Мы с Эдуардом тесно прижимались друг к другу.

   — Мы побьём йоркистов в следующий раз, мама? — спросил он.

   — Конечно, — уверила я.

   — Когда я стану королём, отрублю им всем головы, — заявил он.

   — Конечно, мой дорогой. — В тот миг я была совершенно с ним согласна, но даже я не понимала, как глубоко наше положение ранило этого шестилетнего очевидца происходящих вокруг него событий.

Задремала я только под самое утро, но меня тут же разбудил стук копыт. Охранявшие меня солдаты тотчас вскочили на ноги, опасаясь самого худшего. Но в наш небольшой лагерь въехал один из пажей Фортескью, четырнадцатилетний юноша по имени Джон Комб, и, соскочив с лошади, бросился к моим ногам.

   — Ваша светлость, — прорыдал он, — о, ваша светлость!..

Схватив за руки, я подняла его.

   — Что с королём?

   — Взят в плен, ваша светлость.

Я глотнула воздух.

   — А сэр Джон Фортескью?

   — Взят в плен, ваша светлость.

   — Герцог Букингемский?

   — Убит на поле сражения, ваша светлость.

Я не могла поверить своим ушам.

   — Граф Шрусбери?

   — Пал на поле сражения, ваша светлость.

   — Лорд Перси?

   — Убит, ваша светлость, так же, как лорд Эгремон и виконт Бомонт.

Всё поплыло у меня перед глазами.

   — Спасся ли хоть кто-нибудь из моих лордов?

   — Джон Грей Гроуби, ваша светлость.

   — Слава тебе, Господи.

   — И герцог Сомерсет.

   — Сомерсет? — Во мгле сверкнула искорка надежды; из-за Беллы я порадовалась, что Грей спасся, но он не был видным военачальником, строго говоря, не был даже аристократом, всего-навсего младший сын рыцаря, ещё даже не прошедший обряда посвящения. Пусть Генри Сомерсет и молод, он будет следующим главнокомандующим моей армией.

   — Где он?

   — Не знаю, ваша светлость. Кто-то видел, как герцог и лорд Клиффорд в сопровождении небольшого эскорта направляются на запад.

   — На запад? — повторила я с некоторым удовлетворением. Мы встретимся в Уэльсе и соберём новую армию, но нужно добраться до места. Что до короля... Я чувствовала очень мало сочувствия к человеку, который на коленях молится в шатре, в то время как его подданные, и мужчины и женщины, готовятся умереть за него и зачастую в самом деле умирают. Я предположила, что, по обычаю англичан, Генрих будет казнён, и только надеялась, что казнь его окажется не слишком мучительной или унизительной.

Но если мой муж мёртв, это означает, что мой сын — король!

Разумеется, было невозможно скрыть ужасные известия, принесённые молодым Комбом, от моих сопровождающих, они все собрались в кружок, чтобы послушать его, и теперь застыли с мрачным видом. В своём простодушии я полагала, что хмурые взгляды, которыми они обменивались, выражают отчаяние. Я была ещё совсем дитя в своём понимании низости человеческой натуры и даже попыталась подбодрить их.

— Поехали, — сказала я. — И побыстрее, чтобы эти ужасные йоркисты не смогли нас догнать. Как только мы окажемся в Уэльсе, всё переменится к лучшему.

На этот раз они обменялись несколько недоверчивыми взглядами, но всё же свернули лагерь, и мы все, небольшая беззащитная группа, сели на коней. Я решила сначала направиться в Экслхолл в Стаффордшире, где рассчитывала встретить радушный приём и где оставила толстушку Байи и остальных моих фрейлин, когда уехала на войну. К несчастью, йоркисты хорошо знали, что я бежала из Нортгемптона, не хуже они понимали, что именно я была той реальной движущей силой, которая определяла поступки и желания короля. Это было лестно для меня, но одновременно и опасно, потому что йоркисты чувствовали: если им удастся добиться моего пленения, а ещё лучше смерти, то позиции их сильно укрепятся. Им было также известно, что у меня есть дом в Экслхолле и что я, возможно, заеду туда по пути в Уэльс, где только и могла рассчитывать на поддержку.

Я, разумеется, хотела оказаться как можно быстрее в своём уютном доме, где могла бы сменить одежду, сытно поесть и принять горячую ванну. На следующий день, когда мы ехали по большаку около Малпаса, сознавая, что Экслхолл уже совсем рядом, на расстоянии одного дневного перехода, неожиданно увидели перед собой группу всадников. Они, очевидно, патрулировали дорогу и, увидев нас, поскакали в нашем направлении.

Неисправимая оптимистка по натуре, я предположила вначале, что это ланкастерцы. Но молодой Комб узнал их.

   — Это флаг лорда Стэнли, ваша светлость.

Я колебалась всего миг. Стэнли, я уже писала об этом, был родственником Солсбери, и перед битвой в Блор-Хите я обращалась к нему за помощью. Не приходилось сомневаться, что он снова предаст меня, точнее говоря, передаст своему тестю. Этого следовало во что бы то ни было избежать.

   — Вперёд, — прокричала я, — на юг! Добрый Толбойз, прикройте нас с тыла.

Толбойз, видимо, инстинктивно исполнил моё приказание. Его солдаты схватили луки и пустили несколько стрел в йоркистов, что явно поколебало их решимость. Позднее я узнала, что этими людьми командовал не сам Стэнли, а один из его слуг, человек по имени Джон Клиджер, поэтому они и не проявили той решимости, какую, возможно, проявили бы, следи за ними их господин. Во всяком случае, после короткой схватки они развернули лошадей и ускакали. Мы мчались во весь опор, пока наши лошади не выдохлись. Эдуард, чтобы не упасть, крепко держал меня за талию. Затем, натянув поводья, мы стали поджидать Толбойза, который прибыл, сопровождаемый лишь четырьмя людьми.

   — Вы мужественно сражались, Толбойз, — сказала я, удостоив его одной из самых обворожительных моих улыбок, которые внушали пылкое желание даже последним из людей.

Однако он находился в неподходящем настроении, чтобы слушать похвалы, даже от прекрасной женщины, которая к тому же была его королевой.

   — Гарри Браун убит, — сказал он.

   — Очень жаль, — посочувствовала я.

   — Он был моим другом и вот теперь убит.

   — Вы можете быть уверены, что он пал за правое дело, — резко парировала я.

Мои слова отнюдь не утешили его, и мы продолжали наш путь в мрачном молчании, чтобы, как обычно, разбить наш лагерь вдали от человеческого жилья.

   — Выше голову, — сказала я, — завтра мы будем в Экслхолле.

   — И что нас там ждёт, ваша светлость? — спросила одна из двух сопровождавших меня женщин.

   — Друзья, надёжное прибежище, тепло...

   — Если только йоркисты не опередили нас, — заметил Толбойз.

   — В таком случае мы пробьёмся сквозь них, — сказала я как можно более уверенным тоном. — И направимся в Уэльс, где будем в полной безопасности.

   — И некоторые из нас будут убиты, — проворчал он. — Ради чего, спрашивается?

   — Ради чего? — вскричала я. — Чтобы сохранить жизнь своей королевы. И своего короля, — добавила я, гладя волосы Эдуарда.

Мои люди — я употребляю слово «мои» условно — вновь обменялись взглядами. Затем Толбойз сказал:

   — Если король в самом деле пленён и низложен, вы уже не наша королева.

От меня не ускользнуло, что он говорит со мной без должного уважения.

   — Никто не может низложить короля, кроме Папы, — заявила я, выражая скорее надежду, чем уверенность. — Если вы опасаетесь, что его светлость убит, то и я тоже. Но в этом случае перед вами ваш король и вам следует оказывать должное почтение его светлости.

Снова колебания и обмен взглядами.

   — Он не король, — пробормотал кто-то.

Я посмотрела на них в упор.

   — Стало быть, вы, как и Грей Рэтин, изменники? — спросила я, отказываясь поддаться опасению, что мы с Эдуардом, возможно, доживаем последние мгновения нашей жизни.

   — Да ладно, — сказал Толбойз, — признайтесь, что это ублюдок Сомерсета. — При этих наглых словах я онемела, тем временем Толбойз понял, что зашёл слишком далеко, чтобы можно было отступить. — Лучше всего покончить с этим, — сказал он.

   — Вы же не убьёте её? — спросила одна из служанок.

   — Это единственный выход, — настаивал Толбойз.