Поэтому мне представлялось, что самое лучшее завербовать как можно большее число сторонников, однако превзойти Йорка было нелегко, потому что его поддерживало множество людей. Но на свете нет ничего невозможного, и я уже начала прикидывать, какие у меня есть шансы соблазнить племянника Ричарда Йоркского, молодого Уорика, добившись, чтобы он отошёл от отца и дяди. Причём, имей я гарантии успеха, решилась бы соблазнить его в самом прямом смысле этого слова. Но тут я потеряла всякую власть над событиями: страна вступила на тот опасный, даже губительный путь, который, как я, невзирая на все перипетии моей судьбы, надеюсь, она ещё не прошла до конца.
Мы пережили ещё одну английскую зиму. Всё это время Генрих пребывал в хорошем настроении и набирал силы, а Эдмунд, как обычно, публиковал свои декреты, на которые никто не обращал ни малейшего внимания. Когда же наконец подули целительные осенние ветры, мы получили известие, что герцог Йоркский, вкупе со своими зятьями Невиллями, графами Солсбери, Уэстморлендом, а также графом Уориком, тщательно обдумал сложившееся положение и, собрав армию, объявил о своём намерении идти на Лондон.
Эта неприятная новость взволновала нас гораздо меньше, чем в 1452 году, но лишь по той причине, что в прошлый раз мы успешно справились с аналогичной проблемой Однако я прекрасно отдавала себе отчёт в том, что Йорк не попадётся дважды в одну и ту же западню. Согласно полученным нами сведениям, на этот раз он замышлял подойти к Лондону с севера, а не с запада, поэтому остановить его было труднее. Я ничуть не сомневалась, что, если герцог войдёт в Лондон, лондонцы сразу же поднимутся на его поддержку. Генрих, как и я, признавал, что наше нынешнее положение существенно отличается от того, что было в 1452 году, но, вопреки обыкновению, был настроен воинственно и даже проявлял некоторый здравый смысл. Собрав королевскую армию, он назначил её командующим не Сомерсета, а Букингема.
— Я хочу, чтобы вы были рядом со мной, кузен Эдмунд, — сказал он. — Ведь вы же мой главный министр.
Эдмунд, разумеется, был польщён, он как будто бы не понимал, что даже Генрих, мало смыслящий в военных делах, сознавал, что он не пригоден для командования армией.
Королевские вассалы собрали под нашими знамёнами около двух тысяч человек; тем временем мы получали донесения о том, что с каждым днём Йорк подходит всё ближе и ближе. Он ещё только достиг Ладлоу, когда ко мне пришёл весьма встревоженный Сомерсет.
— Мы перехватили послание, направленное Йорком Буршье, — пробормотал герцог. — Он клянётся в своей верности королю и требует только моего смещения, после чего обещает распустить свою армию.
— То же самое, что и в тысяча четыреста пятьдесят втором.
— Да. Но на этот раз он хочет получить доказательства моего ареста ещё до начала переговоров с королём.
— Видел ли это Генри?
— Ещё нет. Гонца привели прямо ко мне.
На мгновение я задумалась. Несомненно, эту проблему следует разрешить раз и навсегда. Король есть король. Если Йорк поднял против него руку, вся страна, весь мир должны знать, что он мятежный изменник.
— Я думаю, мы должны сжечь это послание, — сказала я. — Тогда у Ричарда в руках будет достаточно длинная верёвка, чтобы он мог повеситься.
Возможно, кое-кто скажет, что я сделала ошибку. У меня не было никаких сомнений относительно своей цели. Моя глупость состояла не в том, что я недооценивала врага, а в том, что верила абсурдным мнениям моих самых дорогих друзей и возлюбленных. Я полностью согласилась с Букингемом, который как командующий королевской армией проявлял воинственный пыл, утверждая, что нам следует выдвинуть нашу армию севернее Лондона, в Уотфорд, расположенный на старинной римской дороге, которая называется Уотлинг-стрит. Уотлинг-стрит ведёт к Честеру, это единственная удобная дорога, по какой сколько-нибудь значительная армия может подойти к Лондону с севера. Здесь мы могли занять наиболее выгодную позицию и предоставить мятежникам сделать первый ход.
Итак, приняв решение, я поспешила к себе, чтобы приготовиться самой и отослать принца Эдуарда в безопасное место. Представьте себе мою досаду, когда меня догнали Букингем и Сомерсет и сообщили мне, что король, желает, чтобы и я тоже отправилась в безопасное место и ждала там окончания кампании.
— Что за ерунда! — возмутилась я. — Моё место рядом с королём.
— Таково настоятельное требование короля, — сказал Сомерсет и добавил тихим голосом: — А также и моя смиренная просьба, дорогая Мег, мы все будем более уверены в успехе, зная, что вам ничто не угрожает.
Будучи в конце концов всего лишь слабой женщиной, я согласилась, заставив и Сомерсета и Букингема поклясться, что они не совершат ничего опрометчивого и на каких бы то ни было переговорах не пойдут на уступки Йорку. Затем вместе с принцем Эдуардом и несколькими из моих фрейлин я удалилась в Гринвич, чтобы там ожидать, чем закончится надвигающееся столкновение.
Я не была непосредственной свидетельницей того, что произошло, но узнала обо всём от моего верного Уэнлока. Увы, в моё отсутствие ситуация приобрела нежелательный оборот.
Началось всё хорошо. К вечеру 21 мая королевская армия достигла Уотфорда и, став там лагерем, выслала разведчиков, чтобы выяснить местонахождение мятежников. Но и Йорк тоже пользовался услугами разведчиков и соглядатаев. Он отправил к королю нового посланца с заверениями в преданности и единственным требованием: Сомерсет должен быть осуждён за свои преступления — главным из которых, само собой разумеется, называлась тайная связь с королевой. Генрих, надо отдать ему должное, отказался даже обсуждать подобное предложение и, вскипев, что с ним крайне редко случалось, поклялся скорее лишиться короны, чем выдать Сомерсета, что означало бы его согласие с выдвинутыми обвинениями. Дорогой Генрих, к моей великой радости, никогда не подозревал меня в супружеской измене. Не могу, к сожалению, сказать, что это объяснялось его неограниченным доверием ко мне. Дело в том, что Генрих не видел в отношениях между мужчиной и женщиной ничего приятного и был уверен, что они лишь обременительная дань брачным обетам, поэтому не мог даже допустить, что кому-нибудь вздумается вступать в подобные отношения вне брака.
Во всяком случае его гневная вспышка не оставила кузену Ричарду никакого выбора, кроме как продолжать восстание: попытка пойти на попятную неминуемо привела бы его на плаху: уж я-то бы об этом позаботилась. Всё складывалось не так уж плохо. Но посланники Ричарда, выполняя поручение, естественно, постарались заодно разведать намерения короля. Узнав, что Генрих занимает сильные позиции на единственной прямой южной дороге, Ричард повернул в сторону, намереваясь обойти королевскую армию и достичь Лондона, прежде чем его успеют остановить.
Когда Букингему сообщили об этом манёвре, он принял сомнительное, на мой взгляд, решение по-прежнему преграждать путь врагу. Утром 22 мая во главе своей армии он оставил Уотфорд и, пройдя семь миль, Остановился в Сент-Олбансе, через который проходил практически единственный путь к столице. Его решение было сомнительным по двум причинам: во-первых, армии находились слишком близко для столь резкого манёвра и, во-вторых, в отличие от Уотфорда, Сент-Олбанс открытый, почти не защищённый город. Было бы гораздо лучше напасть на Йорка с фланга и заставить его сражаться, занимая невыгодные позиции.
Однако Букингем слишком боялся, причём небезосновательно, что кузен Ричард каким-нибудь образом ускользнёт от него и надёжно укроется в Лондоне. И должна признать, что, выбрав свою стратегию, кузен Хамфри действовал с большой энергией. Его армия, с которой был и король, всё ещё, казалось, обуреваемый сильным желанием покарать мятежников, оставила Уотфорд за полночь и, совершив трудный бросок, к восьми утра уже достигла Сент-Олбанса. Выяснив, что армия мятежников численно превосходит королевскую и поэтому необходимо занять оборонительную позицию, Букингем приказал возвести хоть какие-нибудь укрепления. Но было уже слишком поздно. Приготовления ещё не успели закончить, когда появились Йоркисты и заняли свои позиции на Ключевом поле. Они ещё раз попробовали вступить в переговоры, но Букингем отказался вести их, и в десять часов кузен Ричард приказал своей армии атаковать королевские позиции.
