— Как ты очутился в Риме?

— После поражения Аристоника я некоторое время скрывался в лесах. Но нас травили словно волков, и мне ничего иного не оставалось, как бежать из Пергама. В трюме грузового судна я перебрался в Афины, а оттуда — в Рим. Там меня, понятное дело, не искали — кто мог подумать, что один из ближайших соратников Аристоника Пергамского осмелится сунуть голову в пасть льву?

— Я от всей души рад увидеть тебя в живых, — с невольным восхищением посмотрел на гостя Дорилай. — Приглашаю тебя отужинать…

Ужинали вдвоём, из предосторожности — так захотел Рутилий. После обильной трапезы их беседа продолжилась.

— …Прости, Рутилий, возможно, мой вопрос покажется тебе бестактным… Но, всё-таки, как мог ты, римский гражданин, поднять оружие против Рима?

— Римлянин… Сын доблестных родителей, оставивших ему в наследство десять югеров[72] земли, дряхлого вилика[73], распутную девку-ключницу, четырёх престарелых рабов, от истощения едва державшихся на ногах, и около двух тысяч денариев долга, — в низком, немного хрипловатом голосе гостя звучал сарказм. — Чтобы не быть закованным в кандалы должника, мне пришлось записаться в легионеры. Два наградных венка — за храбрость и за взятие крепости — центурион… Тяжёлое ранение — и пленник иллирийцев[74]. Тогда клеймо раба мне наложить не успели — бежал в Элладу. Чтобы не помереть с голоду, нанялся гребцом на триеру. Киликийские пираты, Пергам… Сначала раб в черепичной эргастерии[75], затем вольноотпущенник. Заслужил свободу тем, что спас хозяина от грабителей. Поступил на службу в войско царя Аттала III, где уже через год под моим командованием была тысяча отборных гиппотоксотов[76]. И наконец — дружба с Аристоником. Остальное тебе известно.

— Ты так и не ответил на мой вопрос.

— И вряд ли отвечу… — Рутилий стал угрюм, черты его смуглого, покрытого шрамами лица затвердели, длинный орлиный нос ещё больше заострился. — Даже себе. Всё случилось помимо моей воли. Возможно, из-за дружбы с Аристоником. Я не мог его предать.

И добавил после раздумий:

— Но, вернись время вспять, я поступил бы так же.

— Опасный ты человек, Рутилий…

— Римскому Сенату это хорошо известно, — хрипло рассмеялся гость стратега. — За мою голову обещано столько золота, сколько она весит, — и уколол Дорилая пронзительным взглядом.

— Надеюсь, ты не считаешь, что у меня денежные затруднения? — понял его Дорилай и обиженно нахмурился.

— И что Дорилай Тактик любит Рим больше своей отчизны… — подхватил его мысль Рутилий. — Конечно, нет. Потому и пришёл сегодня именно к тебе. Ты был во дворце на приёме легата?

— Нет.

— Почему? — удивился Рутилий. — Ты в опале?

— У меня нашлись дела поважней… А если честно, то физиономия достопочтенного Марка Эмилия Скавра мне надоела ещё со времён пергамской войны.

Рутилий понимающе улыбнулся.

— Но о чём шла речь, я знаю.

— Фригия?

— Да.

— Давно и хорошо отработанный приём римской дипломатии. Понту нужно готовиться к большой войне.

— К сожалению… — стратег наполнил фиалы вином из кратера. — Судя по всему, жрецы Беллоны[77] скоро принесут свои секиры в храм богини.

— Поэтому я и стремился во что бы то ни стало пробраться в Понт.

— Я так и понял. И с нетерпением жду твоего рассказа.

— Могу утешить тебя, стратег. Риму пока не до Понта. Похоже, там назревают события, последствия которых непредсказуемы. Гая Гракха на этот год трибуном не выбрали. Консуляр[78] Фульвий Флакк, эта грубая, несдержанная скотина, вместо того, чтобы помочь ему, сутками пьянствует и устраивает оргии. Гай Гракх теряет единомышленников. Новый консул Луций Опимий не скрывает своих намерений покончить с реформами братьев Гракхов, а значит, и с бывшим трибуном. Свободных легионов для похода на Восток у Рима нет — идёт война с арвернами и аллоброгами.

— Спасибо тебе, Рутилий, — крепко сжал кисть его руки стратег. — Ты вселил в мою душу надежду.

— Я ещё не всё сказал. Вместе с Марком Эмилем в Синопу прибыл Авл Порций Туберон.

— Купец? Ну и что из этого? — с недоумением воззрился на гостя стратег.

— Берегитесь его. Я не знаю, что он замышляет, но этот хитрый лис немало попортил нам крови в Пергаме. Он такой же купец, как я римский сенатор.

— Авл Порций был в Пергаме?

— Под чужим именем. Он представлялся там киликийцем. Снабжал войска Аристоника продовольствием и оружием. У него много друзей среди киликийских пиратов.

— Но ведь он помогал вам…

— Ещё как… — в глазах Рутилия зажёгся опасный огонёк. — Мне очень хочется отблагодарить его за эту помощь… Солонина, за которую мы платили, не скупясь, была протухшая, с червями. От вяленой рыбы воины маялись животами и даже умирали. Зерно оказалось потравлено мышами…

— А оружие?

— Щиты раскалывались, как ореховая скорлупа, мечи были не калёные, а луки ломались после десятка выстрелов.

— Но он купец. Его бог-покровитель Меркурий всегда слыл обманщиком.

— Это ещё не всё. Где лестью, где золотом он сеял раздоры среди стратегов Аристоника. А когда не помогало ни то, ни другое, пускал в ход иные средства — удар из-за угла ножом или яд.

— Неужто Авл Порций?.. — на лице стратега явственно отразилось недоверие к словам Рутилия. — И вы, зная об этом, доверяли ему?

— Узнали чересчур поздно. Когда внезапно умершего Марка Перперну сменил Маний Аквилий. Но тогда нам уже было не до купца. Он кстати, внезапно исчез, будто провалился в царство Плутона.

— Я предупрежу начальника следствия… — Дорилай сурово сдвинул брови. — Он пустит по его следу своих ищеек. А тебе, Рутилий, моя искренняя благодарность, — голос его потеплел. — Что ты собираешься делать дальше?

— Думаю остаться в Понте. С твоей помощью, стратег.

— Можешь не сомневаться в моём добром расположении к тебе. Нам очень нужны опытные, закалённые в боях воины. Место гопломаха[79] тебя на первых порах устроит?

— Это больше, чем я мог надеяться…

В этот же час в доме царского лекаря иудея Иорама бен Шамаха собрались члены тайной секты ессеев[80].

В просторной комнате с совершенно голыми стенами царил дрожащий полумрак. Только три жировых светильника в дальнем конце её, напротив входа, высвечивали фигуру хозяина дома с изрядно потёртым пергаментным свитком в руках. Иорам бен Шамах размеренным голосом читал слова молитвы, вырисованные древнеэллинским языком «койне» на тонкой, почти прозрачной коже искусным каллиграфом. Единственное окно комнаты было тщательно занавешано.

— …И дела, неугодные Господу, Богу своему, стали творить, и построили себе высоты во всех городах своих…

Словно приглушённое эхо вторили словам Иорама бен Шамаха молящиеся, стоявшие коленопреклонённо на простом тонком коврике.

— … И стали совершать там курения на всех высотах, и служили идолам…

Среди сектантов были люди самого разного возраста и сословия: ремесленники, купцы, вольноотпущенники, городской демос, мореплаватели, гоплиты… Большинство составляли «сыны Израилевы», переселившиеся в Понт, чтобы спастись от преследований саддукеев[81] и фарисеев[82], а также нынешнего царя Иудеи, жестокого и властолюбивого Иоханана Гиркана, сына Симона Маккавея. Но были здесь и каппадокийцы, и эллины, и персы, и представители других племён, населяющих Понтийское государство.

— … И закончится греховное царство тьмы, и придёт Сотер, и воздаст сынам света…