Штаб офицер скашивает взгляд на плечо. Золоченный подполковничий эполет, едва не срезанный готским снайпером, болтается на остатках ниток.

Ольхово. Федоровка. 29 июня 1853 г. (9-й день войны)

Ок. 4-00

Толя просыпается, вздрогнув от последовавших друг за другом выстрелов. Бьет ствольная артиллерия, юноша во век не спутает звук. В груди предательски замирает, даже время как-то течет по другому. Первая мысль – бежать. Вдавить голову в плечи и рваться стремглав к укрытию.

– Спи, – один из солдат роты Розумовского замечает вскинувшегося паренька. – Это наши колбасникам доброе утро желают.

Анатолий ворочается, пытаясь высвободиться из переплетенья человеческих тел. Малейшие движения отзываются разрядами боли в отдавленных конечностях. В небольшой коробке дзота набивается неимоверное количество людей. Мест и так нет, большую часть занимает крупный лафет картечницы. Драгуны и ополченцы спят на металлических цинках для патронов или друг на друге.

В дали приглушенно разрываются достигшие цели снаряды.

– По высоте бьют, – догадывается все тот же боец.

– Всего три выстрела, – нервно шепчет второй, опирающийся на колесо картечницы. – Что толку от такой стрельбы?

Он затягивается самокруткой, пряча горящий фитиль в ладони и выпускает ядовито-едкий дым под ноги. В дзоте и без того дышать невозможно, тяжелый запах пота тисками сдавливает виски. Комар и тот обойдет стороной.

– Ну не скажи, – философски рассуждает первый. – Я слышал в городе научились скрывать батарею магией. Готы только попадание слышат, вот и бьют в слепую. Пока пушки развернут, наших канониров и след простыл.

Собеседник скептически машет рукой. До недавнего времени чародейство не больно спасало Симерию.

Толю от такой непринужденной беседы пробивает в дрожь. А он до сих пор задавался вопросом – зачем? Что плохого сделали мирные ольховцы готам? Выходит на людях вымещают злобу и бессилие. Не имея возможности изловить легкие кавалерийские пушечки, готы готовы расстреливать дом за домом. Вот только как швецовцы способны обсуждать столь вопиющие события обыденным тоном?

Раздается топот ног и внутрь заглядывает физиономия солдата, покрытая редкой, неравномерно растущей щетиной.

– Здравствуй, Вячеслав, – курильщик, затянувшись в последний раз, затаптывает самокрутку. – Какими судьбами?

Пришельцу приходиться сильно наклониться для рукопожатия. Со вторым ограничивается жестом.

– Слышал новоприбывшие у вас, – он щурясь пытается что-то рассмотреть во мраке. – Анатолий Воронцов кто?

– Я, – писчит в ответ юноша.

Молодой человек встречается взглядом с драгуном, пытаясь прочитать эмоции. Думает и этот начнет речь за возраст, заранее надувшись.

– Давай за мной, – вопреки ожиданиям распоряжается Слава.

Сонно морщащемуся Толе приходиться бежать за широко шагающим солдатом. Скарбом юноша не обременяется, сбежав на войну, как есть. Теперь приходиться сожалеть, без смены хотя бы белья после ночи в затхлой землянке не мудрено и плесенью покрыться. А если дождь?

– Куда мы идем? – спрашивает Анатолий.

Вопросов в голове целый рой. У привыкшего к размеренной жизни юноши от всего нового голова кругом. Еще недавно, что ни день под копирку, каждый час распланирован по бесконечному круговороту. Теперь и за следующую минуту ручаться нельзя. Вот и ведущий в неизвестность солдат молчити даже не оборачивается.

"Неужели нельзя ровно вырыть?" – не понимает Толя, петляя по изломанным линиям окопа.

Позиции роты все еще объяты сном. Шагая по траншее, можно натолкнуться лишь на бодрствующих часовых. Хотя чаще попадаются постовые, не требующие ни сна, ни даже пищи. Проходя мимо одного из таких, провожатый даже в шутку козыряет, вызвав смех ошивающихся рядом драгун. Оглянувшись на бегу, Толя разглядывает мастерски сколоченный и одетый манекен.

– Ну вот мы и пришли, – говорит Вячеслав, кладя руку на плечо молодому добровольцу. – Знакомься, это твоя новая семья.

Слава уходит, оставляя Анатолия наедине с группой совершенно незнакомых, чужих людей. Он стоит обескураженный, будто никем не замеченный, переводя взгляд с одного на другого. Компания собирается разношерстная, больше половины по форме, явно из швецовских, остальные в гражданском.

Из тех кто не спит, завернувшись в шинели, заняты работой. Один драгун со смуглой кожей и черной растительностью на лице пришивает лычки к кителю. Кто-то колет дрова, на удивление не беспокоя спящих, в костерке, вкопанным в глубь и обложенном камнями, бурлит варево. В углу сложены лопаты. Сама позиция выглядит неухоженной и необжитой, всюду груды необработанной земли и зачатки работ.

– Иди сюда, – улыбнувшись, драгун откладывает китель и жестом приглашает Анатолия.

Юношу усаживают на пенек, вкладывая в руки крышку от армейского котелка и насыпав до верху снедью. Еда непривычная, хоть и сдобренная тушенкой и зеленью, вся какая-то комками. Стараясь не привередничать, новоиспеченный ополченец зачерпывает ложку.

– Тебя ведь Толя зовут? – говорит солдат. – Я Григорий... С сегодняшнего дня унтер-офицер.

Парень прожевывает и, задумавшись, некоторое время смотрит в тарелку.

– А, – несмело открывает он рот, – где мы находимся?

– Это Федоровка, – обводит руками унтер-офицер округу, – самая, что ни на есть передовая.

Федоровка... Слово для жителей Ольхово страшнее самого жуткого кошмара. Чадящий пожар и всполохи взрывов, будто распахнутая пасть преисподней.

"Как я тут вообще оказался?! – вздрагивает он.

Чувствуя неуверенность парнишки, Гриша манит его за собой.

– Давай, – драгун помогает Толе взобраться в узкое окно ячейки. – Вот она, линия фронта.

Выглянувший из укрытия, Анатолий открывает рот, затаив дыхание. Вдалеке, едва прикрытые жидкой стеной лесополосы, располагаются готы. Не отрывая взгляд, юноша старается рассмотреть крошечные фигурки лютого врага Симерии. Как же их много... От вида вражеских орд сердце стынет.

– Слышишь? – поднимает перст Гриша. – Это они мосты понтонные наводят. Река для них больше не препятствие.

К этому времени возвращается Вячеслав, держа в руках короткий драгунский карабин. Через плечо перекинут кожаный пояс с подсумками.

– Ремень мальцу маловат будет, – он взвешивает гремящую амуницию. – Уж больно худой у нас воин.

– Ничего, – Григорий подает руку соскочившему Анатолию. – То, что худой, даже лучше – труднее попасть. На поясе дырку проделаем.

Вячеслав протягивает оружие.

– Принимай. Люби и заботься, теперь это твоя невеста.

– Я думал она тяжелее, – Толя берет карабин в руки, с любопытством осматривая.

– Это сейчас, – хмыкает Григорий, – с каждым часом по кило прибавляется.

– Садись, – хлопает Вячеслав по бревну, – учиться будем.

Он извлекает крупный и тяжелый патрон с тупым концом.

– У тебя в руках драгунский вариант винтовки Крынка. Это патроны к нему, запоминай сразу. Открываешь крышку... нет, вот так, в бок. Теперь патрон.

Договорить Слава не успевает.

– Ложись! – кричат в окопе, едва на западе бухают выхлопы выстрелов.

Замешкавшегося парня драгун попросту сбивает с ног. Проходят считанные секунды, вторую роту накрывает минометный вал. Две мины ложатся совсем рядом, засыпав окоп комьями земли.

– Лежи не шевелись! – сквозь гул в ушах едва слышит Толя крик вскакивающего Славы.

Сперва дает длинную очередь пулемет, разбрасывая пули веером. Затем говорят винтовки, взбивая фонтаны про брустверу и кроша бревна.

Анатолий цепляется за Крынку мертвой хваткой, но вот патрон при падении выпадает, валяясь в нескольких метрах. Как в бредовом сне юноша ползет вперед, по нему несколько раз пробегают, но все же он с трудом хватает за закраину. Дрожащие пальцы пытаются попасть в казенник и несколько раз патрон выпадает.

– Нет! – кричит Григорий в трубку, пригибаясь от хлещущих пуль. – Мы их не видим! ... Да не знаю я, сколько их!

Слева и справа драгуны и ополченцы пытаются огрызаться, ориентируясь по звуку и стреляя считай в слепую. Вдали стрекочет картечница, поливая посадку.