Хилле положил ожерелье и взял в руки широкую подвеску, форму которой Исмей не могла разглядеть.

– А вот талисман от удара молнии, старинная работа. Видите разницу? – Он поднес подвеску к браслету. – Чем старше янтарь, чем больше его носят на теле, тем гуще и богаче его цвет.

Хилле положил назад браслет, не выпуская из рук подвеску. Выражение лица его изменилось. Показалось Исмей, что зачем-то пытливо вглядывается он в лицо Джирерда, потом Аннет. Наконец его темные глаза, цвет которых она так и не смогла бы назвать, остановились на ее лице, словно пытаясь против ее воли узнать ответ на какой-то вопрос.

– Счастливое место ваш Куэйт, – сказал Джирерд, – куда счастливее Аппсдейла при моем деде.

– Так что было в Аппсдейле, господин мой? – с интересом спросил Хилле.

– В одной расщелине частенько находили янтарь, что скрашивало жизнь моих предков, – ответил Джирерд. – Потом случился обвал, да такой сильный, что раскопать его мы не сумели. Так и лежит у нас янтарь, рядом – да все равно что на дне моря.

– Печально, господин мой, – покачал головой Хилле.

Аннет поднялась со стула и переходила теперь от стола к столу. Время от времени она прикасалась пальцем то к ожерелью, то к тонкой работы обручу для волос в виде венка из цветов и листьев. Но Исмей оставалась на месте, следила за Хилле из-под прикрытых век и знала: он тоже не спускает с нее глаз. В голове ее звенело от этого неожиданного интереса. И все же он был просто купец.

Наконец они стали уходить, и, когда Исмей оказалась рядом с одним из этих слуг в капюшонах, у нее замерло сердце. Тот протянул руку к сгоревшему факелу, чтобы заменить его. Был теплый вечер, а между тем на нем были перчатки, что показалось ей странным, – ведь люди долины рукавицы носили только в самые холода. Но еще более удивило ее, что каждый палец, в том числе и большой, заканчивался длинным изогнутым когтем и вся рука напоминала скорее лапу хищника. Было ли это украшение? Сомнительно. Правда, жители долины суеверны и частенько носят всякие амулеты. Вот и на ее шее тоже ведь есть амулет. Может быть, звериные когти нашиты на перчатки для той же цели? Такое объяснение было все-таки приемлемо, и на душе Исмей полегчало.

Но забыть странный взгляд Хилле она не могла, спокойствие никак не возвращалось к ней. Тогда она постаралась припомнить его лицо и представить себе, какой может быть жизнь в этом Куэйте.

Аннет все трещала об ожерелье, Исмей не вслушивалась в ее слова. Но следующая фраза развеяла ее мечты словно дым:

– Но, господин мой, неужели во всем нашем замке не осталось ни одной янтарной вещицы, неужели ваш дед продал все?

– Все разошлось в худые годы, моя милая. Помню только, что у матери был когда-то амулет…

Рука Исмей легла на грудь, словно защищая камень. Все отобрала у нее Аннет, все пришлось отдать ей. Но только не талисман Гунноры… Он принадлежит ей, и его она будет защищать изо всех сил.

– Но неужели же этот завал нельзя раскопать? – настаивала Аннет.

– Увы, это так! Когда стало ясно, что войны не избежать, отцу потребовались деньги на покупку оружия. Он пригласил человека из железных рудников, что в южных горах, и дорого заплатил за его услуги. К сожалению, тот поклялся, что сдвинуть эту осыпь никому не под силу.

Исмей облегченно вздохнула. По крайней мере, Аннет не стала расспрашивать о судьбе амулета. Она простилась и отправилась спать на свой соломенный тюфяк.

Сон ее был тревожным. Засыпала она, лишь зажав рукой амулет Гунноры в руке. Исмей все время что-то снилось, но, просыпаясь, она не могла ничего припомнить, только чувство какой-то особой важности этих снов не оставляло ее.

Утром явились, захлебываясь от восторга, леди Марчпойнт и Дайрини – они тоже посетили шатер Хилле. Нашлись у них деньги и на янтарь. Увидев опущенные уголки губ Аннет, Джирерд срезал с перевязи меча серебряное кольцо.

– Купи что-нибудь, если он отдаст подешевле, – сказал он. – Желаю удачи, больше тебе дать я не могу!

Аннет быстренько поблагодарила мужа. Опыт научил ее знать пределы возможного в своих прихотях.

Так, против своей воли, Исмей вновь оказалась в шатре Хилле. Слуг в капюшонах поблизости не было. Внутри у входа восседала на стуле женщина странной наружности: круглая голова ее сидела прямо на жирном теле, словно бы у нее вовсе не было шеи. Как и слуги в капюшонах, облачена она была в одеяние серого цвета, но на ее платье были нашиты какие-то черно-белые символы. Пояс ее тоже был расшит черным и белым. Пухлые руки лежали на коленях ладонями вверх, словно она просила подаяние. Она не отрывала от них взгляда, словно держала свиток и что-то в нем читала. Из-под ленты, удерживающей на голове вуаль, выбивались грубые желтые пряди. Широкое лицо на верхней губе и пухлых щеках было покрыто волосами.

Если она и сторожила лавку, то делала это скверно, на приближавшихся даже не глядела, продолжая рассматривать пустые ладони. Только когда Исмей миновала ее, подняла она глаза.

– Удачи, прекрасные дамы! – пропела она звонким и чистым голосом, так не подходившим к грузному жабьему телу. – Не хотите ли узнать, что выколото булавками на Эсинорском камне или что старшие боги начертили на ваших ладонях?

Аннет нетерпеливо замотала головой. В другое время она бы не отказалась. Но теперь в ее руках было серебро, которое можно было тратить, и она торопилась покупать и торговаться! Исмей тоже не хотелось слушать предсказания. Никто не сомневался, что на свете есть провидцы. Но едва ли, решила она, эта уродливая карга относится к их числу.

– Ведь по тому, что носите на шее, госпожа… – Женщина вдруг поглядела прямо на нее.

Негромко говорила она, обращаясь лишь к Исмей. Та поневоле прислушалась. Из полумрака лавки вынырнул Хилле:

– Нинкве есть что сказать вам, госпожа. Она истинная провидица, ее ценят в Куэйте.

«Но здесь же не Куэйт, – подумала Исмей. – Провидица она или нет, я не желаю ее слушать». Но все же почему-то села на подставленный Хилле стул лицом к лицу с женщиной.

– Дайте мне свою руку, госпожа, чтобы я могла прочитать написанное на ней.

Исмей было повиновалась, но рука ее невольно отдернулась, почувствовав прикосновение жирных пальцев женщины. Та никак не отреагировала, только глаза ее притягивали к себе взгляд Исмей.

– В вас заключено больше, чем вы думаете, госпожа. И высокие помыслы, и деяния, непосильные для обычной женщины. Вы… Я не вижу. Что вы прикрываете рукой, покажите?

Мягкий голос обвинял и приказывал. И, подчиняясь ему, не успев даже подумать, Исмей за тесемку вытащила амулет Гунноры. За спиной Исмей послышался чей-то вздох.

– Янтарь, – снова запела пророчица. – Янтарь и будет всегда в ваших руках, госпожа. Он ваша судьба и удача. Следуйте же за ним, янтарь принесет вам счастье.

Исмей встала, вытряхнула из поясного кошелька монетку и бросила ее в подставленные ладони, задыхаясь от негодования, но все же пытаясь выговорить обычные слова благодарности за такое предсказание.

– Удачи вам, госпожа. – Подошедший ближе Хилле заслонил от нее женщину. – Та вещица на вас… очень старая…

Она почувствовала, что ему хотелось бы рассмотреть амулет поближе, но не хотела выпускать его из рук.

– Это талисман Гунноры. Его оставила мне мать.

– Для женщины такой амулет признак Власти. – Он кивнул. – Странно, я и сам удивлен, но в такой куче янтаря у меня нет ничего подобного. Однако позвольте мне кое-что показать вам, это очень редкая вещь…

Двумя пальцами он прикоснулся к ее рукаву. Мир вдруг словно бы съежился для нее, и остались в нем лишь они двое.

Хилле взял шкатулку из благоуханного дерева пинзаль и откинул крышку. Внутри столбиком солнечного света сиял цилиндрик из янтаря. А в нем, быть может, на протяжении веков переливались радугой крылья существа ослепительной красоты.

Присмотревшись, и в амулете Исмей можно было заметить семена неведомых трав – что другое подобало талисману богини урожая Гунноры, богини плодоносящих полей и женщин? Однако не облачко мелких зернышек было в этом куске янтаря, а создание, словно заточенное в камень.