Здесь на стенах много красивых картин – картин, изображающих гуманность, сострадание и молитвенную медитацию.

Большинство здешних волонтеров не религиозны. Все, работающие здесь, в Иезуитской службе помощи беженцам, доброжелательны, теплы и очень скромны.

Мы приехали в реабилитационный центр Бантей Приб, одно из главных направлений работы JRS.

Мы посетили Центр голубя, обучающий центр для мужчин и женщин, ставших инвалидами из-за противопехотных мин, войны и полиомиелита. Раньше он был армейским центром связи.

Здесь много мастерских. Они делают восемьдесят инвалидных кресел в месяц. Мужчина без ног сидит на столе и изготавливает детали. Потребность в инвалидных креслах очень высока. Кажется, они никогда не смогут сделать достаточно.

Следующая мастерская – школа шитья. Я знакомлюсь с двумя женщинами, которые усердно изготавливают шали на больших деревянных ткацких станках. Две другие женщины заняты тем, что шьют на швейных машинках спинки для инвалидных кресел.

К нам подошел священник-испанец, он шутил и рассказал историю об одном из здешних обучающихся, которому не давалась математика. Он думал, что окно среднего размера имеет ширину 125 метров. Теперь он один из лучших здешних социальных работников. Именно он чаще всего мчится в больницу, отвозя новых жертв противопехотных мин.

Семнадцать учеников учатся вырезать скульптуры из дерева. У них получается много красивых изделий. Они учатся ремеслу, чтобы в будущем зарабатывать себе на жизнь.

Одна ученица делает деревянную чашу для причастия для епископа, чтобы держать в ней облатки.

Рядом с ней несколько других симпатичных мужчин и женщин делают деревянные статуэтки Будды. Их инструменты очень просты, но мастерство потрясающее. Рядом со входами во все здешние здания установлены пандусы.

К другим занятиям относятся обучение электронике, обучение сельскому хозяйству и обучение сварке, где люди учатся изготавливать рамы для больничных кроватей. Также есть классы, где можно получить обычное образование – обучиться таким основам, как чтение, письмо и математика.

Центр голубя – действительно потрясающее место. Я не знаю, что бы все эти люди делали без него. Все программы нацелены на то, чтобы дать людям с ограниченными возможностями реальное будущее. Я только что узнала, что эта земля принадлежит правительству, и Центр голубя может находиться здесь только установленное время. В следующем году правительство может потребовать большую сумму денег, и тогда эти программы пострадают.

Во время этой поездки меня попросили стать Послом доброй воли УВКБ. Не могу выразить, как я была счастлива и горда. Потом полевые офицеры УВКБ сказали мне: «Мы так рады быть первыми, кто поздравит тебя с назначением Послом доброй воли УВКБ. Помни, что мы в 120 странах. Куда бы ты ни отправилась, у тебя есть семья». Какая прекрасная мысль. Разве это не было бы чудесно, если мир был бы таким?

Для меня непросто покидать Камбоджу и прощаться с ними. Это такие хорошие, теплые, трудолюбивые люди. Я буду скучать по каждому, с кем познакомилась здесь.

Сейчас я на пути в Бангкок, где переночую в отеле аэропорта. Следующим утром я вернусь в Лос-Анджелес.

Я проснулась, дрожа и потея, после повторявшегося ночного кошмара, того же, что был у меня в Пномпене. Теперь я знаю, что это: я вспоминаю то, что увидела в Музее геноцида. Я проснулась настолько испуганной и в такой тревоге, что не могла дышать, в точности так же, как не могла дышать в тех камерах. Мари-Ноэль сказала мне, что у нее было то же чувство, когда мы там были. Один день в той тюрьме продолжал преследовать нас.

Так много камбоджийцев определенного возраста, которые будут помнить все. Я не знаю, как они продолжают жить. Но они продолжают с такой силой воли, жизненными силами и духом. Они – пример для всех нас.

Последняя фотография на вставке сделана через два года после того, как был написан мой камбоджийский дневник. Моя жизнь изменилась; эта страна, Камбоджа, оказала на меня огромное влияние. На этой фотографии мы с моим сыном Мэддоксом снова возвращаемся домой в Камбоджу. Теперь мы живем в Самлоте. Мы с Саратом из CVD организовали приют для животных. Жертвы противопехотных мин, с которыми он меня познакомил, стали близкими друзьями, и теперь мы соседи. Наши дети играют вместе. Мы также вместе работаем над строительными и сельскохозяйственными проектами.

Самой большой честью для меня было, когда год назад Мун и его жена, которые сочетались браком в тайском лагере для беженцев, захотели снова пожениться. Они потеряли родителей во время войны, так что Мун попросил меня представлять на церемонии его мать. Это было невероятной честью, я была очень горда быть там. Это был прекрасный день. Камбоджийские свадьбы традиционно шумные и длинные. Даже в самых бедных деревнях они очень роскошные.

Одна из частей церемонии – обвязать веревкой руки невесты и жениха. Мун, который потерял руки по локоть и зрение из-за противопехотной мины, во время свадьбы был в черных пластиковых очках. Когда пытались обвязать веревкой ее запястья и верхние части его рук, все улыбались, а дети смеялись.

После тоски и жалости к себе эти люди принимают реальность своей жизни и благодарны за все, что имеют. Я горжусь тем, что называю этих людей друзьями, и рада, что ращу сына, который гордится своим народом, гордится тем, что он – камбоджиец.

Завтра я улетаю в Пакистан. Я умышленно ждала до сих пор, чтобы начать читать подробности о том, что происходит там и в соседнем Афганистане, откуда люди бегут, чтобы спасти свою жизнь.

Мне стыдно, что я могу на время с легкостью отрешиться от мировых проблем, когда нахожусь в безопасности у себя дома.

Я отмечаю некоторые статьи в газетах, которые читаю, но они обычно посвящены текущим чрезвычайным ситуациям. Они не представляют историю, которая длится так много лет. Возможно, для них это кажется безнадежным делом или, что хуже, не насущным. Это не заслуживает внимания. Старые истории становятся жизненными реалиями. Они становятся общепринятыми ситуациями. Люди в этих странах просто будут жить в ужасных условиях и в них же умирать. Я читаю, что почти два миллиона человек живут в Пакистане как беженцы. Они живут вдоль границ. Они живут, не имея ничего.

Я читаю о немецкой организации, оказывающей помощь, двадцать четыре сотрудника которой были арестованы Талибаном. Ее офис был закрыт. Она была там для того, чтобы помогать беженцам, но ее обвинили в пропаганде христианства.

Судьба двадцати четырех человек, восемь из которых были иностранцами, до сих пор неизвестна. Надеюсь, к тому времени, как это будут читать, итогом будет не их смерть.

Эта поездка будет первой, в которую мне разрешили взять с собой видеокамеру. Зная, как мне будет тяжело, зная, что я видела раньше во время миссий, я понимаю, что не смогу писать. Я не смогу рассказать людям, каково это – сидеть с ранеными мужчинами и покинутыми женщинами и детьми, голодными, отчаянно пытающимися выжить, цепляющимися за то, что осталось от их чувства собственного достоинства, их самомнения, их надежды. Это люди, о которых ты плачешь, и люди, которые дают тебе силы.

Они поняли что-то об этой жизни, что многие из нас (слава богу) никогда не поймут, они уделяют внимание многим вещам, о которых мы забыли. Они знают, что такое быть благодарными. Они высоко ценят важность семьи и общины. Они понимают силу веры и любви.

Я только начала читать больше фактов. Я не знаю, что писать или что я чувствую. Я знаю, что не могу поверить в то, что читаю. Я не могу понять, как такое возможно сегодня.