Герольд начал читать громким отчётливым голосом:
— Возглашаю слова его светлости Эдуарда IV, короля Англии, Франции и Ирландии. Да будет всем известно, что собравшийся в Лондоне парламент этой страны единодушно объявил Генриха Виндзорского, доселе именовавшегося Генрихом VI, неспособным к управлению и принял решение о его низложении. Королём этого государства парламент единодушно выбрал его светлость Эдуарда Йоркского... — На какой-то миг он остановился, но ни один человек в наших рядах не пошевелился.
Герольд возобновил чтение:
— С этого момента, следовательно, Генрих Виндзорский, его жена принцесса Маргарита Анжуйская и её незаконнорождённый сын, именуемый принцем Уэльским, являются стоящими вне закона государственными изменниками.
Снова послышался ропот, на этот раз, к моей радости, гневный.
— С этого момента любой человек, будь то лорд или виллан, который попытается защищать либо оказывать какую-либо помощь или поддержку упомянутому Генриху Виндзорскому, упомянутой Маргарите Анжуйской либо упомянутому Эдуарду Уэльскому, также является стоящим вне закона изменником. Да будет известно всем и каждому, что его светлость король намеревается во главе своей армии атаковать и схватить упомянутого Генриха Виндзорского, Маргариту Анжуйскую и Эдуарда Уэльского и заключить их под стражу, впредь До решения парламента. Да будет также известно, что тем, кто попытается сражаться за этих стоящих вне закона изменников, не будет никакой пощады. Те же, кто хочет доказать свою лояльность его светлости королю, должны сложить орудие и уйти этой ночью. Им не будет причинено никакого вреда. С наступлением же рассвета каждый человек, обнаруженный здесь с оружием в руках и под знаменем упомянутых изменников, будет казнён на месте. Такова воля его светлости Эдуарда IV, короля Англии, Франции и Ирландии.
Дочитав свой пергамент, глашатай развернул коня и поскакал обратно, причём куда более поспешно, чем подъехал, видимо опасаясь, как бы один из моих уэльских лучников, презрев белый флаг, не отправил ему вдогонку стрелу.
Послание Марча привело моих лордов в некоторое замешательство. Но я улыбнулась им и сказала:
— Ну что ж, милорды, по крайней, мере теперь мы знаем, чего ожидать. Поверьте мне, если среди нас есть хоть один слабодушный человек, которого напугали эти угрозы, он волен уйти сейчас же, сию минуту. — Разумеется, никто из них не решился объявить себя трусом. — Ну что, милорд Сомерсет, — сказала я. — Думаю, нам следует дать им подобающий ответ.
Мы послали к армии Марча своего глашатая, который возвестил следующее: Эдуард Марчский, по своему собственному признанию, является изменником; Ричард Уорик и все лорды, которые собрались под его знаменем, также являются изменниками. Изменниками являются и все рядовые солдаты. Единственная остающаяся у них надежда, сказал глашатай, покинуть Белую Розу, которая впервые появилась над рядами мятежников, и разойтись по домам.
Должна признаться, что нашу угрозу противники встретили громкими насмешками, но как бы то ни было, жребий был брошен. В предстоящем сражении ни одной из сторон не будет пощады, все будут вынуждены биться не на жизнь, а на смерть. С этой мыслью я быстро уснула среди моих смелых защитников. Я была уверена, что всё решится на следующий день.
Оглядываясь на прожитую жизнь, могу с полным основанием сказать, что Всевышний обошёлся со мной не слишком-то хорошо. Возможно, со временем он ещё пожелает искупить вину передо мной, но времени остаётся уже так мало. А искупить надо слишком многое. Не буду упоминать о том, что, к несчастью, я стала женой Генриха Виндзорского, тогда как могла быть замужем за Карлом Шароле или даже Яковом, королём шотландским. Моя жизнь сложилась бы совершенно по-иному. Я не забыла ливня, который расстроил все наши замыслы в Саутгемптоне, и не могла даже допустить, что в решительный момент Господь Бог окажется столь неблагосклонен ко мне, что ниспошлёт такое же бедствие.
Хотя в ночь сильно похолодало, спала я крепко. Так как в руках у меня покоился принц Эдуард, нам было лучше, чем многим другим, однако мы оба дрожали, когда проснулись в зыбком полусвете зимнего утра. Наша армия усиленно готовилась к сражению. Сомерсет, в полном боевом снаряжении, — вполне естественно, ибо все мы спали в чём были, — держал лошадей для нас наготове. Он подсадил меня в седло, и я, наклонившись, пожала ему руку и поцеловала в щёку, напомнив ему таким образом, что изо всех людей я полагаюсь прежде всего на него. Вместе с принцем мы проехали вдоль рядов моей армии, которая громкими криками выразила нам свою преданность и любовь. Это был великий момент.
Принц Эдуард, я, мои фрейлины вместе с нашим эскортом возвратились в Таутон. Мы с принцем поднялись на колокольню, чтобы наблюдать за ходом сражения. Становилось всё более и более холодно, солнце не показывалось, и, стоя в шестидесяти футах над землёй, мы с Эдуардом принуждены были прихлопывать в ладоши, чтобы хоть как-то согреться. Но меня согревало ожидание решительной победы над продвигавшимися вперёд йоркистами — они вот-вот подойдут на расстояние выстрела из лука. Наши позиции были очень сильны, к тому же мы обладали значительным превосходством в численности, поэтому у меня не возникало сомнения, что нападающая сторона — а это не кто иной как йоркисты, — пытаясь прорвать наши ряды, должна понести непомерно большие потери.
Однако Господь Бог спутал все мои расчёты! Как я уже сказала, утро выдалось очень холодное и тёмное, тучи, наползая друг на друга, мчались над самыми нашими головами. Ветер дул с юга, в лицо моим людям. Неприятно, конечно, но не фатально; в своё время я говорила Сомерсету об этом, и мы решили, что наши лучники подпустят йоркистов на сто ярдов, прежде чем начать стрельбу. Этого-то мгновения мы и ожидали; мои солдаты терпеливо сносили выстрелы йоркистов, чьи лучники, пользуясь попутным ветром, стали стрелять раньше, чем это обычно делалось. Но их стрелы почти не причиняли урона, и я со спокойным сердцем наблюдала за приближением бряцающей оружием и доспехами массы людей, быстро распознав ехавших рядом Эдуарда Марча и Уорика. Один выделялся своим огромным ростом, другой был куда меньше, но обращал на себя внимание быстрыми нервными движениями. Расстояние между двумя армиями стремительно сокращалось, и я видела, что Сомерсет уже готовится дать нашим лучникам сигнал начать стрельбу... когда вдруг пошёл снег.
Сначала это были лишь носившиеся в воздухе редкие снежинки, одна из них села мне на нос, и я быстро смахнула её, ибо и без того уже замёрзла. Но прежде чем я успела перевести дух, всё перед нами застлала сплошная пелена снега. Задыхаясь и дрожа, я вместе с принцем Эдуардом вглядывалась в эту белую тьму. С таким же успехом мы могли быть не в двух, а ста милях от поля сражения. Снежная завеса отрезала нас от всего внешнего мира; стоя на колокольне, мы ничего не знали о происходящем и не имели никакой возможности повлиять на события.
А тем временем шло самое мрачное, самое кровопролитное сражение, которое когда-либо разыгрывалось на английской земле. Да, ожесточённые схватки случались между саксонцами Альфреда[33] и датчанами, но в них участвовали небольшие армии и длились они недолго. Битва при Гастингсе[34], говорят, продолжалась с утренней зари и до заката, но вряд ли в ней участвовало более десяти тысяч солдат с каждой стороны, и далеко не все были убиты. Столкновения между Симоном де Монфором[35] и королевскими силами можно назвать простыми стычками; таковы же были полвека спустя столкновения англичан с валлийцами и шотландцами, исключая, возможно, Баннокбёрн, если сравнивать их с этим знаменитым днём — 29 марта 1461 года. Армия сторонников Ланкастеров насчитывала более тридцати тысяч человек, тогда как йоркисты имели войско чуть меньшей численности. С обеих сторон собрались самые большие армии, какими за всю английскую историю командовал какой-либо король, единственное исключение — та армия, которую Эдуард II привёл к катастрофе под Баннокбёрном (огромное полчище, по утверждению некоторых историков, насчитывающее сто тысяч человек — что, на мой взгляд, является большим преувеличением, — содержало в своих рядах всего группку солдат, проникнутых истинно боевым духом, только это и может объяснить, почему несметное войско так легко обратилось в бегство). Здесь же участвовали в сражении два короля, так, по крайней мере, внушали нам йоркисты, и все солдаты в обеих армиях были видавшими виды ветеранами.
