Берик — морской порт, поэтому, проанализировав постигшую Марию неудачу, я решила, что его надо штурмовать одновременно и с суши и с моря. Этот план мы вместе с Пьером и стали осуществлять. Корабли, на которых мы прибыли из Франции, блокировали гавань с моря, а наши люди в то же время подступили к его стенам. При всей моей нелюбви к морской пучине мы с Пьером находились на одном из кораблей, ибо он считал, что это труднейшая часть всей операции, а я хотела всегда быть рядом с ним. Мы были готовы к непогоде, но не к тому ураганному ветру, который, завывая, налетел с севера и разметал наши суда. Многие из них затонули, некоторые выбросило на берег. Гарнизон, естественно, наблюдал за происходящим, и оказавшиеся на суше наши насквозь продрогшие солдаты были тут же захвачены в плен.
Буря не пощадила и тот корабль, где находились мы. Яростный ветер порвал паруса, сломал мачты и сильно накренил судно. Я пришла в ужас, и Пьер вынужден был посадить меня в небольшую шлюпку, спущенную с подветренной стороны плавучей могилы, в которую превратился наш некогда гордый флагманский корабль. Затем он велел гребцам отчалить. Мы тут же оказались в полной власти бушующего шторма; представьте себе королеву Англии, стоящую на коленях в утлой скорлупке, терзаемую рвотой и с помощью жестяного черпака выливающую воду, которая всё прибывает.
— Мы должны причалить к берегу, — выдавила я между приступами рвоты.
— Чтобы нас захватили в плен йоркисты? — воскликнул Пьер. — Никогда.
Мы продолжали плыть, пока не удалились от порта и наших врагов. Это тяжкое испытание длилось несколько часов; за это время я вымокла до костей и продрогла. Наконец рвота прекратилась, ибо мой желудок полностью опустошился. Я мысленно простилась с жизнью и готова была с радостью встретить ужасного посланца. Но мы всё-таки достигли берега, где с меня сняли все мокрые одежды, закутали в несколько одеял, посадили возле ревущего огня и дали горячего виски. Лучше, конечно, было бы поесть. Последнее, что осталось в моей памяти после той ночи, — похабные песни, которые горланили наши спасители-шотландцы, такие же пьяные, как и я.
Я снова вернулась в Шотландию, несчастная беглянка, без армии, без денег. Марию моё появление не слишком порадовало, и я с пониманием отнеслась к её недовольству, хотя и не знала тогда его подспудной причины. Но, по крайней мере, мы держали в своих руках три из четырёх стратегически важных крепостей, которые можно было использовать как базу для возобновления военной кампании весной. Вообразите же себе мои чувства, когда в начале нового года я получила известие, что Генри Сомерсет сдал все три крепости своему кузену Марчу!
Подумайте только, я знала этого паршивца семнадцать лет. Мы вместе играли ещё детьми. Обстоятельства сделали его моим, хотя и неофициальным пасынком. Другие обстоятельства привели его в мою постель. Мы с ним вместе участвовали во всевозможных приключениях, вместе наслаждались опьяняющим дыханием победы при Сент-Олбансе. Я доверила ему командовать армией, что он и делал до прихода Брезэ, гораздо лучшего, чем он, солдата; Генри мог не сомневаться, что в случае моей победы станет первым вельможей страны. И всё же он меня предал!
И это ещё не Самое худшее. Я узнала, что Эдуард Марчский не только не приказал отрубить ему голову, как можно было ожидать, а, наоборот, приветствовал как друга и даже больше, чем друга. Ходили слухи, будто им случалось делить ложе! Небеса знают, что я не люблю ханжески осуждать поведение других людей. Меня только беспокоило, как бы Сомерсет с его хорошо известной болтливостью не воспользовался своей близостью с Эдуардом, чтобы разгласить тайны чужих постелей. Я никогда не говорила ему, так же как и кому-либо другому, об истинном происхождении Эдуарда, считая, что он мог бы расстроиться, узнав о моих интимных отношениях с его отцом. Единственные, кто знал правду, Сомерсет-старший и Байи, были уже мертвы, а так как Генрих и я больше не спали вместе, а йоркисты продолжали отрицать законность происхождения принца, это, вообще говоря, и не имело особого значения. Но Генри Сомерсет мог рассказать о своих амурных похождениях со мной и о наших амурных похождениях с шотландской королевой Марией. При одной этой мысли у меня по спине начинали бегать мурашки; тот же самый страх испытывала, видимо, и Мария, которая вообще перестала навещать меня.
Но в скором времени я узнала истинную правду о её положении. Моя дорогая Мария, одна из двух самых близких подруг, которых я когда-либо имела, умирала от какой-то ужасной опухоли, разраставшейся в её чреве.
Но мне стало известно об этом лишь впоследствии. С улучшением погоды Ангус мужественно собрал ещё одну армию, и я снова попытала своё счастье к югу от границы. Со мной был Брезэ. Меня сопровождал сам король! И конечно же, принц Эдуард! Я понимала, что на карту поставлено всё. Так оно и было на самом деле, впереди меня ожидало самое ужасное в моей жизни испытание.
Мы достаточно легко овладели приграничными крепостями, но и на этот раз не получили никакой поддержки со стороны местных жителей, к тому же у нас очень скоро кончились деньги. Были дни, когда мы не могли купить себе даже ломоть хлеба, а однажды в воскресный день, открыв во время мессы свой кошелёк, я обнаружила, что он совершенно пуст: хорошо хоть какой-то шотландский лучник, стоявший рядом со мной на коленях, вручил мне деньги для пожертвования.
В отчаянии я посылала письма Марии и кузену Луи, умоляя их о финансовой поддержке. Кузен в своём письме ответил мне, что всякая женщина, способная потратить двадцать тысяч золотых франков всего за шесть месяцев, всё равно что бездонная бочка. Но я была в неподходящем настроении, чтобы мириться с подобными нотациями со стороны своего кузена. Однако хуже всего в его послании оказалось сообщение, что у него сейчас свои трудности, он сделал для меня всё возможное и отныне я должна полагаться только на себя. И в довершение ко всему он весьма прозрачно намекнул, чтобы я не рассчитывала на Францию как на убежище, если, мои дела пойдут совсем плохо. Как переменчивы люди!
От Марии я не получила никакого ответа, но вскоре прибыло известие, что королева при смерти. На этом и закончилась наша кампания, ибо все шотландцы во главе с Ангусом тут же отправились домой. Дети королевы были ещё очень малы, и граф, как и все шотландские аристократы, чувствовал, что ему предстоят куда более важные дела дома, чем участие в стычках с Англией.
Совершенно для себя неожиданно мы остались без чьей бы то ни было поддержки и без средств; между тем Эдуард Марчский быстро приближался со своей армией. Прежде чем мы успели понять, что происходит, нас окружили. Брезэ спешно отправился за помощью, так он, по крайней мере, объяснил свой уход; Генрих укрылся в соседнем монастыре; вооружённый эскорт, приставленный ко мне Брезэ, разбежался — французы ушли, чтобы сдаться в плен. Мы с принцем Эдуардом остались совершенно одни, вдалеке уже слышался топот вооружённых солдат, звучали возгласы «Йорк!» и «Белая Роза». Боже, есть ли на свете женщина, с которой судьба обходилась бы столь сурово! Но эта особа ещё не разделалась со мной окончательно.
Первым моим поползновением было вооружиться — благо, рядом валялось много оружия, — ринуться на врагов, чтобы найти доблестную смерть. Но меня остановило чувство ответственности за бывшего рядом со мной принца Эдуарда. Бедному мальчику только исполнилось девять, но он был уже настолько воинственным, насколько я могла пожелать. Я знала, что он с радостью умер бы рядом со мной... но он должен стать английским королём, такую, по крайней мере, я поставила перед собой цель. Поэтому я поступила чисто по-женски, быстро направившись к ближайшему лесу. Однако поступать по-женски очень часто означает поступать неразумно. Впрочем, у меня почти не было выбора, и устремись я навстречу йоркистам, результат, возможно, оказался бы тот же самый.
