Ева твердо решила, что не станет служить Империи; все е существо противилось тому, что ей вдруг, когда-нибудь, придется поддерживать кровавый режим этого тирана, Императора Палпатина! И этого страшного впечатления об Империи не могло скрасить ничто — ни приглашения во дворец в честь праздников, ни подарки от Императора своим верным служащим. В прекрасных бальных залах, залитых светом, где она и ее мать, две безупречные леди в роскошных богатых туалетах, принимали поздравления с каким-нибудь очередным Днем Империи от приглашенных на светский раут, Ева не слышала ни единого праздничного звука. Казалось, весь воздух был наполнен мертвым гудением переговаривающихся офицеров, обсуждающих то, сколько жизней они отняли сегодня.

Во Славу Империи!

Во Славу Империи!

Во Славу Империи!

Нет, нет!

Ева твердо решила, что не станет одной из них. Он не будет палачом! Она никогда не станет отнимать жизни так же легко, как эти страшные люди!

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Время шло; отец Евы продвигался по службе очень быстро, обзаводился связями. На семейном совете с матерью Евы он решил, что дочь было бы неплохо отдать учиться на инженера, тем более, что у нее есть склонности к точным наукам. Империи нужны новые истребители!

А тут как раз подвернулось местечко в одной из крупнейших компаний… Ева вполне могла работать там, пока учится. И опыта наберется, и послужит Империи.

На робкое замечание Евы о том, что она хотела бы построить иную карьеру, отец ответил, что это блажь и глупость.

— Мы начинаем сейчас новую кампанию, — произнес он, промокая губы салфеткой. — Думаю, она не займет у нас более двух-трех месяцев. По истечении этого времени я вернусь, и мы с тобой обсудим ту область инженерии, которую ты выберешь. У тебя есть время поразмыслить; так что не трать его впустую.

Но его планам не суждено было сбыться; через полтора месяца он вернулся домой, прикованный к постели и полностью обездвиженный. Ранение перебило его позвоночник, и он едва мог шевелить левой рукой. От властного, жесткого человека ничего не осталось; изможденный калека в инвалидном кресле, он смотрел на мир одержимыми, ненавидящими глазами, а на его груди, вместе с выцветшими планками, красовался новый блестящий орден за мужество.

Большинство времени он молчал; иногда Еве казалось даже, что он не в себе, и все еще переживает тот страшный бой, раз за разом прокручивая его в своей памяти. Тогда Еве было жаль его; она старалась угодить отцу и как-то скрасить его унылое существование. Но ему словно не нужно было ее общество; он отсылал ее всякий раз, когда она предлагала ему почитать, и его безумные глаза, обращенные к каким-то невидимым далям, словно искали, словно хотели увидеть кого-то другого, а не дочь.

Потом у отца начались боли; он не мог спать ночью, и Ева слышала, как мать встает за полночь и идет к нему, чтобы помочь, поддержать, и выслушать его.

А слушать было что.

Отец, никогда раньше не рассказывающий о своих переживаниях, вдруг начал говорить о них. Говорил долго, истово, так, словно хотел выплеснуть все это из себя, словно эти откровения жгли его изнутри, и ему нужно было освободиться от этого.

Ева не раз и не два слышала этот рассказ, и каждое его слово отпечаталось в ее памяти, словно его вытатуировали, выжгли лазером на титановой поверхности.

— …простым солдатам нечего делать в бою с джедаями и ситхами! В таких операциях должны участвовать только штурмовики! Я всегда говорил лорду Вейдеру об этом! И данные разведки были не точны; да не знали мы, кто там, и сколько их!!! Разве бы я сунулся туда, где полно этой джедайской твари?! Никогда; но Дарт Вейдер сказал, что у нас нет времени. Нет времени ждать. Что они блокированы, взяты в кольцо. Что если мы не атакуем, к ним придет подкрепление, и все наши старания будут напрасны. Он настоял на проведении операции!

Дальше отец сбивчиво, похоже, в бреду, рассказывал о том, как штурмовики разнесли обнаруженную базу повстанцев, и о том, как шаттл, на котором находились имперские командиры, был сбит при посадке. Благодаря умелому пилотированию ситха шаттл все же дотянул до земли, и приземлился с минимальными потерями, но подняться в воздух он больше не смог бы никогда. Это раз.

А второе — он упал в самом центре событий, в самую гущу боя. Шаттл оказался на линии огня, и как до отбивающихся повстанцев, так и до своих было одинаково далеко.

Повстанцы не могли не понять, чей шаттл они сбили. Раскрашенный в личные цвета Вейдера, черный с серебряным, он стал отличной мишенью для тех, кто хотел здорово насолить империи.

— И тогда он полез в бой! — яростно взвизгнул отец в холодной истерике. — Полез в бой, как будто нельзя было просто направить штурмовиков и отбить нас! Он велел открыть люки и всем защищать свои жизни с оружием в руках! С оружием! Против джедаев!

Ева молча выслушивала эти излияния; от сослуживцев отца она знала, что джедаев было немного, то, что отца ранил именно джедай — это было скорее случайностью, чем закономерностью. Так же она знала, что лорд Вейдер просто спас своих людей, тех, кто уцелел после падения шаттла, приняв решение пробиваться к своим, потому что шаттл повстанцы взорвали.

Но отец почему-то яростно не желал этого признавать; в его представлении все было не так. Его жизнь для лорда Вейдера оказалась слишком дешева, думал отец, и приравнена к жизни штурмовика, которые погибают сотнями в каждом бою. И вспоминая этот бой, он снова и снова мучительно кричал, задавая этот вопрос невидимому собеседнику: почему?! Как ты мог допустить, чтобы все это произошло со мной?!

Пламя войны, на которое отец Евы привык смотреть сверху, вдруг оказалось рядом и коснулось его, и он посчитал это несправедливым. Несправедливым, слышишь, ты!!! С ним не должно было этого случиться!

Штурмовики продолжили наступать и обстреливать горящую базу повстанцев; прикрывая отход офицеров, Дарт Вейдер шел вперед, и его сайбер пел последнюю песню для многих в этот день. Горело небо; пожар, поднявшийся над разрушенным городом, казалось, воспламенил и облака, и в вышине проносились крестокрылы, поливая землю огненными струями.

И среди этого ужаса, грохота, жара и гари лорд Вейдер уверенно и хладнокровно шел вперед, расчищая штурмовикам проход в самое сердце вражеской базы.

Этот джедай… его целью был лорд Вейдер. Его алый сайбер, выписывая огненные дуги, был хорошо виден издали, и даже среди развалин, среди треснувших от жара камней можно было угадать, куда движется лорд Вейдер.

Джедай напал на ситха; с ревом вылетел он сверху, спрыгнув с развалины стены, и его синий клинок скрестился с алым сайбером Вейдера.

Отец Евы находился неподалеку; зарывшись в обломки, прижавшись животом к земле, словно ящерица, он с ужасом смотрел, как рубятся эти извечные враги. Казалось, от ярости и от мощи, которую они вкладывали в свои удары, земля должна была трескаться у них под ногами.

Джедай, разумеется, был не соперник Вейдеру. Он напал скорее от отчаянья или желания хотя бы попробовать удержать стремительно наступающего ситха, чтобы дать хоть небольшой шанс уйти своим товарищам.

И он продержался ровно половину минуты; а затем алый сайбер Вейдера перечеркнул тело напавшего, и джедай, остановленный посреди своего стремительного наступления, пронзенный насквозь, упал на колени на самых верхних ступенях защищаемого им здания, перед загнавшим его туда Вейдером.

Но еще раньше, только начав дуэль, только подкарауливая Вейдера и выжидая, он сделал то, что перечеркнуло всю жизнь отца Евы так же, как сайбер Вейдера перечеркнул его собственную.

Он просто отмахнулся от выстрела бластера, и выстрел попал в спрятавшегося офицера, пробив ему спину.

Когда штурмовики прорвались внутрь здания и начали зачистку, лорд Вейдер остался один на полуразрушенных ступенях. Его люди с разбившегося шаттла ушли вперед, со штурмовиками, и в развалинах остались только убитые и раненные.