– Его звали Юра, – глухо с хрипотцой выдавливает таки слова подполковник, – коренной ольховец из Храмового района. Отец уличный продавец хлебом, погиб от рук каторжан во время бунта. Матери не помнит. Он пошел добровольцем. Говорил, хочет помочь и ему ни капельки не страшно.

Алексей умолкает, надеясь хоть что-то услышать, но майор хранит безмолвие.

– И отвечая на вопрос, Максим Петрович, каждое подобное решение нож в сердце. Понадобится, предстану перед Всевышним и этими ребятами. Они и будут мне судьями. Но до тех пор мы продолжим сражаться, – делает шаг вперед, едва не нос к носу, – любыми методами.

Ответа не следует. Встав на вытяжку и отсалютовав, Максим удаляется восвояси.

"Никто и не обещал, что будет легко", – Швецов смотрит в спину уходящему начальнику штаба.

Хотя пускай лучше злится и ненавидит Ольховского дьявола. Лишь бы не сломался и не ушел в себя.

– Вы тоже не одобряете, Константин Константинович? – Алексей, встав на каблуки, резко оборачивается.

Розумовский сидит широко расставив ноги на конском трупе. Поглядывая вокруг, ротмистр ковыряется в трофейной банке тушенки, готским же штык-ножом. Наиболее крупные куски идут в рот, замазывая жиром усы и бороду. Вытеревшись выцветшим платком, протягивает снедь командиру.

– Напугали вы нас, Константин, – Алексей не с первого раза подцепляетлоскуток мяса. Говядина, век не ел. Хотя сколько с начала войны прошло? Вроде бы немного и целая вечность. – Как увидел коня упавшего, грешным делом простился.

– Ерунда, у кошки девять жизней, – улыбнувшись, Розумовский отмахивается. Повозившись с пряжками на поясе, достает флягу. – Осторожнее, ваше благородие, чай. Горячий еще.

Не смотря на предосторожность, губы о раскаленные метал обжигает. Но влага растекается по телу, очищая разум. Отдохнуть бы. Ноги вспоминают усталость изнурительного дня и Алексей садится рядом, делая еще пару осторожных глотков.

– А по поводу этого, – Розумовский, обыденно вычищающий ногти, кивает на сгоревший танк готов, – я уже не знаю, что правильно, что нет. Но без магии сюда бы не добрались. Да и тут, – он вздыхает, глядя на заваленный лошадьми и людьми парк, – сами видели, как обернулось. Ни пулей, ни шашкой готу мы не помеха.

Мужчины надолго умолкают, сказывается накатившая усталость. Невольно Алексей закрывает глаза, входя в полудрему. Только доносящиеся из города одиночные выстрелы напоминают о войне. Но и они давно превращаются в фон и убаюкивают. В себя приводит басовитый раскат артиллерии.

– Ну вот, проснулись, – ротмистр успевает достать трубку и теперь раздраженно прячет табак обратно. – Здорово мы шуму наделали, раз только теперь порядок навели.

Секунды ожидания складываются в минуту, а звуков падения так и нет.

– Магия, – догадывается Розумовский.

– Ненадолго, – Швецову приходится заставить себя встать. – Нужно убираться и быстро. Командуйте отступление, отходим на старые позиции.

Алексей собирается к автомобилю, как замечает скачущего во весь опор всадника. Тот притормаживает, о чем-то беседуя с солдатами и те указывают на подполковника. Замечательно, ни минуты покоя.

– Ну что там? – устало говорит прихрамывающий Швецов.

– Ваше превосходительство! – верховой с погонами поручика козыряет. – Срочно нужно ваше присутствие в замке, – он смущается, не зная, как продолжить. – Говорят из столицы прибыли.

Железнодорожный вокзал. Ольхово

Часом ранее

Филипп Линкольн, развалившись в салоне автомобиля, всячески пытается демонстрировать уверенность. Не иначе для самовнушения, ибо выходит плохо. Посол в нетерпении выбивает дробь тростью о днище, руки норовят одернуть полы костюма или поправить бабочку. Гот шевелит усами и порывается спросить что-то у водителя, каждый раз в неловкости умолкая.

Взрыкнув и кашлянув дымом, машина преодолевает рытвину воронки. Линкольн вовремя удерживает козырек котелка, одновременно цепляясь за борта.

– Боже, – не сдерживает эмоций посол, добившись взгляда от водителя в полуоборота.

Старенькая, по республиканским меркам антикварная машина более не кажется роскошной. Пересекать линию фронта на авто, мало чем отличающимся от громоздкого конного экипажа, не лучшая идея. Высокий салон, оббитый бархатом уместен на великосветских приемах Екатеринграда, но тем нелепее смотрится посреди руин.

Гот выглядывает из окна и надолго погружается в странное состояние. Чувства разом покидают душу, даже члены немеют. Перед глазами проплывают обезображенные войной здания. Изрешеченные пулями стены, почерневшие от пожаров и срытые до фундамента артиллерией.

Битва не оставляет на земле не единого живого места. С завидным упорством малейший кусок превращен в нечто изгаженное и противное самой сути человечества. Минуя воронки, аккуратно,черепашьей скоростью объезжают грязно-бурые массы. Сердце екает при виде белеющих с гниющих остатков плоти зубов. Но проваленные, пустые глазницы притягивают и не дают отвести взор. Тел много, привлекая апокалиптически галдящих птиц. Меж скрученных, все еще сжимающих сожженное оружие пальцев копошатся крысы. Обувь, саперные лопатки и изодранные вещевые мешки усеивают поле перед городом. Стоят в грязи несколько танков, свидетельствуя о упорных боях.

– Это, – без сил Филипп падает в кресло и умолкает. Пальцы касаются горла, словно силясь сбросить когтистую лапу, – это просто ужасно.

Подступает тошнота. Сдерживая порыв, гот закрывает глаза, часто и шумно дыша носом. Плохая идея, воздух пропитан зловоньем войны. Голова идет кругом, желудочная желчь больно обжигает гортань.

Водитель, тучный мужчина, обрамленный бакенбардами вздыхает, но не спешит отвечать.

– Я приезжал сюда много раз, – прерывает молчание, говоря на чистом симерийском. – Не могу узнать ни единого места. Всегда было шумно и много людей.

Линкольн поднимает глаза. На остатках телеграфного столба висит тело, черное, как смоль. Одной ноги нет и посол припоминает одинокий сапог с остатком кости, виденный недавно.

Выдержка оставляет республиканца. Перегнувшись через борт, шумно испускает завтрак, содрогаясь в конвульсиях.

– Это неправильно, – тихо произносит гот, вытираясь платком. Лицо приобретает зеленоватый оттенок, – так не должно быть.

Автомобиль неуклонно приближается к черте фронта. Минуя возвышенность, становится возможным рассмотреть очертания обороны. Повсеместно из накинутого сверху дерна проступают мешки. Окопы ползут змейкой, охватывая подступы рядами колец. Виднеются остатки проволочных заграждений. Готский танк со свернутой башней наехал на еж, встав на дыбы. Местность особенно избита пушками, трава и деревья выгорают под чистую. В глазах рябит от черноты, в нос явственно проникает удушливый запах гари.

Над строениями неприступной твердыней возвышается сам вокзал. Еще одна легенда сражения, окрещенная защитниками крепостью и трижды проклятая готами. В чем смысл рвать глотки за бесполезное здание? Рельсы и шпалы, если не взорваны, разобраны на баррикады или противотанковые заграждения. Остатки вагонеток перевернуты, преграждая улицы. Еще долгие месяцы, даже если разверзнутые небеса остановят войну, ни один паровоз не проедет мимо вокзала.

Посол в очередной раз высовывается, проверяя надежно ли закреплен флагшток.

– Надеюсь они не станут стрелять в белый флаг? – дрогнувшим голосом говорит республиканец.

Никто из военных осаждающего кольца не содействовал дипломату. После часа ссор и уговоров, офицеры махнули рукой – езжай куда хочешь. Сопровождать или хотя бы дать джип не удосужились. Шоком стало и отсутствие связи с защитниками.

"Вот наша горячая линия с монархистами", – смеялся стареющий полковник, похлопав по кобуре револьвера.

– Самое время проверить, – водитель полон мистического фатализма, – мы почти на месте.

"Почти" случается несколько раньше задуманного. Посол даже успевает услышать громыхнувший выстрел, сопровождаемый выхлопом дыма. Тяжеленная пуля перебивает деревянные спицы, выдрав пол колеса. Несчастная машина подпрыгивает и заваливается на бок.