Никогда в жизни не была я так счастлива.
Тут самое время заметить, что полученное мною — и принятое — предложение было далеко не первым. На принцесс всегда большой спрос.
Первым постучался в мою дверь граф Сен-Поль; мне едва исполнилось четыре года, но он уже просил моей руки для сына. Положение оказалось довольно затруднительным, так как мой отец за два года до этого, когда мне было чуть больше годика, унаследовал от моей матери права на Лотарингское герцогство и отправился его завоёвывать, однако потерпел поражение и был захвачен в плен. Его освободили лишь после того, как он пообещал благосклонно рассмотреть предложение Сен-Поля. Поскольку отец не сдержал своего слова, его вновь захватили в плен.
Однако через два года после этого положение отца улучшилось. После смерти Джованны II, королевы Неаполитанской, он выдвинул законные притязания на её корону, а также на власть над Миноркой и Майоркой; столь же законное право он имел претендовать и на Иерусалимское королевство. Папа, разумеется, всё ещё томился в тюрьме, но маман смело отправилась на завоевание Неаполитанского королевства, отослав меня на это время в Анжу, к бабушке по отцу.
Поначалу казалось, что мамина, а следовательно, и папина цель близка к осуществлению, и я приобрела некоторую важность. Сам бургундский герцог Филипп просил моей руки для своего старшего сына, графа Шароле. Излишне упоминать, что я не была знакома с этим юношей, да и вряд ли он имел шансы понравиться пятилетней девочке. Я частенько размышляю, какую бы супружескую чету мы с ним составили, ведь с тех пор он стал прославленным воителем, прибавил к своему имени прозвище Смелый, но, даже выступая на стороне моих противников, никогда не забывал, что мы едва не стали мужем и женой. Недавно он окончил жизнь на пиках швейцарских крестьян, но такая участь гораздо предпочтительнее той, что впоследствии постигла моего супруга.
Однако мой отец счёл неприемлемыми условия, предъявленные герцогом Филиппом, и хотя брачный контракт предусматривал его немедленное освобождение, это предложение так и осталось непринятым.
В 1442 году герцог Филипп вновь затронул вопрос о моём браке, на этот раз он ходатайствовал за графа Невера. Но к тому времени лорренский Конфликт был уже улажен, и папа выпустили на свободу, однако все его надежды на мой брак рассыпались в прах, и я так и осталась невестой на выданье.
Невзирая на то, что я неоспоримо была принцессой, а мой отец королём, мы не имели своих владений, а наиболее для нас приемлемым потенциальным свекорам было недостаточно хорошенького личика невесты для своих сыновей, пусть в придачу к этому личику те получили бы ещё и стройное, готовое подчиниться их желаниям тело. Папа был известен под именем Рене Доброго; вот его титулы, в порядке их важности: король Иерусалимский, король Неаполитанский, герцог Анжуйский и герцог Барский, граф де Гиз, граф де Лоррен, граф Прованский и маркиз де Пон-а-Муссон. Именно Пон-а-Мусеон стал местом моего рождения, ибо этот город и Гиз были в то время единственными его владениями.
Что до всего остального, то Иерусалимское королевство досталось ему в наследство от какого-то отдалённого предка. После окончательной неудачи крестовых походов это королевство существовало лишь на некоторых древних картах. Папа никогда там не бывал да никогда и не сможет побывать, ибо единственной силой, способной вытеснить сарацин из Святой земли, были османцы, которые как раз в это время занимались завоеванием Балкан.
Притязания папа на Неаполитанское королевство были столь же законными и столь же неосуществимыми. Неаполитанские Анжу, как их звали, хотя и доводились нам близкими родственниками, отличались куда более решительными характерами. Поговаривали, будто Джованна I убила своего первого мужа, а затем поочерёдно имела ещё троих мужей. По красоте меня часто сравнивали с этой особой, считавшейся красивейшей женщиной своего времени. Я воспринимаю подобные заявления как комплименты; что касается совершенного ею убийства, то впоследствии я поняла: королевам, если они, конечно, хотят остаться королевами, довольно часто приходится прибегать к этому отчаянному способу действий.
Насколько мне известно, Джованну II, чья смерть породила не слишком обоснованные надежды у моего папа, никогда не обвиняли в убийстве, зато говорили, будто она переспала со всеми мужчинами в своём королевстве. Это, понятно, преувеличение, но, как свидетельствует мой собственный опыт, жизнь вынуждает королев быть не слишком щепетильными в этом отношении, однако ясно, что Джованна II была отъявленной потаскухой.
Сам собой напрашивается вывод, что неаполитанцы — довольно-таки дикий народ, и папа, естественно, не удалось обуздать их, такая же неудача постигла и маман. Хотя сам император подтверждал права папа на Лотарингию, он так и не смог завладеть герцогством. Оставались Анжу и Прованс. Герцогство Анжуйское (там, в Анжере и Сомюре, я провела большую часть своего детства) находилось слишком близко от английских владений во Франции и частое мародёрство со стороны проходящих по нему армий сильно подорвало его финансовое положение. Гиз и Пон-а-Муссон имели небольшую территорию. И только солнечный Прованс обеспечивал дорогого папа сколько-нибудь значительным доходом.
Но папа, увы, не был непреклонным, честолюбивым воителем, готовым любой ценой овладеть принадлежащими ему наследственными владениями. Будь это так, он навряд ли стяжал бы прозвище Доброго. Получил он другое прозвище — Последний из трубадуров; для него и впрямь было куда приятнее сочинить изящное рондо, чем взяться за копьё. Он тратил на поддержку искусства во всех его проявлениях гораздо больше денег, чем мог себе позволить, поэтому мы всегда находились на грани полного разорения, надеясь лишь на благосклонную помощь дяди Шарли. Его-то финансы всегда были в превосходном состоянии.
Поэтому мои шансы на замужество то поднимались, то падали в зависимости от того, насколько ему удавалось преуспеть в осуществлении своих прав на очередное наследственное владение. И шансы эти со временем внушали всё меньше и меньше оптимизма... вплоть до прибытия посланника английского короля.
Вот в этом-то и заключалась загадка: если принцесса Маргарита Анжуйская, дочь обедневшего короля, недостаточно хороша для графа Сен-Поля, наследника герцогства Бургундского, или графа Невера, каким образом она может стать избранной супругой величайшего повелителя во всём христианском мире.
Как я уже упоминала, по политическим соображениям этот брак был желателен как для моего отца, так — и это более важно — для дяди. Однако мне в голову не приходило, что и у англичан есть повод для заключения этого брака.
Тем не менее, как я вскоре узнала, дела у англичан обстояли не так уж блистательно. Преждевременная смерть Великого Гарри посеяла среди них раздор, который в течение тридцати лет искусно скрывал старший брат Генриха V Джон, герцог Бедфордский, который не уступал ни доблестью, ни полководческим талантом своему знаменитому единоутробному брату. Хотя сожжение Жанны д’Арк и бросило тень на его добрую славу, нет оснований сомневаться, что ой искренне считал её ведьмой.
Недолгое возвышение Жанны д’Арк и последующий подъём французского национализма создали серьёзные проблемы для англичан. Мой дорогой граф Суффолк оказался как раз тем человеком, который вынужден был снять осаду Орлеана, склонившись перед гордо реющими знамёнами Жанны д’Арк. И только доблестный Бедфорд смог отплатить за это поражение. Но с 1435 года, когда Бедфорд умер, могучая английская военная машина стала давать ощутимые сбои.
Молодому английскому королю было в то время четырнадцать лет, столько же, сколько и мне, когда меня выдали замуж. Немало его столь же молодых предков надевали доспехи и во главе своей армии отправлялись на войну. Но Генрих VI оказался не таков. Управление королевством было Доверено Большому совету, в котором главные роли играли соперничавшие между собой Хамфри, герцог Глостерский, Джон Бедфорд, брат Генриха V и, следовательно, дядя моего будущего супруга, а также кардинал Генри Бофор, его двоюродный дед. С обоими этими джентльменами я впоследствии весьма близко познакомилась. Достаточно сказать, что они представляли; совершенно противоположные точки зрения. «Добрый» герцог Хамфри — убей меня Бог, если я понимаю, почему его так называли, — настаивал на продолжении войны с Францией, тогда как кардинал желал закончить её почётным для обеих сторон миром.
