На сей раз архиепископу предстояло выполнить достаточно приятные обязанности. Я восседала на троне, и после того, как были прочитаны различные молитвы, фрейлины сняли с меня мантию, а затем расстегнули платье, открыв моё тело вплоть до самой талии любострастным взглядам собравшейся толпы.
Момент был не из приятных, ибо, хотя немытая толпа, находясь на значительном расстоянии, вряд ли могла различить что-либо, кроме белого пятна кожи, полуприкрытой каштановыми волосами, высшие мужи государства и их жёны стояли довольно близко, некоторые совсем рядом, у плеча, и пожирали глазами девушку, которая стала их королевой.
Мне оставалось только набрать полную грудь воздуха и расправить плечи, сожалея! что не могу предложить большего, в то время как Гордячка Сис и другие дамы, вероятно, с горьким сожалением думали о своей увядающей красоте, которой я противопоставила цветущую молодость. Боюсь, однако, что я сильно подпортила впечатление, задрожав, когда на мои плечи закапало миро, — идиоты-священники забыли его подогреть.
И вот наконец на мою голову водрузили корону, и на плечи и титьки — неприятное английское слово, означающее женские груди, которое я не стану больше употреблять, — набросили плащ, и я поднялась, чтобы предстать перед радостно орущей толпой горожан.
Когда я вернулась во дворец, меня уже дожидались, чтобы представиться, знатные вельможи и их супруги. Разумеется, я встречалась раньше с герцогом Хамфри Глостерским, герцогом Ричардом Йоркским и с графом Эдмундом Сомерсетским. Всё это были особы царской крови, как и Хамфри Стаффордский, герцог Букингемский. Я уже упоминала о том, что он сыграл важную роль в подготовке моего замужества. В ту пору ему исполнилось сорок три года, он был истинным Плантагенетом: рослым, красивым, с золотистыми волосами и волевым лицом. Он сразу же понравился мне, понравилась и его жена, хотя до женитьбы она была Анной Невилль. Иными словами, она доводилась сестрой Гордячке Сис, а королевские кузены Ричард Йоркский и Хамфри Букингемский были свояками.
По случаю торжества они прибыли вместе со своими сыновьями. Тут был младший Эдуард, граф Марчский, которого я уже встречала во Франции, прехорошенький, не по летам серьёзный трёхлетний бутуз. Хамфри Стаффорд-младший, уже подросток, показался мне куда более привлекательным, может быть, потому, что, как все видели, был безумно влюблён в свою королеву. Подобное же благородное чувство, очевидно, питал и старший сын кузена Эдмунда, которому ещё не было и десяти.
За герцогами царской крови стояли знатнейшие лорды, среди них выделялись два брата — графы Солсбери и Уэстморленд. Старший из них, Ричард Невилль, граф Солсбери, считался одним из богатейших людей королевства и как брат Сис и Анны до моего появления на сцене был одним из возможных наследников Генриха.
Граф также имел нескольких сыновей-подростков. Тогда-то я в первый раз и столкнулась лицом к лицу с наследником Солсбери, его соименником, Ричардом, в то время семнадцатилетним юношей. Он был достаточно взрослым, чтобы приглянуться пятнадцатилетней девушке, только-только ставшей его королевой. Я видела перед собой высокого светловолосого юношу с очень прямой осанкой и достаточно повелительным видом. Его одежды были безукоризненны, шапочка — из лучшего бархата, и когда он наклонился, чтобы поцеловать мне руку, ему почти удалось создать впечатление, будто это он оказывает мне милость.
До этого дня я почти не обращала на него внимания, хотя Суффолк и Элис, разумеется, просветили меня насчёт того, кто есть кто. Но этому юноше впоследствии суждено было сыграть важную роль в правлении страной. Его весьма изворотливые родители обеспечили своему сыну блестящее будущее, незадолго перед тем сговорив его с Анной Бошан. Отец Анны Бошан, Ричард, граф Уорик, был фаворитом Генриха V, именно он руководил образованием моего Генриха в детские годы. Этот богатейший во всей Англии граф умер шесть лет тому назад, и Анна была его единственной наследницей. Поэтому, женившись на ней, Ричард Невилль-младший в двадцать один год становился графом Уорикским, одним из знатнейших вельмож Англии. Даже не принимая во внимание моей неприязни к его матери и тете, не говоря уже об отце и дяде, я назвала достаточно веские причины для того, чтобы недолюбливать и его самого. Когда Ричард выпрямился, я посмотрела ему прямо в глаза, и по спине у меня пробежал холодок. Возможно, я и впрямь ещё не согрелась после помазания, когда пришлось стоять с расстёгнутым платьем, однако в тот солнечный день мне, похоже, удалось заглянуть в душу юноши, который позднее решится на борьбу за верховную власть в этом мире.
Подумать только, я находилась в обществе двух своих заклятых врагов — будущего короля Эдуарда IV и будущего графа Уорикского, Делателя Королей, — в расцвете своего могущества и славы, тогда как один был ребёнком, а другой совсем ещё юнцом, и не потребовала, чтобы им отрубили головы!
Следующие три дня царило праздничное веселье: танцы, маскарады, рыцарские турниры. Мы проводили время приятно и мило, даже Йорки и Невилли неизменно держались доброжелательно и учтиво. Однако всё это было очень утомительно, и уже за полночь мы с Генрихом буквально валились на наше ложе. В то время я ещё не вполне, осознавала жестокую реальность нашего брака, хотя Генрих ворчал по поводу напрасной траты времени и денег и каждое утро, как бы поздно ни лёг накануне, спозаранок отправлялся в аббатство, где трезвонили эти проклятые колокола. Его уход был для меня облегчением. Он не настаивал, чтобы я сопровождала его; оставшись одна, я тут же сбрасывала с себя плотную ночную рубашку, которую по его настоянию надевала каждую ночь, начиная с той, первой, и, распластавшись на постели, сладко потягивалась, думая: «Я английская королева! Я первая королева во всей Европе! А стало быть, и во всём мире!»
Празднества предусматривали поднесение мне даров знатнейшими вельможами, эти дары разнились в зависимости от имеющихся у них средств и их понимания того, что именно должно мне понравиться. Мне надарили много посуды и драгоценностей, которые весьма пригодились впоследствии, а также множество всяких безделушек. Но больше всего мне понравился сравнительно недорогой, по крайней мере с точки зрения его денежной стоимости, подарок. Это была великолепно иллюстрированная книга французских рыцарских романов, преподнесённая Толботом, графом Шрусбери, в то время первым солдатом Англии. Сами романы, разумеется, не шли в сравнение с новеллами нежно любимого мною Боккаччо, но я проводила долгие часы, разглядывая иллюстрации к ним.
Ещё более мне понравилось то, что меня попросили сесть вместе с кардиналом и важнейшими служащими казначейства, чтобы уточнить моё финансовое положение. Сама я не принимала никакого участия в состоявшейся по этому поводу, причём не всегда с соблюдением должного достоинства, перебранке, предпочитая оставить подобные мирские дела в надёжных руках кардинала, на чью преданность вполне можно было положиться. После всех подсчётов выяснилось, что мой ежегодный доход составляет четыре тысячи шестьсот шестьдесят шесть фунтов стерлингов, тринадцать шиллингов и четыре пенса. Фунт стерлингов был общепринятой английской денежной единицей, своим внедрением обязанной финансовым отношениям с Ганзейской лигой, главным перевозчиком товаров в северной Европе. Лига исчисляла переводимые денежные средства в истерлингах, или пеннивейтах[18], которые стали символизировать надёжную монету и гарантированные немедленные платежи. Англичане, сами предприимчивые купцы, переняли этот способ ведения дел, опустив первую букву в названии монеты. Что до надёжности монеты и гарантированности немедленных платежей, то тут были свои трудности, однако для молодой девушки, которая никогда не имела в руках и пары су, исчисленная сумма дохода казалась чудовищно большой, особенно после того, как к ней добавили стоимость земли — две тысячи фунтов.
