Ярослав, которого Жилята со своего места видел отчетливо, некоторое время выжидающе смотрел на Великого Князя, так словно надеялся услышать еще что-то. Не дождавшись, он вдруг криво, одной половиной рта ухмыльнулся.

— Вот и ладно! — И в следующий миг, уже радушно улыбаясь, пошел ему навстречу. — А за того холопа ты меня прости! Я гнев не сдержал. Отдарюсь, как велишь! И свечу, белого воска самую толстую, за упокой его в церкви поставлю.

— Но ты и сам за него помолись! — С одобрением в голосе призвал Юрий брата. — А после того, покайся духовнику. На душе твоей станет светлее и легче.

— Сотворю, как велишь, и медлить не буду! — Ярослав подойдя, обнял великого князя. — А лучше пойдем и вместе помолимся! И за него и за всех наших павших!

Юрий Всеволодович глядя в его полные искреннего благодушия глаза, растроганно промолвил.

— Идем брат скорее!

Уже у самого выхода Ярослав вдруг задержался, обернувшись на Жиляту.

— Ты узнал от него то, что хотел? — Спросил он у Юрия.

Тот невесело усмехнулся:

— Что хотел, не узнал. Он хитер и увертлив. Все тщился выгородить своего боярина. Оно то и понятно. Жилята у Путислава знакомцем аж с детских. Он вырос в его тереме. Ел с его стола. Как же ему супротив благодетеля? Да то уж и не надо. Мне и так все ясно — Путислав виновен.

— И какую кару, ты ему назначишь? — Кивнул в сторону раненого Ярослав.

— Ему? — Вроде бы даже удивился Юрий. — Ему никакой! Его бы похвалить за верность господину. А вот его боярину… — Голос великого князя снова стал строже, но он, махнув рукой, угрозу не закончил.

— Да ну их всех! После об этом! Идем с тобой брат скорее помолимся!

Когда князья наконец-то ушли, Жилята первое время лежал неподвижно, пребывая в некотором ужасе от того, каких людей он подслушивал. В самом начале разговора князей, ему было даже совестно от этого, но, вспомнив тот выбор, к которому его подталкивал великий князь, он махнул рукой — «чего уж теперь то» и старался не пропустить, ни слова. «Когда я еще столько узнаю?» Сейчас же он сам себе клялся, в том, что никому и никогда не расскажет ничего из услышанного. Захотев пить, Жилята приподнялся, отыскивая взглядом, оставленную Векшей возле его лежака бадейку со сбитнем. Потянулся к ней, и тут же вспомнил про лекаря Лавра. Испугавшись, что тот сейчас войдет в шатер, увидит Жиляту бодрствующим и о чем-нибудь догадается он, так и не утолив жажду, лег и принялся ждать.

Векша, одетый в нижнюю рубаху и мягкие порты, сидел на своем лежаке опершись на гору подушек и принимал гостей. Двое парней примостившись на деревянной колоде, прихлебывали из чашек и наперебой делились своими впечатлениями от сожжения эрзянской тверди.

Жилята, разбуженный их галдежом, и спросонок сердитый, уже собирался осадить их окриком, но передумал. Он узнал в них воинов из Суздальской молоди. Из тех не многих, кого Мечеслав не смог забрать в свой злосчастный поход. Припоминая их имена, он вспомнил, так же, и семьи из которых они происходили. И то, что главы этих семейств, сказали своё слово за боярина Жирослава, когда лучшие люди Суздаля решали, кого им избрать воеводой. Поэтому теперь он, претворялся спящим, внимательно слушая речи юнцов. Те, польщенные расположением такого воина как Векша, не скупились на откровения.

— А княжич то наш — тоже хорош! Пред дядькой своим едва не взмолился. «Не лишай живота несчастных холопов!»

— А должен был Ярослава жестко осадить! Отца же его челядь! Ему их и казнить.

— За что же казнить то? Они же не воины! — Сказавший это юнец пожал плечами. — Холопы! Что им было делать? Биться? Ха-ха! А Ярослав о себе лишка возомнил!

— Эва как! — Векша, то заинтересованно переспрашивая, то одобрительно кивая, выражал гостям свою благосклонность. — Так что же это, княжичу пришлось его упрашивать? А Ярослав то сперва и не хотел его слушать?

Красноречие собеседников, он поощрял подогретым медом. Жиляте же, наблюдавшему за сторонниками Жирослава, вдруг пришло на ум, что именно из-за выбора отцов, Мечеслав и не взял в поход этих юнцов.

«Хотел, что бы они остались не удел? Что бы вся слава и добыча досталась тем, кто поддержали руку Путислава?» — Посетившая его мысль показалась неуместной в отношении Мечеслава и Жилята ее тот час же отринул. — «Нет, он о таком и думать не стал бы! Это, должно быть его старший брат! Он сам указал, что и как сотворить».

Только тут он заметил, что разговор оборвался. Парни насторожено глядели в сторону входа. Там, в залитом светом солнечного дня проеме, стоял воин Авдей. Не торопясь опускать полог, он провел по воздуху длиннопалой ладонью, будто разгоняя, прежде никому не мешавший, чад от жаровни.

— Насмердели! — Не удовольствовавшись результатом и оставив вход открытым, прошествовал вглубь шатра. Рядом с парнями задержался. Будучи очень рослым, он, из-за последствий давнего увечья все время сутулился. От этого, казалось что, его беловолосая голова, с вызовом бычится в сторону любого, кому он повстречался. Словно утес, нависнув над притихшими юнцами, он едва не касался их макушек своей длинной и ухоженной бородой. Бросил на парней взгляд синих глаз из-под сдвинутых бровей и обычно хмурое выражение его лица, сделалось неприязненным. Рокочуще обронил.

— Чего тут расселись?

— Что это ты? — Сохраняя радушие, поинтересовался Векша. — Вишь, парни с дороги. Устали, продрогли. Пущай обогреются!

Авдей на него даже не глянул.

— Коней обиходили? Сброю проверили? — Пройдя к своему лежаку, он стал разоблачаться. Тем временем юнцы в спешке удалились. Векша, после их ухода, сразу же утратил всю доброжелательность. Кутаясь в овчину, заменявшую ему одеяло, он недружелюбно смотрел в затылок Авдея. Тот, освободившись от брони, разместил ее и оружие между лежаком и тканью шатра. Верхнюю рубаху из грубой шерсти, аккуратно уложил в чистый холщовый мешок и пристроил его в изголовье. При этом он неодобрительно глянул на гору Векшиных подушек. Тот перехватил этот взгляд и более сдерживаться не стал.

— Ты чего на меня рожу-то кривишь? Не по нутру я тебе, или что? Так ты скажи мне! А то вон юноту прогнал на мороз!

Авдей, занятый своей одеждой, отвечал даже не соизволив посмотреть в его сторону.

— А ты чего их привечаешь? — Голос его звучал все также тяжело, но уже без того свирепого рыка. — В этом шатре им рано мед пить! Тут воинам-то не всем наливают!

Векша, усевшись на постели, какое-то время смотрел на него волком. Затем, видимо обуздав гнев, заговорил без прежней враждебности.

— Это мои гости. Я их сам позвал. Чем захочу, тем и попотчую.

Авдей на это пожал плечами, не затруднив себя ответом. Поверх нижней рубахи из тонкого льна, он уже одел чистую верхнюю. Сшитую из тонкого сукна и судя по виду очень дорогую. Красного цвета с ярким отливом, рубаха по шейному вырезу, была расшита очень искусной и причудливой вышивкой. Жиляте, когда он к ней присматривался, чудились свившиеся в попытке сожрать друг друга змеи. Авдей хвастался, что рубаху ему сшили в Новгороде из ткани, привезенной от заморских латинян.

«Это куда он так наряжается?» — Подумал, глядя на сборы Авдея. — «Может быть, Векша поинтересуется?»

Но Векша сохранял сердитое молчание.

Авдей, тем временем, прицепил к украшенному серебряной чеканкой поясу, отделанные серебром ножны длинного боевого ножа с посеребренной рукоятью.

«Да он и к Путиславу вот так не наряжался! Куда же это Авдюха наладился?» — На Векшу надежды не было, и Жилята понял, что пора ему «проснуться».

— А что у нас так холодно? — Вопросил он, глядя на воинов. Те почти разом к нему обернулись.

— Жилята очнулся! — Просветлел Векша. — Вот радость-то, какая! Надо пойти и Лавру сказать.

— Здрав будь! — Авдей приветствовал более сдержано, при этом застегивая на себе кожух.

— А что это у нас полог-то так задран? Авдюха, ты что ли? Живо закрой!

Тот наконец-то закончив с одеждой, ответил, добавив в голос металла.