Гафия одним легким движением вытянула прут из земли. Кончиком прута она коснулась вершины звезды, там, куда она брызгала кровью и сыпала сушеную траву. В то же время она тоном приказа говорила что-то. Обращалась она не ко мне и произносила слова, которых я не понимал.

В том месте, куда она ткнула прутом, образовалось какое-то движение. Мне казалось, земля начала вращаться, из нее полетели вверх пыльные фонтаны. Гафия стала петь, все громче и быстрее, земля тоже вращалась быстрее, а пыль в фонтанах становилась все гуще.

Затем в вершине звезды возникла фигура, напоминавшая скорчившегося человека. Во всяком случае, у нее были две руки, две ноги и туловище с нахлобученным на него круглым шаром. Так ребенок мог бы слепить из глины голову. Когда фигура выпрямилась, Гафия резко хлопнула своим прутом по земле и издала громкое односложное восклицание.

Существо мелкими шагами двинулось вперед на своих неуклюжих, безобразных ногах. Оно, однако, способно было держаться прямо и двигаться со скоростью, которой я от него не ожидал.

– Быстрей! – Гафия впервые взглянула на меня. – Твой нож – холодное оружие, преградить путь. – Рукой она указала место, куда должен опуститься нож.

Я расчехлил нож. Все еще удерживая другую руку на рукоятке меча, я кинул нож – коротким лезвием вперед, как будто играл в ножички. Он попал точно в цель и стоял, покачиваясь, в том самом месте, которое только что покинула зловещая фигура.

Гафия сидела, прислушиваясь, я – тоже. Даже дыхание затаил, чтобы лучше слышать. Ничто не нарушало тишину, даже птицы не пели. Но я чувствовал: то, что пыталось прорвать нашу оборону, если и ушло, то ненадолго.

Гафия не успокоилась, я тоже был в напряжении. А кот зевнул и заморгал. Но если кот и чувствовал удовлетворение, то моя спутница – нет.

– Пока еще нет… – Она сама не до конца верила в успех своего колдовства.

– То, что ты сделала, – я чувствовал, что не могу больше удержаться от вопросов, которые мучили меня, – выгнало их отсюда?

Она кивнула:

– Временно это может стать для них добычей, но ненадолго. Послушай!

Возможно, именно этого она и ждала. В тишине ночи гулким эхом, как будто мы находились не на открытой местности, а в глубокой пещере, прокатился крик, полный такой злобы, что я тут же вскочил на ноги, с оголенным мечом в руке, готовый немедленно вступить в бой, хотя и не видел противника.

– Ради собственной жизни не выходи из круга, – сказала девушка. – Он вернется. Один раз его одурачили, значит в следующий раз он будет намного опаснее.

– А что это такое? – спросил я.

– Это не то, что можно поразить мечом, хотя сталь и является его проклятием. Меч здесь можно использовать только как защиту, а не как нападение. Не думаю, что теперь его можно одурачить и послать на бесполезную охоту. А как это называется, не знаю. Я даже и не знала, что оно существует. Я приняла меры предосторожности просто потому, что мы находимся в незнакомой стране и пролили кровь. Кровь – это жизнь, она привлекает к себе Темные Силы.

– Ты ее использовала для того, чтобы спрятать нас.

– Как я и сказала, кровь – это жизнь. С ее помощью можно защититься. Но Темные Силы не ходят днем, они оживают в темноте. Вот…

Она подняла прут. Эти существа, крадучись, вернулись. Они двигались взад-вперед. Мы их не видели, лишь ощущали их присутствие. Дважды клешнеобразные руки появлялись возле вершины звезды – там, где стоял мой кинжал, – и сразу же отдергивались. Они не могли пройти. В душе у меня закипал гнев, но эту эмоцию охлаждал темный и безобразный голод, исходящий от невидимого противника. Он изливался на нас как грозное предупреждение, напоминание о том, что может с нами произойти, если они войдут в круг.

Груу поднялся, откинул назад голову и издал такой рык, что в голове у меня зазвенело. Сначала я подумал, что это эхо того крика, что я слышал раньше, пока он не повторился. Я и раньше слышал подобные звуки, но никогда еще они не были так полнозвучны, а мелодия так выдержанна. Так звучит горн старшего егеря, подающего сигнал-предупреждение на меже, отделяющей поле его господина от земли соседа.

Издали в темноте ночи раздался еще один сигнал. В нем слышалась готовность к бою.

В третий раз прозвучал призывный звук. К нему присоединился другой – что-то среднее между лаем и визгом, было ясно, что его издало животное. Груу тут же откликнулся. Он стукнул по земле сначала одной когтистой лапой, потом другой, как будто его связали и он хотел вырваться. Ему хотелось освободиться и броситься в темноте в бой. Гафия шагнула к нему и положила руку на голову. Он поднял на нее глаза и высунул язык, обнажив зубы в страшной улыбке.

Рог больше не звучал. В темноте я увидел вспышку, раздался треск, словно кто-то оседлал молнию, превратив ее в оружие. Так как было очень темно, а молния моментально пропала, я не успел разглядеть ничего вокруг. Молния ударяла еще и еще, а шум, похожий на шум охоты, приближался.

Я не мог видеть, но мог ощущать. То, что осаждало нас, находилось совсем рядом с кругом, сжимало плотным кольцом. Натравливало на нас своих «охотничьих собак», запускало в небо языки пламени. Так продолжалось, пока Гафия не взяла в руку свой прут. Она подняла его и стала чертить им в воздухе какие-то фигуры.

Появились символы. Они изгибались вверх и вниз, отливая зеленым и голубым, как морские волны. Знаки выскакивали, как птицы, выпущенные на свободу, собирались в линии и повисали в воздухе.

Мы не слышали грозного рычания, но ощущали страшную ненависть, готовую испепелить нас. Потом это ощущение пропало, словно дверь вдруг открылась и закрылась. То, что хотело поглотить нас, моментально исчезло.

В ночи послышался шум, как будто компания разделилась надвое. Одна часть отправилась на север, другая – на юг. Затем наступила тишина. Ощущение пустоты, лишь шелест травы под порывами ветра, и ничего больше. Груу улегся и положил голову на лапу. Гафия свернулась возле него калачиком, не выпуская из руки прут. Я расположился с другой стороны костра. Девушка уткнулась головой в плечо кота и закрыла глаза, словно ей (нам) больше нечего было опасаться. А я все сидел, заново переживая ночные события. Мне показалось, когда я покинул долину Гарна… нет, раньше, когда увидел Лунное святилище, жизнь начала меняться. Я был уже не тот, что прежде. Не тот Элрон – вассал, знающий лишь свои узко очерченные обязанности, заботящийся о поддержании хороших взаимоотношений с соплеменниками.

Удар, который нанес мне лорд Гарн, стал знаком отречения меня от рода. Сейчас этот акт казался мне малозначительным эпизодом. Я не просто пришел в страну, о которой никто из нас ничего не знал. Внутренний голос сказал мне: «Я без роду без племени, но я не ничтожество. Я встретился с опасностью и не спасовал».

Но победителем все же был не я. Нужно смотреть фактам в лицо. Талант Гафии спас нас обоих. Признать это не очень-то приятно, но следует быть честным перед самим собой.

Возможно, дискомфорт мой вызван был тем, что до сих пор я имел дело с барышнями клана, образ жизни которых, как я инстинктивно чувствовал, Гафия презирала. Она была совершенно не похожа на них. Это я понял с самого начала, как только ее увидел. Никто не мог ей сказать: «Эта битва не для тебя. Дай мне защитить тебя». Я испытывал стыд, оттого что не хотел отдать ей должное и признать, что в нашем путешествии именно она взвалила на себя весь груз ответственности.

Желание Гафии пойти на запад, намек насчет Айны, присвоившей то, что по праву принадлежало ей, магическая Сила Лунного святилища – все это я теперь принимал. В этой стране нужно было верить всему безоглядно, даже если этого никогда раньше не случалось ни в твоей жизни, ни в песнях бардов.

Я гадал, что за охотник двигался в ночи, желая помочь нам. Откликнулся ли он на призыв Гафии? Или он охотился за нечистью, осаждавшей наш лагерь? Я чувствовал, что это был не мужчина. Почему я вообще употребил это местоимение – «он»? Наверное, оттого, что охота и битва всегда были прерогативой мужчин. Он или это…