Дверь в наши покои скрипнула, и шаги, устойчивые и твердые, звучат на полированном мраморном полу. Эдвард, должно быть, вернулся из парламента. Хорошо. Мне нужно, чтобы кто-то выслушал меня, обсудил со мной, и посоветовал, что я должна делать. Для этого нет никого лучше, чем мой муж.

Поправив челку упавшую мне на глаза, направляюсь в гостиную. Его там нет, но из спальни доносятся звуки. Не задумываясь, шагаю к его спальне, находя дверь только полузакрытой. И потом останавливаюсь.

Эдвард только что снял рубашку. Он останавливается, когда видит меня, белый материал висит на его руке.

Гхм… мое лицо горит. Мы женаты, но я никогда раньше не видела его полуобнаженным, учитывая, что у нас есть отдельные спальни, и он всегда ждет в гостиной, прежде чем мы спустимся на завтрак. Это длится всего лишь секунду, но мой взгляд достаточно долгий, чтобы разглядеть мускулистое загорелое тело. На мгновение у меня возникает соблазн пробежаться пальцами по его широкой золотистой груди.

Я… извините! — я поворачиваюсь к нему спиной, чувствуя, что вся моя голова в огне. Это смешно, честно говоря, я краснею от вида обнаженной груди парня? Я уже не подросток, но здесь веду себя как девочка в средней школе. Признай это, Кэт. Твоё влечение к нему происходит не только из-за его характера. Признай, что он потрясающе великолепный.

Он тихо смеётся, усиливая мое смущение. Горячая рука поворачивает меня к нему лицом, и я смотрю вверх. Эдвард стоит передо мной, к счастью, в рубашке.

— Никогда не думал, что ты так захочешь меня увидеть, — он провел пальцем по моей щеке. — Когда ты перестанешь краснеть, от вида моего тела. Я думал, что ваш мир научил вас вести себя с меньшей скромностью. Хотя должен сказать, ты выглядишь восхитительно.

Он снова флиртует, но сейчас я не в настроении.

— Мне нужна твоя помощь, — выпаливаю я. И, в конце концов, рассказываю ему, как встретила Молли и ее сестру возле «Книжного червя».

— Я думала, что когда изменяла закон, то поступаю правильно. Думала, что помогаю детям, — я прикусываю губу и смотрю в пол. — Но теперь мы вернулись к началу. Ничего не изменилось.

— Не говори так, — Эдвард жестом направляет меня к стулу, и усаживает возле камина. Его спальня больше моей, но в ней меньше мебели. Есть только один шкаф, а комод поменьше и поменьше загроможден. Подушечки аккуратно выложены, одеяла без морщин, навес удерживается бархатными веревками — кажется, что никто не спал в этой кровати. Строгое состояние кровати отражает суровую половую жизнь ее обитателя. Я подвернула пальцы ног и, на дикий момент, позволив моему разуму блуждать в мечтах, о том, чтобы взять Эдварда за руку и повести его в постель.

Эдвард падает в другое кресло напротив меня.

— В своем интервью ты информировала общественность о бесчеловечных страданиях детей-работников. Прежде чем я встретил тебя, считал, что перемены должны быть постепенными, и решительные действия не могут принести удовлетворительных результатов. Но твои усилия научили меня, что иногда стоит рискнуть.

Заставляю свой разум вернуться к настоящему.

— Я могла бы сделать лучше. Не предвидела возможностей владельцев заводов, которые приспосабливаются к выгоде.

— Кэт, хотя ты можешь не верить, что смогла облегчить страдания детей, помни, что Восьмой часовой акт никогда не должен был быть концом, а только шагом к нашей конечной цели — полностью ликвидировать детский труд.

— Конечно, — тем не менее, когда вспоминаю, как Молли отреагировала, когда ее отец заставил вернуться к работе, моя уверенность слабеет. — Я по-прежнему считаю, что правильно воспитывать детей, а не отправлять их работать на улицы. Или на завод. Но что я могу сделать, если сама Молли не хочет возвращаться? Кажется, она гордится тем фактом, что помогает финансам своей семьи. А так как ребенка сестры нужно кормить… Эдвард, если бы я была на ее месте, я не думаю, что выбрала другой вариант.

— Однако есть и другие варианты. Она могла бы сделать гораздо больше, как клерк или помощник торговца, если бы была готова завершить свое образование, но я предполагаю, что ее семья вряд ли готова ждать несколько лет, — Эдвард вздыхает и потирает лоб. — Честно говоря, я предвидел, что семьи в самых низких звеньях, подобных Молли, не выиграют от Восьмичасового закона, просто потому, что их финансовые ситуации слишком тяжелы. Но не жалею о том, чтобы выступать за меньшее время, а не о нашем последующем акте, ограничивающем работу детей только днем.

Интересно, сколько еще таких семей, как у Молли. Учитывая количество детей, которых я видела на фабрике МакВина, нам еще предстоит пройти долгий путь.

— Недавно мы с отцом обсуждали новый акт, — медленно говорит Эдвард. — Поскольку нет недостатка в рабочей силе, работодатели, такие как МакВин, могут устанавливать заработную плату, как им нравится. Поэтому мы рассматриваем возможность установления минимальной почасовой ставки для чернорабочих.

— Минимальная заработная плата, — мне приходит в голову еще одно воспоминание. — Подожди, это была моя идея. Когда я перебралась во дворец после бала, упомянула об этом однажды, когда один из поваров отправился на лучшую работу в топ-ресторан.

Он медленно кивает, на его лице появляется улыбка.

— И я сказал тебе, что установление минимальной заработной платы не пройдет без проблем, поскольку работодатель может просто отказаться от большего числа рабочих, в результате мы получим группу людей, у которых нет дохода, а не мало.

— Но мы приняли закон на восьмичасовой рабочий день, — говорю я. — МакВин не может использовать меньше людей, работающих меньше часов.

— На взрослых не распространяется восьмичасовой закон.

Частенько благодарю звезды, что я принцесса в этой стране, или я бы была обречена. Даже если бы была мужчиной, у которого больше привилегий в Ателии.

— Итак, твой отец убежден, что Ателия может попытаться установить минимальную заработную плату?

— Это не принесет вреда. Но вопрос о принятии Парламентом этого закона — будет ещё большей проблемой. Заинтересованных и недовольных будет намного больше, чем при ограничение детского труда.

Это не кажется идеальным решением, но я до сих пор не могу придумать ничего лучшего. Не знаю, где работает отец Молли, но если ему будут платить более высокую зарплату, он может быть менее склонен заставлять Молли зарабатывать на жизнь.

— Хорошо, — я улыбаюсь ему, чувствуя, как мое сердце наполняется любовью. В этот момент осознаю одну из причин, по которой я влюбилась в него. Эдвард всегда поддерживал мои идеи. Он может дразнить, но он никогда не расценивает то, что меня интересует, как что-то глупое.

Я поднимаюсь на цыпочки, намереваясь поцеловать его в щеку, так же, как в тот раз, когда мы отправились в дом Поппи, но на этот раз Эдвард готов.

Быстро, он поворачивается, и внезапно мой вздох поглотили его губы, прочно прижатые к моим. Его рука обвивает меня за талию, притягивая к его телу. Будь то память или нет, я сразу реагирую. Обхватываю руками его за шею и целую, все остальные мысли временно изгнаны из моей головы.

И тогда уродливое хмурое лицо Крю всплывает в моей голове. Не влюбляйся в него, девочка!

Я резко отступаю. Это была ошибка — я должна немедленно уйти. От взгляда на его лице чувствую, что он смущен и ранен.

— Кэт, — тихо сказал Эдвард. — Я знаю, что сейчас твой ум занят проблемами детей, но не говори мне, что я… мои ухаживания нежелательны. Есть большая разница, когда ты смотришь на меня сейчас. Раньше ты смотрела на меня с подозрением, недоверием и даже враждебностью. Ты краснела, но это была не настоящая привязанность. Но теперь ты изменилась, — осторожно, он убирает прядь волос с моего лица. — Я могу сказать, что ты хочешь меня. Не так сильно, как я хочу тебя, но ты не можешь отрицать, что притяжение между нами существует.

И опять, Крю появляется в мое голове, его выражение грозное. Интересно, это какая-то магия гоблинов, или он произвел на меня такое глубокое впечатление, что я думаю о нем каждый раз, когда я близка к игнорированию его предупреждения.