— Наоборот, — опроверг Пискунов, — я с удовольствием слушаю. Хоть что-то человеческое… Так, лишили условной меры. Это значит, пуля в затылок? Когда? — Еще не верилось, что все это всерьез.

— Опять — когда! Если я вам скажу — сейчас, легче станет? — Алексей Гаврилович откинулся на спинку кресла, сухо барабанил пальцами по столу, на Пискунова это всегда действовало удручающе. — Вынужден сделать ко всему прочему неприятное сообщение! — Собрал лицо в кулачок, озабоченный. — Несмотря на все предосторожности, слухи о ваших пришельцах просочились туда, — показал глазами вверх. — Выразили сдержанное недоумение: что значит? Прибывает комиссия с широкими полномочиями. А посему уважаемые товарищи Сковорода, а также отец города Индюков имени Зощенко издали приказ: немедленно уничтожить все следы… Данный параграф касается опять-таки и лично вас! Вижу вопросительное недоумение на лице. А не вы ли их сами предвосхитили? Можно сказать, накаркали. И пожалуйста — явились, как говорится, не запылились. Еще один эксперимент! Мало нам своего! — буркнул под нос. — Ах, слушайте, мой дорогой, столько на себя статей навешали, как иная дамочка побрякушек! Другому и одной хватило бы. Надругались над классиком! Ну ладно, мы это дело замяли, ах, вы мне подарили прелестные окуляры! Ну а потом? Превращаете, понимаешь, в минигопса секретаря обкома! В результате человек умер. Обезглавили целую область…

— Но он крикнул: «Хорошо»! Товарищ Сковорода распорядился даже повысить меня в должности, сами сказали… — упрямо защищался Михаил.

— Между прочим, не забывайте — посмертно. Я вас тогда переименовал, вовремя нашел решение, и удалось из сложного положения выйти. И вот сидите живой и невредимый. Но до сих пор так и не уяснили себе моей главной мысли, чего от вас хо-чу-то… — Алексей Гаврилович умолк, насупился. И Пискунов с удивлением обнаружил в нем постепенное превращение в новое качество: лицо стало менее искусственным и более человеческим, что ли, хотя и осталась вся та же пугающая непреклонность. Заговорил обвиняюще: — Почему я остановил свой выбор на вас? Потому что под неприглядной, простите, оболочкой распознал талант, тот талант, который способен разглядеть истину под ворохом всякой шелухи, словесной, бумажной, да мало ли… — Пискунов глаза раскрыл: перемена была разительной, почти неправдоподобной. А тот говорил, ходил, круто поворачиваясь на каблуке: — Но посмотрите на себя и на свое творчество! Каждый для вас авторитет, каждому готовы угодить, чуть ли не до земли приседаете. Потому что вы трус, жалкий трус. Ничтожество! А как тряслись, как прыгал у вас в руках пистолет, когда я вам устроил маленький маскарад. Страх, страх! Еще ничего не грозит, а он тут как тут, он впереди, а вы плететесь сзади, как овца, которую ведут на веревке на бойню!

— Разве не этого вы добивались? И добились! Радуйтесь! — выкрикнул Пискунов с ненавистью: то была горькая правда. — Очень хорошо рассказывали о своих дьявольских методах…

Тот грохнул по столу кулаком, заорал, выкатив глаза:

— Так сопротивляйтесь, черт побори, если вы личность! — Постепенно успокоился, смотрел холодно и насмешливо: — Дал возможность вам отомстить убийце! Вернее, мы провели генеральную репетицию.

— Так где же он, этот убийца?

— Ну застрелить вы его не смогли, для этого нужна, пусть небольшая, но все же смелость. Тогда получили приглашение на казнь, и ваш пришелец показал, каким может быть мужество. Я хотел, чтобы увидели…

— Ага, через свои микрофоны все записали, и наш разговор тоже!

Алексей Гаврилович не слушал, мысли его упрямо шли к своей цели.

— Герой вашего романа! Совершил чудовищное злодеяние, превратил в минигопсов каких-то там подонков… Сильнее кошки зверя нет! Ха-ха-ха!

— Чужие лавры покоя не дают! — бросил Пискунов с желчным смешком.

— Да-да! Против меня он младенец, этот ваш Герт! И все намекал, все пытался, чтобы поняли. Я истинный злодей, не этот пришелец, а я! Это на мне кровь тысяч людей, я поднимался по лестнице из трупов все выше и выше, как по ступеням… Это я застрелил ваших родителей, а вас вырвал из рук матери, потому что она вопила, как сумасшедшая. А таких, как вы, отогнали, как стадо ягнят, чтобы раскидать по детским домам… — Алексей Гаврилович перевел дух. — А теперь вот сакраментальный вопрос: что будет со мной и другими такими же? Новая бесконечная цепь убийств из мести, снова кровь или прощение? Я придумал выход, дал возможность написать обо всем — правду! Правду от начала до конца, чтобы добраться до истоков… Вот для чего политический детектив! Чтобы провести следствие по законам жанра! И тогда окажется, жертвы не только те, невинные, но и мы! Вы должны были развенчать дьявола и вернуть Бога! — Алексей Гаврилович уронил с кривой усмешкой: — Употребляю эти слова чисто условно, потому что ни в Бога, ни в черта, конечно, не верю. И я готов был полностью раскрыться, распахнуть двери в этот кромешный ад. И каков итог? Вот они ваши листочки! Ни единой строки! — Пискунов уже узнал свои заметки, наброски второй части романа о небесных пришельцах.

Так вот кто убийца! Он вскочил, весь во власти взбудораженных чувств. Изнутри накатывало что-то новое, пугающе отчаянное, вне разума.

— Потому что был убежден — очередная провокация! — выдохнул с дрожью. — Потому что не верил вам, не верил… Ни одному слову!

— Боялись за свою жалкую жизнь! Да какова ей цена? Садитесь, чего вы все вскакиваете! Какой самолюбивый, ах, ах! — Алексей Гаврилович все ходил и ходил по кабинету. Остановился наконец, широко расставив ноги.

Повисла тяжелая пауза. Он ее нарушил, проговорив:

— Так вот, я прочитал вам обвинительный приговор, изложил причины, чтобы перед концом не было ощущения, что с вами поступают несправедливо… Дан был шанс, вы его упустили…

Пискунов, с трудом осознавая услышанное, слишком все это было ошеломляюще неожиданно, послушно сел. Но что-то с ним продолжало происходить, точно внутри проснулся другой человек. А резкий голос назойливо звучал в ушах:

— Ни к чему не принуждал, просил. Что ж, приходится теперь исполнять… Таков служебный долг… Приготовьтесь!

— Ну, стреляй, гад! — шепотом сказал Пискунов. — Палач, жалкий фигляр! Надеешься ускользнуть от расплаты? Я не боюсь…

— Спокойно, мой друг, спокойно! — перебил Алексей Гаврилович жестко. — Не забывайте, где вы находитесь. На территории чего. Вспомнили? И потом, что за фраза: «Ну, стреляй, гад!» Из школьного учебника для младших классов. Вы же писатель! Еще бы рубашку на груди рванули. Хочу, чтобы вы это сделали сами, хотя можно воспользоваться установкой «Апчхи», она теперь работает безукоризненно. Но лучше вот это… — тонкие губы ядовито растянулись, а рука вынула из ящика и положила на стол пистолет, тот самый. — Обращаться с оружием теперь вы умеете! Итак? У вас нет выбора! Хотя не уверен, что такой подвиг… — Он сел на свое место напротив, наблюдая.

Пискунов схватил пистолет, глаза его сверкали.

— Зато я готов совершить другой! Сейчас ты умрешь, перевертыш! Поступим по законам жанра, преступник будет наказан!

Алексей Гаврилович, видимо, не ожидал такого поворота, побледнел, но сидел не шевелясь, только глаза сузились, смотрели жестко и настороженно. Протянул руку.

— Дайте сюда! Пистолет заряжен, я пошутил! Приказываю! — Все это он цедил сквозь зубы, не сводя глаз с направленного на него дула. — Остановитесь, истерик несчастный! Помните, вы готовы убить раскаявшегося! Бросьте оружие! Стража, ко мне!

Пискунов почти не отдавал себе отчета, что он делает. Перед ним было ненавистное напудренное лицо с подкрашенными губами, оборотень в человеческом облике. Он раскаялся! Уничтожить, как ядовитую тварь! И вот он, долгожданный миг. Я трус? Так получай же! В мстительном упоении Михаил нажимал на спусковой крючок, и выстрелы гремели непрерывно. Алексей Гаврилович осел, голова его бессильно свесилась набок, и он стал сползать со стула. Пули угодили в книжную полку, в стекло, полетели осколки, и дружно, один том за другим, как бы стройной колонной, рухнули на пол все те же классики. Расположились дисциплинированно под ногами.