Но пираты на этот раз не оказали должной прыти — мрачная и устрашающая фигура Таруласа с мечом в руках и огромные кулачищи Пилумна, не позволяли надеяться на быструю и лёгкую победу в предстоящей схватке. Тем более, что и среди остальных рабов поднялось волнение и недовольный ропот.

— Отставить, — негромкий, но властный голос заставил облегчённо вздохнуть колеблющихся охранников, и они тут же опустили оружие.

В круг, образованный пиратами, вошёл иронично улыбающийся Селевк, командир флагманского судна «Алкион», предводитель киликийцев.

— Мне бы не хотелось выбросить ваши тела в морскую пучину, — всё так же улыбаясь и с восхищением глядя на мощную фигуру Пилумна, сказал миролюбиво Селевк. — Вы не будете наказаны, даю слово. В случившемся виноват келевст, я всё видел. Поделом ему. Меч, — он подошёл почти вплотную к Таруласу и протянул руку.

Какой-то миг поколебавшись, фракиец со вздохом сожаления отдал оружие: опытным взглядом старого воина он заметил нескольких лучников, державших рабов на прицеле. Пилумн, понуро опустив голову, только прорычал, как затравленный зверь.

— А теперь — ужинать, — как ни в чём не бывало, приказал Селевк, жестом распуская охранников.

— Селевк! — грубо расталкивая собратьев по разбойному промыслу, к предводителю подступил кряжистый пират с отсечённым левым ухом. — Кто дал тебе право распоряжаться моими людьми?! Эти рабы оскорбили моего келевста и должны понести наказание.

— Рабы — моя собственность, Гриф, — Селевк посуровел. — Мне они стоили немалых денег. И из-за твоего дурака-келевста я не намерен понапрасну терять своё добро. А распоряжаюсь твоими людьми я по праву старшинства. Надеюсь, ты не забыл, кто здесь предводитель? И что ты всего лишь один из подчинённых мне начальников суден, составляющих нашу флотилию?

— Ха-ха! Вы слышали? — кряжистый обернулся к остальным вожакам пиратов, с неодобрением внимавшим их спору. — Этот мальчишка возомнил себя вершителем наших судеб. Смешно!

— Ты не прав, Гриф, — примирительно сказал один из вожаков, убелённый сединами, но ещё довольно крепкий старик с хищным орлиным взором. — Селевка мы сами выбрали предводителем, тайным голосованием. Молодость не достоинство, но и не порок. Селевк храбр, умён и удачлив. Благодаря ему наши трюмы полны добра, а мы до сих пор живы.

— Старый пёс, ржавый якорь тебе под ребро! — едва не задохнулся от ярости Гриф. — Тебя прикормили, и ты теперь, как пёс, с умилением воешь на луну. Но это твоё личное дело. А я не желаю подчиняться этому сосунку! И требую справедливости! Рабы понесут наказание, это сказал я, Гриф! — он вырвал меч из ножен. — И пусть кто-либо попробует мне помешать!

— Ты сам выбрал свою судьбу, — с необычайным спокойствием сказал Селевк, обнажая кривой меч. — Пусть теперь нас рассудят мойры, — и он зловеще покривил губы в небрежной ухмылке.

Гриф напал молниеносно. Он был отменным бойцом, мастером абордажных атак, сильным, как бык, и храбрым до безумия. Но в этот день грубая физическая сила столкнулась в смертельном поединке с юношеской ловкостью и железной волей, подкреплёнными незаурядным фехтовальным мастерством.

Невозмутимый Селевк с изяществом отражал наскоки Грифа, потерявшего от гнева голову. Правда, несколько рубящих ударов сверху, заставили его побледнеть от боли в кисти руки, но, закусив губу до крови, чтобы сдержать невольный крик, Селевк закружил вокруг противника в вихревом танце, пытаясь достать того снизу. Решив, что Селевк испуган и уклоняется от схватки, Гриф оскалил крупные волчьи зубы в злобной усмешке и обрушился на него с ещё большим напором.

Тем временем окружившие их пираты начали волноваться, словно море при первых порывах штормового ветра. Здесь были сторонники и Грифа и Селевка. Кое-кто, припомнив старые распри, уже недвусмысленно поглаживал рукояти мечей, выискивая в толпе своих обидчиков, как настоящих, так и мнимых — зрелище смертельного поединка подогревало кровь и хмелило головы. Вожди киликийцев, более сдержанные и умудрённые жестоким житейским опытом, мысленно молили и своих и чужих богов, чтобы поединок закончился как можно быстрее. Их уже не волновало, кто победит. Главным было предотвратить неминуемое побоище среди своих, что случалось нередко, особенно при разделе добычи.

Словно услышав немую мольбу сотоварищей по пиратскому промыслу, Селевк неожиданно изменил тактику боя. Он принял высокую стойку и стал рубиться с Грифом, как одержимый, отвечая ударом на удар. Встретив такой нежданный отпор, Гриф, уже считавший свою победу в поединке лишь делом времени, взбеленился и на какое-то мгновение потерял бдительность. Взревев хриплым басом, он замахнулся мечом из-за плеча, чтобы покончить с противником одним мощным ударом. И в этот миг Селевк пригнулся, и, распластавшись в стремительном прыжке, вогнал меч едва не по самую рукоять в живот Грифа.

Пираты замерли. В неестественной тишине, воцарившейся на побережье, Гриф медленно опустился на колени и ткнулся лицом в песок. Селевк неторопливо снял шейный платок, вытер клинок и небрежным движением бросил меч в ножны.

— Я знаю и чту законы вольного братства, — обратился он к пиратам. — На тризну по Грифу даю две амфоры лучшего вина. Команда его судна получит мою долю добычи с последнего набега. Это плата за его жизнь. И вы знаете, что плата очень щедрая, — надменно вскинув голову, Селевк пошёл на толпу, и она, расступаясь, приветствовала своего предводителя кличем пиратов-киликийцев.

Только команда миопарона, над которым начальствовал Гриф, молчала. Впрочем, сожалели о случившемся немногие. Остальные мысленно подсчитывали, сколько перепадёт на их долю от щедрот Селевка — пай предводителя пиратов представлял собой и впрямь сумму весьма значительную. Затаился и келевст, заваривший эту кашу: он боялся гнева Селевка и вождей и, кроме своих небезосновательных страхов, прикидывал, какое место в судовой иерархии теперь предстоит ему занять, конечно, предварительно умаслив, кого следует…

Когда с трапезой было покончено, и благодушествующие пираты развалились в самых причудливых позах, неожиданно раздался крик дозорного с уступа на скальном мысе:

— Хей-я-я! Сигнал!

Селевк, задремавший после сытной еды, вскочил на ноги и с кошачьей ловкостью и взобрался на скалу. С её вершины открывался великолепный вид на дремлющие Спорады в голубовато-серебристой вечерней оправе моря. На одном из соседних островков то загорался, то затухал трепещущий огонёк сигнального костра.

Купцы, боявшиеся киликийских пиратов, пожалуй, больше мифической лернейской гидры, недоумевали, каким образом морские разбойники узнают о передвижениях торговых караванов и обычно нападают в самый неподходящий момент и с превосходящими силами. Всё объяснялось просто: почти в любой более-менее значительной гавани у пиратов были соглядатаи, передающие добытые сведения при помощи сигнальных огней ночью и тщательно отполированными бронзовыми зеркалами, своего рода гелиографом, солнечным днём. На островах были расположены сигнальные посты, периодически сменяющиеся, и любая весть молниеносно преодолевала огромные расстояния, находя тех, кому она предназначалась, в самых укромных и отдалённых уголках южных морей.

Азбука световых сигналов была известна немногим, только избранным: вождям киликийцев и сигнальщикам. За разглашение её наказание было однозначным и страшным: долгая, мучительная смерть провинившегося, его семьи и родственников.

Селевк, прочитав сообщение, в ликовании вскинул руки — добыча предполагалась знатная! Не дожидаясь, пока сигнальщик даст ответ, что сведения приняты, он спустился вниз и собрал вождей киликийцев на совет. А ещё через некоторое время голос рога возвестил псам удачи, что охота началась.

Сборы прошли слаженно и быстро. Ещё не на всех судах успели приковать гребцов к банкам, а стремительный «Алкион» уже рассекал ласковые воды Эгейского моря, нацелив форштевень на север. Гребцам по указанию Селевка выдали по дополнительной чаше вина, и они гребли изо всех сил. Келевст «Алкиона» от нечего делать пощёлкивал кнутом по палубе, на всякий случай стараясь держаться подальше от Пилумна с Таруласом. Юный Савмак скрипел от натуги зубами, мысленно призывая на головы пиратов гнев скифских богов и желая им поражения в предстоящей битве.