Внучка Филиппы, Анна Мортимер, вышла замуж за своего дальнего родственника Ричарда, графа Дембриджского, младшего сына Эдмунда, герцога Йоркского, доводившегося пятым сыном Эдуарду III. Этот Ричард не причинял никаких хлопот предкам моего дорогого супруга, но его сын, которого также звали Ричардом, стал герцогом Йоркским. Как сын Анны Мортимер он был прямым потомком Лайонела Кларенского, старшего брата Джона Гонтского. Вот этот-то человек и приветствовал меня на английской территории с холодным презрением, хотя и воздавал почести, подобающие королеве.

Вместе с ним был трёхлетний мальчик, хорошо сложенный крепыш, облачённый в латы и даже с небольшим мечом на боку.

— Мой старший сын, ваша светлость, — сказал герцог. — Эдуард, граф Марчский.

Если бы я могла тогда предвидеть будущее, я бы постаралась внушить Альбиону, что этот трёхлеток — лучший для него завтрак. Но не будучи провидицей я потрепала это ужасное чудовище по голове и сказала:

   — Какой красивый мальчик!

   — Он унаследовал красоту от матери, — галантно заметил герцог.

Странное сложилось положение. Обладай герцог даром предвидения, он, несомненно, постарался бы устроить в течение последующих нескольких недель, когда я всецело находилась в его власти, какое-нибудь дорожное происшествие со смертельным исходом, и король остался бы вдовцом, так и не став моим мужем. Нам предстояло сделаться самыми ожесточёнными и мстительными врагами, какие только ступали по этой земле, пока же мы ужинали вместе, пили вино и разговаривали, словно самые близкие друзья.

Я думаю, это не вина герцога, что при первой встрече он не придал большого значения новой королеве. Я провела две утомительные недели в Нанси, но ещё до этого убедилась, что путешествовать зимой по Франции — дело отнюдь не лёгкое. На протяжении всего этого времени я ложилась спать слишком поздно, чрезвычайно много танцевала и поглощала непозволительно большое количество еды и вина. К тому же благодаря Суффолку я постоянно пребывала в эмоциональном напряжении. Вследствие всего этого розы моих щёк поблекли, глаза перестали искриться, и от моей сияющей красоты остался лишь слабый намёк.

Вечером этого дня, к вящему беспокойству мадам Байи и Элис, у меня появились признаки простуды. Встревожились и те английские дамы, которые заранее приехали во Францию, чтобы сопровождать меня в дороге, и теперь постоянно толпились вокруг меня.

   — Эта мерзкая французская погода плохо сказалась на здоровье вашей светлости, — заметила графиня Солсбери.

Это её предположение изрядно меня раздосадовало. Претила мне и властность этой женщины. Позднее я узнала, что она свойственница герцога Йоркского. Герцог ещё более упрочил свои позиции, женившись на важной особе Сисели Невилль, сестре графа Солсбери, мужа графини. Этот человек был одним из богатейших землевладельцев во всём королевстве; не уступал ему в богатстве и его брат, граф Уэстморлендский. Что до злосчастного сына графа Солсбери, которого кое-кто называл Делателем Королей; но который стал могильщиком всех моих надежд, то о нём я расскажу позднее.

Достаточно сказать, что миледи Солсбери с её властным характером не могла допустить, чтобы какая-то несчастная простуда нарушила тщательно разработанные планы моего приёма. Поэтому, невзирая на возражения графини Суффолк, которая, увы, не обладала достаточной силой характера, чтобы противостоять высокомерной графине Солсбери, принадлежавшей к гораздо более богатой семье, на другой день мы выехали в Мант, откуда, разместившись на нескольких барках, поплыли вниз по течению в Руан. В моей барке находились не только обе графини, но и граф и герцог со своим сыном; зато с Альбионом меня разлучили.

   — Я не стану путешествовать в одной барке с этим чудовищем, — решительно заявила графиня Солсбери.

Разумеется, как королева, я могла бы настоять на своём, но чувствовала себя слишком плохо для того, чтобы это сделать. Ко всему ещё я страшно мёрзла. Когда 22 марта, накануне дня моего рождения, мы достигли Руана, я лежала в постели, страдая от сильного озноба и насморка.

К этому времени даже мои надменные попечительницы заволновались. Они долго совещались шёпотом, а когда мы подплыли к причалу, переполненному встречающими, приказали, чтобы к нам приблизилась вторая барка, и продолжили своё совещание. Затем ко мне подошла графиня Солсбери и села возле кровати.

   — Ваша светлость нездоровы, — заметила она.

Я восприняла это замечание как проявление английского остроумия.

   — Мы обсудили симптомы вашей болезни и послали на берег за врачом, ваша светлость. До его прибытия мы решили отложить высадку.

   — А как же моё торжественное вступление в Руан? — пробормотала я.

   — К величайшему сожалению, его придётся отсрочить. Однако для подготовки вашего вступления в Руан уже произведены значительные расходы, люди приехали за много миль, чтобы приветствовать свою королеву. Они будут весьма и весьма огорчены, если праздничные торжества не состоятся. Поэтому герцог посоветовал мне... заменить вас. — При всей своей наглости она явно нервничала, ожидая моего ответа, и действительно при этих словах я едва не вскочила с постели. — Всего на один день, ваша светлость, поспешила добавить она.

Застонав, я упала обратно на подушки.

   — Но ведь у меня всего-навсего простуда, миледи, — сказала я. — Завтра мне уже будет лучше.

   — К сожалению, ваша светлость, мы опасаемся, что у вас нечто худшее, чем простуда.

Я широко открыла полусомкнутые было глаза.

   — И что же это?

   — Ваша светлость... — У неё был такой вид, будто она вот-вот разразится потоком слёз, но я не сомневалась, что она только лицедействует, и очень неплохо, кстати сказать. — Мы опасаемся, что у вас оспа.

Я лежала в полубеспамятстве. Настоящим обморок случился со мной всего раз в жизни, при ужасающих обстоятельствах, о которых я в своё время поведаю. И всё же глаза мои были закрыты, голова кружилась. Разумеется, я понимала, что она говорит о малой, а не о большой оспе[11], которая едва ли может поразить девственницу. Однако мы, смертные, подвержены множеству тяжёлых болезней, причиняемых болезнетворными флюидами, содержащимися во вдыхаемом воздухе. Самая ужасная из них — таинственная «чёрная смерть»[12], которая около ста лет назад сократила население Европы на треть, и даже в наши дни наблюдаются вспышки этой болезни, которая сеет гибель и бедствия, где бы ни появлялась.

Однако малая оспа, или просто оспа, ненамного уступает по своим губительным последствиям «чёрной смерти»: при этой болезни всё тело, особенно лицо, покрывается отвратительными пустулами. Даже если больной и выздоравливает, его лицо остаётся обезображенным многочисленными ямочками — оспинами. Неужели и на мою долю выпало подобное несчастье? Ведь мне всего пятнадцать лет, со всех сторон я слышу похвалы своей красоте, вот-вот должна впервые встретиться со своим мужем, который знает меня лишь по описаниям. Удивительно ли, что я пала духом и разразилась слезами.

На моей спине и в самом деле высыпали маленькие волдырчики, что и встревожило моих попечительниц.

Через час к барке пристала лодка с врачом. Занавеси в помещении, где я лежала, были плотно задёрнуты, ибо никто из моего окружения не хотел, чтобы собравшиеся на берегу встречающие заподозрили, что с их королевой случилось нечто ужасное. Между тем графиня Солсбери облачилась, вернее было бы сказать втиснулась в одно из моих платьев, которое едва не разошлось по швам, ибо она была женщина зрелая, а я совсем юная девушка, после чего её отвезли на берег, дабы изобразить моё триумфальное вступление в столицу Нормандии. С тяжёлым сердцем слушала я приветственные крики и пушечную канонаду. У меня было такое чувство, словно я навсегда рассталась с земной славой.

Врач, звали его Робертом, оказался небольшим человечком с худым лицом. Прежде чем притронуться ко мне, он несколько минут рассматривал моё лицо, напевая жалкое подобие какой-то песенки. Затем, продолжая напевать, положил мне на шею два пальца и попросил Байи приоткрыть лиф моего платья. Она выполнила «го просьбу дрожащими пальцами; в пятнадцать лет груди у меня уже сформировались, хотя и не достигли ещё полного размера.