В статье к девяностолетию Громыко Джил Беннет, заместитель директора департамента истории и архивов британского МИД, писал: «У советской машины никогда не было слуги более профессионального, добросовестного, последовательного, преданного, лояльного, хладнокровного, осторожного, самоотверженного и многострадального, чем Андрей Андреевич Громыко».

Он умер 2 июля 1989 года в больнице, не дожив двух недель до восьмидесятилетия. На следующий день семью навестил Горбачев, выразил соболезнование, предложил выбрать место для могилы. 5 июля с государственными почестями Андрея Андреевича похоронили на Новодевичьем кладбище. Лидия Дмитриевна умерла 9 марта 2004 года на 93-м году жизни. Похоронили ее рядом с мужем, маленькое извещение появилось в «Известиях».

Угрюмое лицо Громыко с опущенными уголками рта в течение нескольких десятилетий олицетворяло внешнюю политику Советского Союза. Его устами Москва почти всегда говорила «нет». Главное для Громыко состояло в том, чтобы на всем земном шаре ни одна проблема не решалась без участия Советского Союза. Он презирал такие вещи, как права человека, но, пожалуй, был свободен от коммунистических догм. Он заботился только о постоянно растущем могуществе государства, которое выражалось в мощи армии, и о равенстве с Соединенными Штатами.

Убогость советской жизни и гнилость режима прошли мимо него. Он всю жизнь провел в министерском кабинете или в поездках за границу. Видел только то, что можно увидеть из окна правительственного лимузина. Он придерживался традиционной дипломатии XVIII столетия, предпочитая тайную дипломатию, основа которой — стремление ввести противника в заблуждение. Одному западному дипломату Громыко сказал:

— Возможно, вы, сэр, действительно говорите откровенно, но вообще-то правительства этого не делают.

Громыко очень жалел потом, что выдвинул Горбачева. Но способен ли был Андрей Андреевич поступить иначе? У него было природное чутье. Он всегда безошибочно ставил на фаворита. И разве мог он в конце жизни вдруг изменить себе и пойти против того, кто взял власть? Он был верным, надежным исполнителем воли того, кто стоял во главе государства, — Сталина, Хрущева, Брежнева. Это и помогло ему выжить.

Его жизненное кредо было: «не высовываться». Он всегда был осторожен, избегал неразумных, неверных и опасных шагов. Это одна из причин его долголетия в политике. Усердие, послушание, упорство — и так до конца жизни.

Когда Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе вернулся в Грузию, вся прежняя ненависть к горбачевскому министру иностранных дел, который сблизился с Западом, развалил Варшавский Договор, поспешно вывел советские войска из Восточной Европы и бесплатно позволил Германии объединиться, наконец-то получила оправдание. Его противники торжествовали: мы же всегда говорили, что он перевертыш! Позавчера произносил хвалебные речи Брежневу, вчера ратовал за демократию, а сегодня этот грузинский националист сам пустил в ход танки против Абхазии. По его вине погибли сотни и тысячи человек. И это он в 1989 году требовал наказать заслуженных российских генералов за то, что кто-то погиб в Тбилиси во время разгона незаконного митинга!

Еще в тот момент, когда Горбачев назначил Шеварднадзе министром иностранных дел, немалая часть русского общества с возмущением подсчитывала, не слишком ли много инородцев руководили внешней политикой России со времен Нессельроде?

Эдуард Шеварднадзе, как и Молотов, был министром иностранных дел дважды. Сначала с июля 1985 по декабрь 1990 года, пять с половиной лет — пока не подал в отставку. Он стал первым после Троцкого министром иностранных дел, который покинул этот пост по собственному желанию. И вновь стал министром в ноябре 1991 года. На сей раз ему суждено было занимать эту должность меньше трех недель — до исчезновения Советского Союза.

Эдуард Шеварднадзе родился в большой семье 25 января 1928 года в селе Мамати Ланчхутского района. Это село находится в Гурии, исторической области в Западной Грузии. Его отец, Амвросий Георгиевич, учился в Батуми и преподавал в школе русский язык и литературу. Этим много не заработаешь, поэтому он выращивал кукурузу, разводил виноградную лозу, держал пчел.

Шеварднадзе-старший не любил меньшевиков, которые после революции взяли власть в независимой Грузии, за неспособность создать эффективную экономику. Среди меньшевиков было много выходцев из Гурии. А его брат Акакий, напротив, не любил большевиков и Сталина. Бурные политические дискуссии, да еще помноженные на взрывной грузинский темперамент, происходили в присутствии будущего министра.

А еще в доме часто вспоминали двоюродного брата отца — Давида Шеварднадзе, который в 1905 году возглавил восстание крестьян и погиб.

В десять лет Эдуард нанялся работать почтальоном и приносил газеты и письма из районного центра в родное село. Дорога в один конец была неблизкой — двенадцать километров. Шеварднадзе рассказывал потом, какое впечатление на него производили газеты, которые он листал:

«Бесконечные здравицы в честь Сталина, вести об успехах первых пятилеток и рядом — сообщения о диверсиях и террористических актах, происках «врагов народа» и мирового капитала. Голоса моих близких, правда, которую они — каждый по-своему и каждый свою — отстаивали, звучали во мне, отзывались сомнениями, множеством трудных вопросов, и это накладывалось на прочитанное, а все вместе производило сложный и противоречивый результат».

Впрочем, скорее всего, Шеварднадзе задумался над этим не в счастливом десятилетнем возрасте, а много позже. Излишние сомнения помешали бы его удачной политической карьере. В годы массовых репрессий его отец тоже попал в черный список. Был выдан ордер на его арест. Но бывший ученик, сотрудник райотдела НКВД, предупредил учителя, и Шеварднадзе-старший исчез. Но Эдуарду, как сыну человека, попавшего под подозрение, отказали в поездке в пионерский лагерь. Для самого активного пионера школы это был удар. Но семье повезло. Угроза ареста миновала, и Амвросий Георгиевич благополучно вернулся домой.

Эдуард окончил восьмилетку в родном селе Мамати. Его старший брат Акакий погиб на войне, защищая Брестскую крепость. Эдуард на фронт не попал — война кончилась. Родители мечтали, чтобы он стал врачом, и он поступил в медицинский техникум в Тбилиси, который и закончил с отличием. Это открывало перед ним дорогу в мединститут. Но уже на первом курсе техникума он стал секретарем комсомольской организации. И когда ему предложили место в райкоме, он, не думая, согласился. Так что он стал не врачом, а инструктором райкома комсомола, потом заведующим отделом кадров и оргинструкторской работы.

Пребывание в Тбилиси едва не закончилось для него плачевно. Он заболел туберкулезом, лекарств в послевоенной Грузии не хватало, и его отправили лечиться в высокогорное село. Свежий воздух оказался целительным. Болезнь прошла, и он вернулся к комсомольской работе.

В 1948 году его приняли в партию. В следующем году взяли слушателем в двухгодичную партийную школу при ЦК КП(б) Грузии. Многие партийно-комсомольские чиновники удовлетворялись и таким образованием. Шеварднадзе же поступил на исторический факультет заочного отделения Кутаисского государственного педагогического института имени А. Цулукидзе (Александр Григорьевич Цулукидзе был участником революционного движения в Закавказье).

Шеварднадзе окончил институт в 1959 году, уже будучи первым секретарем республиканского комсомола. Как и отец, получил диплом учителя, но не русиста, а историка. Но в школе никогда не преподавал.

В 1951 году во время отпуска он встретил свою будущую жену — Нанули — и влюбился. Друзья не советовали ему жениться, предупреждали:

— Испортишь анкету, и конец твоей карьере.

Отца невесты, полковника Раждена Цагарейшвили, расстреляли как врага народа. Сама Нанули сказала, что любит Эдуарда, но не хочет портить ему жизнь. Шеварднадзе поставил любовь выше карьеры. Они поженились, и это оказался на редкость счастливый брак.