На столе лежал обнажённый Уилльямз. Вошёл матрос с сумками медикаментов. На «Красном Октябре» оказался запас замороженной плазмы, и два санитара уже ввели лейтенанту двойную дозу. Дренажная трубка была уже на месте.

– Ранение груди девятимиллиметровой пулей, – объяснил один из санитаров, после того как представился сам и представил своего коллегу. – Мне сказали, что дренажная трубка была введена десять часов назад. Рана в голову не столь серьёзна, хотя и выглядит плохо. Правый зрачок немного расширен, но это не опасно. А вот с грудью дело обстоит плохо. Послушайте, как он дышит, доктор.

– Показания? – Нойз искал в сумке свой стетоскоп.

– Пульс нитевидный, сто десять. Кровяное давление восемьдесят на сорок.

Нойз прослушал грудь Уилльямза стетоскопом и нахмурился.

– Рана рядом с сердцем. У него левый травматический пневмоторакс. Там скопилось не меньше кварты жидкости и, судя по его дыханию, развивается застойная недостаточность. – Нойз повернулся к Райану. – Вам лучше уйти. Понадобится вскрыть грудную клетку.

– Примите все меры, доктор. Это хороший человек.

– Все хорошие, – заметил Нойз, снимая китель. – Давайте мыть руки, парни.

Райан подумал, поможет ли молитва. Похоже, у Нойза была хватка хирурга. Райан надеялся, что так оно и есть на самом деле. Он заглянул в капитанскую каюту, где после всех введённых лекарств спал Рамиус. Рана в ноге перестала кровоточить. Судя по всему, санитары приняли меры. Нойз займётся им после того, как прооперирует Уилльямза. Райан вернулся в центральный пост.

Бородин чувствовал, что он больше не командир, и это ему не нравилось, хотя он испытывал от этого какое-то облегчение. Две недели постоянного напряжения да ещё перемена планов и нервное потрясение, связанное с перестрелкой, подействовали на капитана сильнее, чем он мог ожидать. Положение казалось ему не особенно приятным – американцы старались вести себя предельно корректно, но всё же подавляли русских своей оперативностью. Единственное, что утешало, – офицерам «Красного Октября» больше не угрожала опасность.

Через двадцать минут вернулся «зодиак». На борт ракетоносца поднялись два матроса, чтобы разгрузить доставленные мороженые продукты и помочь Джоунзу с его электронным оборудованием. Потребовалось несколько минут, чтобы уложить все по своим местам, и матросы, которые понесли продукты в носовые отсеки, вернулись потрясёнными – в морозильнике они обнаружили два мёртвых тела и один труп, превратившийся в глыбу льда. Пока не было времени отправить на берег убитых в перестрелке.

– Привёз все, что нужно, шкипер, – доложил Джоунз, передавая старшине глубиномер.

– А это что? – спросил Бородин.

– Это, капитан, модулятор, чтобы изготовить «гертруду». – Джоунз показал небольшую коробку. – А остальное – цветной телевизор, видеомагнитофон и несколько видеокассет. Шкипер решил, что вам всем неплохо расслабиться, познакомиться с нашей страной, понимаете?

– Видеокассеты – это фильмы? – Бородин покачал головой. – Фильмы, как в кино?

– Да-да, – улыбнулся Манкузо. – Что ты привёз, Джоунзи?

– Сэр, я привёз «Инопланетянина», «Звёздные войны», «Большого Джейка» и «Хондо». – Джоунз был явно тенденциозен при выборе, чтобы продемонстрировать русским определённые стороны американской жизни.

– Примите мои извинения, капитан. У нашего акустика своеобразный вкус, – улыбнулся Манкузо.

Сейчас Бородин удовлетворился бы и «Броненосцем Потёмкиным». Он с трудом стоял на ногах от усталости.

В корму поспешил кок с охапкой продуктов в руках.

– Кофе будет готов через несколько минут, сэр, – сообщил он Бородину по пути в камбуз.

– Нельзя ли чего-нибудь посущественней? – попросил Бородин. – Мы весь день ничего не ели.

– Приготовьте пищу! – крикнул Манкузо в сторону кормы.

– Слушаюсь, шкипер. Вот только разберусь с этим камбузом.

– Двадцать минут, сэр, – посмотрел на часы Манньон.

– Мы взяли на борт всё, что может потребоваться?

– Да, сэр.

Джоунз подсоединил провод, накоротко обходящий регулятор импульсов в акустическом усилителе, к модулятору. Всё было даже проще, чем он ожидал. Он взял с «Далласа» микрофон и теперь подключил его к акустической системе, прежде чем подать питание. Пришлось подождать несколько секунд, пока прогреется аппаратура. Джоунзу не приходилось видеть столько электровакуумных ламп с тех самых пор, как он много лет назад ездил вместе с отцом ремонтировать телевизоры.

– «Даллас», это Джоунзи, слышите меня?

– Слышим, – донеслось в ответ, нечётко, как в радиотакси, но вполне различимо.

– Спасибо. Конец связи. – Акустик выключил импровизированный подводный телефон. – Видите, как просто?

Неужели это рядовой матрос? И даже не знакомый с советскими приборами? Ни черта себе, подумал офицер-электронщик «Красного Октября». Ему и в голову не пришло, что этот прибор почти ничем не отличался от устаревшей американской системы с частотной модуляцией. – Сколько лет вы служите акустиком?

– Три с половиной, сэр. Я поступил на флот сразу после того, как меня выставили из колледжа.

– И всем этим вы овладели за три года? – недоуменно спросил капитан-лейтенант.

– Что в этом трудного? – пожал плечами Джоунз. – Я занимался радиотехникой с мальчишеских лет. Не будете возражать, если я включу музыку, сэр?

Джоунз решил проявить особое внимание к русскому. У него была единственная кассета с записью русской музыки – сюита из «Щелкунчика», и он привёз её с собой вместе с записями Баха. Молодой акустик любил слушать музыку, копаясь в электронных схемах. И вот теперь предвкушал блаженство. Перед ним были разложены схемы всех русских акустических устройств, к которым он прислушивался в течение трех лет, и масса времени, чтобы разобраться в них. Бугаев с изумлением наблюдал, как пальцы Джоунза под музыку Чайковского пробегают по страницам с интегральными схемами.

– Пора погружаться, – напомнил Манньон в центральном посту.

– Да. С вашего разрешения, капитан Бородин, я помогу вашим офицерам открыть клапаны. Проверим.., все люки и лазы задраены. – На пульте погружения, заметил Манкузо, использовалась такая же система сигнальных и аварийных лампочек, как и на американских подлодках.

Он ещё раз все проверил. Батлер и четверо его самых опытных старшин уже занимались атомным «чайником» в кормовом отсеке. Принимая во внимание обстановку, всё выглядело неплохо. Только если офицеры «Красного Октября» вдруг передумают, это может коренным образом изменить положение. Однако «Даллас» будет вести непрерывное акустическое наблюдение за подводным ракетоносцем. Если «Красный Октябрь» начнёт двигаться со своим преимуществом в скорости в десять узлов, «Даллас» успеет перекрыть ему выход из залива.

– Мне кажется, капитан, мы готовы к погружению, – сказал Манкузо.

Бородин кивнул и дал сигнал к погружению. Гудок оказался таким же, как и на американских подводных лодках. Манкузо, Манньон и один из русских офицеров занимались сложной системой клапанов, позволяющих заполнить цистерны. «Красный Октябрь» начал медленное погружение. Через пять минут он покоился на дне залива, под семидесятые футами воды над вершиной рубки.

В три часа утра Пелт позвонил в советское посольство.

– Алекс, это Джеффри Пелт.

– Как поживаете, доктор Пелт? Позвольте выразить искреннюю благодарность от имени советского народа и от себя лично за спасение нашего матроса. Несколько минут назад мне сообщили, что он пришёл в сознание и врачи надеются на его полное выздоровление.

– Да, мне тоже сообщили об этом. Между прочим, как его зовут? – Пелт пытался понять, разбудил он советского посла или нет. Судя по голосу, Арбатов не спал.

– Андрей Катышкин, старшина первой статьи, повар, родом из Ленинграда.

– Да, теперь вспомнил. Алекс, мне передали, что нашему спасательному судну «Пиджен» удалось снять почти всю команду с ещё одной советской субмарины недалеко от Каролинских островов. Её название, по-видимому, «Красный Октябрь». Это хорошая новость, Алекс. А плохая заключается в том, что лодка взорвалась и затонула до того, как нам удалось спасти остальных. Погибли почти все ваши офицеры и двое наших.