Сразу же склонилась над ней Мудрая, а потом обернулась ко мне:

– Всего лишь обморок, но лучше бы не слышать ей ваших слов, боится она нашего знания.

– Но вы служите ей?

– Да, я ее приемная мать, и не знает она моих дел. С детства страшится она проклятия, что легло на весь род ее.

– Какого проклятия?

– Там, за ставнем… оно ждет, – показала она на окно.

– Что бы там ни было, я не из тех, кто теряет сознание. Но сперва, Мудрая, хочу узнать я ваше имя.

Она улыбнулась, в ответ улыбнулась и я; знали мы обе, что два имени у нее: одно для мира, другое – для тайного знания.

– Да, впрямь не устрашат вас ни слух, ни зрение. Что же касается имени… здесь я для всех дама Вирта… Но я еще и Ульрика…

– Дама?

Впервые заметила я, что была она не в яркой и пестрой одежде, а в чем-то сером и платок какого-то аббатства закрывал ее плечи и голову, оставляя открытым только лицо. Но слыхала я, что отвращают дамы свои лица от знаний Древних. И из аббатств, дав все обеты, более не выходят.

– Да, дама, – повторила она. – Война все смешала. Год назад разгромили Гончие Дом Канты, Дважды Рожденной. Мне удалось спастись, и я вернулась к Бруниссенде, ведь обеты приняла уже после ее обручения. А Канта сама когда-то посвящена была в древнее учение, так что дочери ее иначе смотрят на знания, чем в прочих аббатствах. Но мы обменялись именами… Или у тебя нет второго?

Я качнула головой. Напоминала она мне Ауфрику, хоть больше было в ней своего. Но поняла я, что ей можно верить.

– Благословили меня с первым именем, по обычаю народа моей матери…

– Ведьмы Эсткарпа! Но дана ли вам их Сила, ведь чтобы справиться с проклятием, нужна великая мощь?

– Расскажите мне об этом проклятии, ведь на Элина пало оно!

– Записано в старых книгах, что у родоначальника Дома Ингаретов, к которому принадлежит моя госпожа, была наклонность к странным познаниям, но не было терпения и воли следовать обычными дорогами. И потому совершал он такие поступки, о которых и помыслить не посмел бы благоразумный.

В одиночестве странствовал он по обиталищам Древних и однажды привез с собой жену из такого путешествия. В этой самой палате возлег он с нею. Но детей у них все не было. Лорд забеспокоился, ведь ему был нужен наследник. И решил он доказать, что не его вина в этом: завел на стороне сына, а потом и дочь и думал, что все останется в тайне. Может ли быть еще большая глупость, чем надеяться на это?

Однажды ночью пришел он к госпоже, жене своей, чтобы насладиться ею, и увидел ее в том самом кресле, сидя в котором вершил он суд над своими подданными. А перед ней на стульях замерли матери его детей с малышами на коленях, и обе, как зачарованные, не сводят с нее глаз.

Тогда обратил он свой гнев на жену, потребовал, чтобы отчет она дала в своих поступках. Улыбнулась та в ответ и сказала, что позаботилась о нем и, чтобы не приходилось ему впредь бродить ночами в непогоду для удовлетворения плоти, решила поселить этих женщин под своей крышей.

А потом она встала, тогда как он не мог даже пошевелиться. Сняла с себя богатые наряды, драгоценности, что дарил он, и бросила на пол. В рваные тряпки, лохмотья, осколки стекла и металла превратились они, едва коснувшись пола. Обнаженная и прекрасная, подошла она к этому окну и, затмив лунный свет, вскочила на подоконник.

А потом обернулась опять к Ингарету и сказала слова, которые люди помнят до сих пор:

– Ты будешь жаждать обладания, и уйдешь искать его, и сгинешь. Ты пренебрег тем, что имел. А за тобой придут другие, я позову их, и они тоже уйдут, и никто не вернется.

С этими словами она повернулась к окну и прыгнула. Когда освободившийся от удерживавшего его на месте заклятья лорд Ингарет подбежал к окну, внизу никого не было. Словно унеслась она в иной мир.

Он поспешно собрал приближенных, поднял на щите мальчика и назвал его своим сыном, а девочке как своей дочери дал ожерелье. После той ночи матери их слегка помешались и долго не прожили. Но господин более уже не женился. Лет через десять он вдруг уехал из ложбины Фроме, с тех пор его не видел никто.

И стало случаться, что вдруг выглянет кто-нибудь из мужчин в полнолуние в это окно… сам господин, или наследник, или муж наследницы – словом, тот, кто правит или будет править в замке, а потом вдруг уедет и сгинет навечно. Правда, в последние десятилетия никто не исчезал… только ваш брат.

– Если прошло много лет, значит жаждущая проголодалась. Есть ли у вас нужное для дальновидения?

– Вы решитесь попробовать прямо здесь? Но Темные Силы вили гнездо в этой комнате и…

Верно говорила она. Мне и самой казалось, что пробовать здесь дальновидеть опасно, но выбора не было.

– В лунной звезде, – предложила я.

Она кивнула и поспешно удалилась во внутреннюю палату. Я обернулась к вьючным мешкам, которые прихватила с собой. Достала чашу. Со страхом разворачивала я покрывало, боялась – вдруг почернела полностью чаша. И хотя тьма еще выше поднялась, узкая полоска – два пальца светлого серебра – еще блестела по краям. Возродилась надежда во мне.

Дама вернулась с широкой корзиной, в которой позвякивали горшочки и бутылочки. Первой достала она палочку белого мела, наклонилась, резкими, уверенными движениями начертила на полу у заложенного засовами окна пятиконечную звезду, по белой свече поставила в каждой вершине.

Сделала это, увидела в моих руках чашу и затаила дыхание:

– Серебро дракона! Откуда у вас, госпожа, этот знак Власти?

– Матерью и для матери была сделана она перед моим рождением. От чаши дано было имя мне и Элину. Из чаши пили мы и при расставании, а теперь несет она знак беды.

– Властью и Силой, госпожа, обладала ваша мать, коли сумела вызвать серебро дракона из небытия. Слыхала я про такое, но высока цена…

– Мать заплатила ее без слов, – с гордостью ответила я.

– Только имеющий мужество способен на это. Готовы ли вы? Я защитила вас, как умею.

– Готова.

Подождала я, пока смешивала она в чаше жидкость из двух бутылок. А потом встала в звезду, пока она зажигала свечи. И когда загорелись они ярко, услыхала я ее голос, шепчущий заклинания. Тихий, он доносился совсем издалека, словно за горным хребтом была она, а не рядом, так что рукой можно тронуть.

Но не отводила я взгляда от чаши, жидкость в ней покрылась пузырьками, пар повалил и коснулся моих ноздрей, но не отвернулась я, и сгинул пар, зеркалом стала чаша перед моими глазами.

Я словно парила в воздухе, быть может, меня несли крылья. Подо мной спирально завивались столбы. Все сужалась спираль и сужалась к центру. И там, внутри, были и не люди, а статуи, но словно живые. И стояли они тоже по спирали. Первый у центра, а другие подальше. И последним из них был…

Элин!

Узнала я брата, но и то, что пряталось внутри, узнало меня или, по крайней мере, почувствовало мое присутствие.

И не рассердилось, нет, скорее с презрением удивилось, что такое ничтожество, как я, тревожит вечный покой. Но еще чувствовало оно…

Напрягла я всю волю и оказалась снова в палате, меж горящих свечей:

– Вы видели его?

– Да. Я знаю теперь, где искать! Медлить нельзя!

– Сталь… оружие… не спасет его.

– Не сомневайтесь, я это знаю. Только в том надежда, что раньше не попадался жаждущей мужчина, неразрывно связанный с такой, как я. Она привыкла к победам и стала слишком самоуверенной, и это может оказаться для нее гибельным.

Лишь эта мысль да то, что никого из бывших повелителей ложбины Фроме не искала родством связанная с ним Мудрая, вселяли в меня надежду. Но времени уже почти не осталось. Если Элин пробудет в этой паутине еще чуть-чуть – только каменное изваяние останется от него.

– Можно ли незаметно выйти из крепости? – спросила я.

– Да. Вы отправитесь прямо сейчас?

– У меня нет выбора.

Она дала мне с собой кое-что из своих припасов: травы, два амулета. А потом отвела меня к потайному ходу внутри стены, сделанному на случай осады.