И Суффолк и Йорк также сели на прочный ког. Мы слышали, как капитан сказал:

— Клянусь Пресвятой Девой, если мы разобьёмся о скалу или столкнёмся с пиратами, Англия может лишиться одновременно и своей королевы, и самых первых вельмож.

Суффолк наградил его за эти слова увесистой затрещиной, но я, естественно, была встревожена. Мы сытно поели, не в тесной каюте, а на палубе, где, кстати, предстояло заночевать и милордам. Ветер, на мой взгляд, был чрезвычайно силён, но англичане не обращали на него никакого внимания, и мне невольно пришлось последовать их примеру.

Я стояла на палубе, поглубже, вплоть до самых ушей, нахлобучив свою шляпку, и наблюдала, как матросы отшвартовывают корабль. Один парус уже был поднят, и мы стали медленно отходить от причала. Капитан зычным голосом отдавал команды, матросы носились взад и вперёд, выполняя их. Один из них неосторожно наступил Альбиону на хвост, и тот громко заревел. Следом за первым парусом подняли и другие, и корабль, я пользуюсь выражением матросов, весело заплясал на волнах.

Это определение оказалось лишь наполовину верным. Едва выйдя из гавани, мы и в самом деле заплясали на волнах. Однако никакого веселья я не ощущала. Дождь к этому времени прекратился, ночь выдалась великолепная, свет полной луны озарял бурно волнующиеся воды. Но было бы куда лучше, если бы царила кромешная тьма. Волнение тотчас же подействовало на мой желудок, который сперва изверг обед, а затем и то, чего я вроде бы даже и не ела.

Мои фрейлины проводили меня в каюту и помогли улечься на весьма неудобное ложе: тонкий матрас, постеленный на дощатую палубу. Хлопоча вокруг, они наперебой пичкали меня разными кушаньями и напитками, отчего меня тошнило ещё сильнее. Я жаждала смерти и даже молилась, чтобы мы и впрямь разбились о скалы или попали в лапы пиратов, о которых полушутя говорил капитан. Но молитвы мои не были услышаны, и в конце, концов, поддавшись крайнему утомлению, я задремала.

Проснулась я днём. Качало уже не так сильно. Рядом со мной сидела графиня Солсбери.

   — Мы уже прибыли, миледи? — спросила я, прирождённая оптимистка по натуре.

   — Нет, нет, ваша светлость. Мы в Соленте[13], но к ужину должны уже прибыть в Портсмут. Вы не хотели бы увидеть своё новое королевство?

Её слова воодушевили меня. Я позволила умыть и одеть себя и появилась на палубе. Справа возвышался остров, который надёжно защищал нас от ветра, слева лежала низкая, очевидно, заболоченная земля. Это и была Англия.

По своей наивности я вообразила, будто наше путешествие уже закончено. Но мой несокрушимый оптимизм снова подвёл меня. Солент оказался куда длиннее, чем я предполагала, — протяжённостью более двадцати миль. Здесь встречалось к тому же много песчаных отмелей, среди которых «Иоанну Шербургскому» приходилось постоянно лавировать, что, естественно, ещё удлиняло путь. Портсмут, куда мы направлялись, находился в восточном конце. Ввиду неблагоприятной погоды мы вошли в гавань с запада, миновав гряду остроконечных скал под названием Нидлз[14].

Итак, на то, чтобы пересечь пролив шириной в шестьдесят миль, нам понадобилась целая ночь. Значит, на двадцать оставшихся миль уйдёт менее половины этого времени, думала я. И глубоко заблуждалась. У меня теперь уже появился некоторый, причём весьма печальный опыт морского путешествия, и с каждой минутой мои опасения росли и росли. Прежде всего нам приходилось считаться с этими мерзкими приливами и отливами и, соответственно, с морскими течениями. В проливе они устремлены на восток и запад, тогда как курс нашего судна лежал на север. В Соленте два течения — на восток и на запад, и, к несчастью, тут наш корабль держал курс на восток. Несколько часов мы медленно тащились вперёд, но когда прилив сменился отливом, нас отнесло почти на то же самое место, где мы были до этого.

Но где же ветер, который помог бы нам преодолеть течения, вызванные приливом и отливом? Увы, на море либо бушует сильный ветер, угрожающий корабельным мачтам, человеческим жизням и… желудкам, либо господствует затишье, приносящее, судя по всему, тоже мало радости. С юго-запада хотя и очень слабый, но дул ветерок — всё, что осталось от свежего ночного ветра, к тому же мы находились с подветренной стороны от острова Уайт. Войдя в Солент, с восточным течением скоростью четыре узла (проплыть узкий проход около Нидлз против течения невозможно) за три последующие часа мы прошли около шестнадцати миль. Уже замаячили было вдалеке шпили церквей, но тут прилив сменился отливом, скоростью всё те же четыре узла, и нас незаметно оттащило назад на двенадцать миль. К этому времени стало уже смеркаться, и капитан решил бросить якорь в Ярмутском заливе, в северной части острова, ибо ночное плавание в этом районе чревато большими опасностями.

А нас он успокоил, сказав, что если завтра рано утром удастся воспользоваться попутным течением, то за какие-нибудь шесть часов мы доплывём до места назначения.

Я не поверила ему, хотя все окружающие, по-видимому, радовались его решению. И на сей раз оказалась права. Плавное покачивание судна, стоящего на якоре в уютном заливе, только убаюкивало, а не укачивало, и мы хорошо проспали эту ночь. На заре корабль отплыл с лёгким попутным ветром, имея в запасе шесть часов благоприятного течения. Увы, и ветер и течение оказались ещё слабее, чем накануне. Вместо того чтобы, как уверенно предсказывал капитан, достичь Портсмута, мы были вынуждены бросить якорь всего в одной миле от гавани, потому что наступил полный штиль, прилив вновь сменился отливом, и нам пришлось провести ещё одну ночь на море.

На переполненном пассажирами «Иоанне Шербургском» было весьма шумно. В довершение всех бед Альбиона тошнило по нескольку раз в день, и одному из матросов, со шваброй и ведром в руках, постоянно приходилось убирать за ним палубу, рискуя ненароком получить удар когтистой лапой. Боюсь, что на корабле уже зрел мятеж, когда мы наконец вошли в гавань.

Я надеялась, что на берегу меня ожидает мой муж, но его там не было. Как оказалось, нам предстояло направиться на запад, в Саутгемптон, где, как нам сказали, и находился король. По пути в Портсмут мы уже проплывали мимо этого города, расположенного по берегам небольшого залива, закрытого для судоходства из-за многочисленных отмелей и, само собой разумеется, из-за смены приливов и отливов.

Туда-то, невзирая на своё утомление, я и вынуждена была направиться. Это путешествие могло бы оказаться очень приятным, ибо мы ехали по живописным местам, и, вопреки предостережению Суффолка, здешние жители были явно рады видеть меня и с большим энтузиазмом приветствовали во всех селениях, через которые проезжал наш кортеж. К несчастью, непрерывно лил дождь, к тому же нам пришлось пересечь вброд несколько, стремительных речек, а потому мы насквозь вымокли. Но всё же 14 апреля я достигла Саутгемптона. Меня, даже не дав возможности переменить одежду, немедленно отвезли в местное аббатство и там представили моему супругу.

Как часто я предвкушала этот радостный момент, как часто о нём мечтала! Я даже успокоила свою совесть, растревоженную флиртом с Суффолком, оправдывая себя тем, что причиной моему поступку послужило жгучее нетерпение увидеть моего настоящего мужа, которое и заставляло меня слишком благосклонно относиться к его полномочному представителю. И вот наступил этот столь долгожданный момент!

Первое моё впечатление оказалось весьма благоприятным. Королю в то время исполнилось двадцать три года. Он был высок ростом, слегка худощав, что можно было приписать его молодости. Его удлинённое, чисто выбритое лицо казалось несколько меланхоличным, но Генриха никак нельзя было назвать некрасивым. Когда же, приблизившись к нему, я сделала глубокий реверанс, он улыбнулся, и улыбка эта придала ещё больше очарования его чертам.

Мне, однако, бросилось в глаза, что из всех окружающих меня людей, включая не успевших привести себя в порядок герцога и графа, которые стояли по бокам от меня, меньше всего на короля походил Генрих VI. Одет он был не лучше, а хуже всех. Чёрный камзол и панталоны, скромнейшее жабо и ни одной драгоценности. Башмаки как у простого работяги и такие же нечищенные. Эти башмаки разительно отличались от элегантной обуви на ногах окружавших его придворных.