«Не порядок». — Мелькнула мысль. — «Надо отмыть». — И он, чувствуя на себе внимательный взгляд дяди, стал тереть снегом боевое железо.

Путислав терпеливо ждал. Наконец племянник убрал в ножны нож, который очищал с особенным тщанием. Удовлетворённо кивнув, он велел ему сходить за конём эрзянина.

— Тоже теперь твоя добыча. Бери заводным и едем уже! Есть у меня разговор кое с кем. — При этом боярин покосился, на пленного, лежавшего лицом в снег в ногах Коченя.

Лютобор по пути, снова мельком взглянул на эрзянина. Нутро в этот раз сохраняло спокойствие, и отрок, задержав взгляд на убитом дольше, чем собирался, отправился за своим новым конём.

Своего противника Путислав слегка ошеломил булавой и попросту скрутил, отобрав оружие. Пленный давно пришел в себя и стоял среди обступивших его русичей. Плечистый и довольно рослый, он казался очень крепким. Лютобор, вспомнив рассказы бывалых воинов, готов был увидеть страшные пытки. К его удивлению они не понадобились. Эрзянин, охотно отвечал на вопросы. Он довольно хорошо говорил по-русски, лишь изредка добавляя в чужую речь, слова своего языка. От него узнали, что эти четверо эрзян, ехали в свой главный воинский стан. Старшим над ними, был ближник инязора Виряса, воин которого убил храбрый отрок. Пленный кивнул на Лютобора. Тот возгордившись, чуть не пропустил главное. Виряс отправил своих людей к Пургазу с очень важной и радостной новостью. Русичи бежавший из-под тверди Овтая, два дня назад сдались его людям.

— Да как же это? — Изумился Мезеня и, сжав кулаки, подступился к эрзянину. Путислав, отстранив его, потребовал подробностей. Пленный рассказал, что сбежавшие воины прятались в одной из весей Виряса. Местных они держали в страхе, грозя убить всех, если хоть кто-то решится бежать. Старосту веси и вправду убили. Он хотел женщин спасти от бесчестья, а главный среди русичей, разбил ему лавкой голову и вышвырнул на мороз. В тот вечер дружинники перепились, и один из эрзян сумел убежать. Еще через день, люди Виряса обложили весь. Русичи, поняв, что сбежать не удастся, сдались. Их вожак положил меч к ногам сына Виряса. Сам инязор оставался дома, под присмотром знахарей, лечивших его раны. Он велел передать Пургасу эту новость и сказать, что половину пленных он уступит ему даром. Остальных передаст за выкуп. Вожака оставит у себя, к нему у Виряса личные счеты. Инязор узнал в нём русского, который его ранил. Услышав это, Мезеня осклабился:

— Попался Ероха! Сейчас ему небо с овчинку покажется! И поделом!

Путислав соглашаясь с ним, кивнул и спросил о Кочене. Мезеня пожал плечами.

— Да по всему уже должен очнуться. Но крепко он, видать, получил по черепу.

— Так ты пособи ему! — Велел воевода. — А то что-то он долго. Нам ехать пора!

Лютобор, приняв его слова как команду, вскочил в седло. Собираясь понукнуть Буяна, нетерпеливо глянул на дядю. Тот стоял перед пленным и смотрел на него тем же взглядом, с каким овчар смотрит на паршивую овцу, от которой больше нет смысла ожидать шерсти. Пленный под его взглядом затравлено съёжился. Дядя хмыкнув, поинтересовался тем как Виряс поступил с дружинниками, взятыми в плен у тверди, Овтая. Эрзянин, уже попрощавшийся с жизнью, от неожиданности не сразу совладал с языком. Наконец он, сбиваясь и путая слова, сообщил, что русских угнали в стан Пургаса.

Путислав кивнул и отвернулся. Пленного он велел увезти с собой. Мезеня и Мирята скрутили его ремнями, и бросили поперек седла одной из лошадей. Перед этим, боярин спросил у него дорогу к стану Пургаса. Эрзянин кивнул на едва заметную тропу, со следами гонца. Путислав надолго мрачно задумался.

Солнце клонилось к закату. Лес тонул в синем вечернем сумраке и Лютобор перестал вглядываться в тени деревьев. Теперь всё внимание было тропе. Путислав велел придержать коней, опасаясь скрытых под снегом подвохов. Ехали шагом. По мнению Лютобора уже очень долго и лес казался ему бесконечным. Хорошо еще Мирята, сверившись, с какими-то своими приметами, сообщил, что река уже близко и этим всех очень порадовал. Особенно Лютобора, который присматривал за Коченем. Тот еще там на поляне, открыл глаза и, глядя мимо склонившегося над ним Мезени, прошептал.

— Птицы вернулись.

На нижних ветках ближайшего дуба сидели вороны.

Путислав посмотрел на них и сказал:

— Как же? Тут им угощение…

Кочень его не услышал, снова сомлев. Он и сейчас был без сознания и Лютобора это устраивало. Приходя в себя, воин стонал, его раскачивало в седле, мутило. Время от времени, он скрючивался, склоняясь к земле в попытках опорожнить свой давно пустой желудок.

Путислав ехал за Лютобором и иногда даже помогал ему советом. Но по большей части разговаривал с Мезеней. Молодой дружинник удивлялся храбрости и ловкости отрока.

— С одним ножом против зрелого мужа! Я думал беда! А он устоял…

— Видать Мечеслав учил хорошо. — Не без удовольствия ответил Путислав. — Я ему расскажу, будет сыном гордиться.

Лютобор слушая этот разговор, вспоминал воинскую науку. Отец брал прут и бил им сына, который должен был увернуться. Отрок частенько не успевал. Тогда его тело горело от ударов, а душа от обиды. Теперь он испытывал к отцу благодарность и думал, как лучше эту благодарность выразить. Решил, что обязательно подарит ему и коня и оружие добытые сегодня. Представлял, как будет стоять перед ним осыпаемый похвалой и, делать вид, что совсем не гордится. Страстно этого желая, он робко надеялся на то, что это случится прямо сегодня.

«Великий князь славный воитель! Уже, небось, побил Пургаса. Вызволил отца из плена и возвращается с победой!»

Скоро бесконечный лес расступился. Тропа вывела к береговому откосу. Внизу холодный и пустынный лёд Волги, багряно догорал в закате. Княжеских дружин нигде не было видно.

Жилята долго крутил в руках шлем, рассматривая его в свете свечей. Оценив оставшуюся на железе глубокую отметину, с уважением произнес.

— Могучий удар. Сильный был муж. — Посмотрел на Лютобора. Отрок сидел за одним столом с воинами и очень этим гордился, хотя и чувствовал себя не в своей тарелке.

— Как ты сумел его одолеть? — Поинтересовался Жилята.

Лютобор почему-то смутился и вместо него ответил Мезеня.

— Он проткнул его ножом! — Дружинник весь вечер пил медовуху и стал необычайно словоохотлив. — А потом вовсе убил его насмерть! Пробил чеканом череп! И рука не дрогнула! А это ему и тринадцати нет…

— А тебе, сколько было? — неожиданно спросил его Путислав. Взгляд его выражал неодобрение и Мезеня оробев, замешкал с ответом.

— Шестнадцатый шел. Мы татей поймали. Тех, что купцов под Суздалем грабили. Авдей сказал их порешить. — Дружинник взялся за кувшин с медом. — Я одному в голову сулицу вогнал. Потом доставал, меня аж замутило. — Он наполнил чашу. — Но я сдержался, а Коченя вывернуло.

— Что-то он слабый, как я погляжу. — Усмехнулся боярин, посмотрев на Коченя, который не то уснул, не то снова сомлел.

— Чего это слабый? — Заступился за друга Мезеня. — Он в тот раз двоих уложил. Одного копьем. Другому из лука прострелил брюхо. Тать долго доходил. Лежал и выл, потом скулить начал. Мы, молодь, на него старались не смотреть. Авдей подошел и спросил кто его… — Мезеня хлебнул меда, и речь его вновь сделалась ровной, хотя и зазвучала глухо. — Сказал, кто поранил, тот пусть и докончит. Да горло резать не велел. Заставил ножом в сердце колоть. А Кочень трясся и не попадал. Но, всё же, как-то его запырял. Кровищи натекло! Кочень блевал прямо в неё, а Авдей насмехался…

— Ну, будет, будет! Затеял песню! — Путислав досадливо прервал парня. — Допивай мёд и хватит тебе. Ступай почивать! Куда в свой шатер?! Здесь почивай! Эй, Прокл, постели ему!

Лютобор хотел еще посидеть за столом, но заметил, недовольный взгляд дяди. Всё понял, и не стал ждать, когда его выдворят как Мезеню. Направляясь к своему ложу, подумал, что разговор старших, сможет подслушивать и оттуда. Те долго молчали. Лютобор ждал, ворочаясь в постели. Вернулись мысли об отце. Когда же он с ним встретится? Может быть завтра? Скорее бы уже наступил новый день! Лютобор принялся торопить сон, не замечая, как в него погружается.