В наркомате его оформили ответственным референтом — это примерно равняется нынешнему рангу советника. Но уже через несколько дней поставили заведовать американским отделом. Это высокое назначение его нисколько не смутило. Отдел США не был ведущим, как сейчас. Главными считались европейские подразделения.

«В 1939 году мы оба работали в центральном аппарате наркоминдела, — вспоминал дипломат Николай Васильевич Новиков, который тоже станет послом в США, — оба в роли заведующих отделами: он — отделом американских стран, я — ближневосточным. Несколько замкнутый по характеру, он избегал тесного общения со своими коллегами — «директорами департаментов», как мы в шутку именовали друг друга».

Громыко несказанно повезло. Репрессии расчистили ему стартовую площадку. Через несколько месяцев его вызвали к Сталину, что было фантастической редкостью. Даже среди полпредов лишь немногие имели счастье лицезреть генерального секретаря. В кабинете вождя присутствовал Молотов. Он, собственно, и устроил эти смотрины — показывал Сталину понравившегося ему новичка.

— Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в наше полпредство в Америке в качестве советника, — сказал Сталин. — В каких вы отношениях с английским языком?

— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, — доложил будущий министр, — хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

Вождь дал ему ценный совет:

— Когда приедете в Америку, почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу совершенствования знаний иностранного языка.

В октябре 1939 года Громыко отправился в Вашингтон, где старательно изучал не только английский язык, но и историю, экономику и политику Соединенных Штатов. Андрей Андреевич не терял времени даром и не позволял себе наслаждаться заграничной жизнью. Это помогло ему стать выдающимся дипломатом и сделать блистательную карьеру. Конечно, к этому следует добавить его особое везение.

Советник полпредства в Вашингтоне Громыко руководил Бюро технической информации при полпредстве, созданном в 1939 году для сбора легальными средствами сведений, важных для отечественной промышленности, в первую очередь военной. Бюро было тем не менее засекречено.

Надо полагать, Сталин и Молотов посылали Громыко на смену тогдашнему полпреду Константину Уманскому, в котором они уже несколько разочаровались. Но началась война, отношения с Вашингтоном внезапно приобрели особую важность, и послом (указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 мая 1941 года полпредов произвели в чрезвычайные и полномочные послы) в Соединенных Штатах назначили Литвинова. Максиму Максимовичу молодой Громыко не понравился.

Анатолий Федорович Добрынин, который позднее тоже был послом в Соединенных Штатах, смеясь, говорил:

— Каждый посол писал характеристики своим подчиненным. Ветераны утверждали, что Литвинов написал такую характеристику: Громыко к дипломатической службе непригоден.

Максим Максимович сильно недооценил своего молодого подчиненного. Его самого в 1943 году отозвали, а Громыко занял его место. Назначение послом молодого дипломата, не имевшего политического веса, было маленькой местью Сталина президенту Франклину Рузвельту за то, что союзники слишком долго не открывали второй фронт.

Много позже Молотов рассказывал:

— Я Громыко поставил — очень молодой и неопытный дипломат, но честный. Мы знали, что этот не подведет…

Новому послу в Соединенных Штатах исполнилось всего тридцать четыре года. Это был выросший в глубокой провинции человек, преподаватель марксизма-ленинизма, то есть догматик и начетчик по профессии. Что-то из этих догм засело в нем навсегда, что-то он сумел преодолеть. Все-таки Андрей Андреевич попал в Америку сравнительно молодым, старательно занимался самообразованием. Литвинов в силу своего характера, биографии и взглядов на жизнь сохранял определенную самостоятельность в суждениях и действиях. Громыко же принадлежал к тем, кого называли «призывниками 1937 года», кто знал, что малейшее сомнение в мудрости начальства смерти подобно. Литвинов много жил за границей, неплохо понимал западных политиков и сам был в определенном смысле европейским человеком. Громыко свои университеты проходил в годы репрессий и воспитывался в духе ненависти к Западу.

Послания Громыко из Вашингтона того времени свидетельствуют о скудости анализа, примитивности взгляда на политику Соединенных Штатов, неспособности понять цели и намерения американцев. Провинциальный экономист Громыко еще не был готов разобраться в иной цивилизации. Со временем он проделает огромную эволюцию, многое поймет, но какие-то определяющие принципы западной демократии навсегда останутся для него загадкой.

К концу войны центр международной жизни начал перемещаться в Соединенные Штаты, и Громыко превратился в важнейшую фигуру большой дипломатии. В 1944 году Андрей Андреевич возглавил советскую делегацию в Думбартон-Оксе, где создавалась Организация Объединенных Наций. На конференции в Сан-Франциско в июне 1945 года от имени Советского Союза он подписал Устав ООН. Этот символический акт навеки закрепил за ним место в истории дипломатии. До конца жизни Громыко внимательно следил за делами ООН, считал ее своим детищем.

В апреле 1946 года Громыко утвердили постоянным представителем в ООН и дали ему ранг заместителя министра иностранных дел. Эпоха сотрудничества с западными державами заканчивалась, начиналась холодная война. Историки подсчитали, что в конце сороковых Громыко больше двадцати раз использовал право вето, данное постоянным членам Совета Безопасности, поэтому его и стали именовать «Господин «Нет».

Громыко быстро и квалифицированно исполнял указания Москвы, не знал усталости, и Молотов на него нарадоваться не мог. Из всех советских дипломатов он выделял именно Громыко. Андрей Андреевич по характеру был похож на Вячеслава Михайловича, да еще и прошел его школу, усвоил молотовский дипломатический стиль — сухой, жесткий, неуступчивый. Андрею Андреевичу не хватало только молотовской внутренней непреклонности, готовности отстаивать свои взгляды не только в спорах с иностранными дипломатами, но и с товарищами по партии, что было куда опаснее. Поддержка министра укрепила позиции Громыко.

Сохранилось письмо Громыко первому заместителю министра иностранных дел Андрею Януарьевичу Вышинскому от 26 марта 1946 года. Вышинский в свойственной ему барской манере упрекал Громыко в перебоях с информацией из посольства. Посол отвечал, что упрек «совершенно необоснован», потому что не было оперативной связи. И приписал: «Вместо того, чтобы запросить и выяснить в чем дело, Вы рекомендуете мне «быстрей поворачиваться». Могу Вас заверить, что я поворачиваюсь достаточно быстро».

Громыко проработал за океаном девять лет. В 1948 году его вернули домой.

«В Москву мы возвращались пароходом, — вспоминала его дочь, Эмилия Громыко-Пирадова. — Вещи погрузили на советский пароход «Победа», а сами сели на шведский пароход «Грипсхольм», который отходил в более удобное для нас время, то есть раньше. Мы посетили Лондон, Стокгольм, Хельсинки… В обеденном зале на столе была крахмальная скатерть, посуда, приборы и хрусталь смотрелись изысканно. Все блестело. Когда мы прощались со стюардом, папа щедро расплатился с ним…

Трагически сложилась судьба многих советских граждан, которые отплыли из Нью-Йорка на нашем теплоходе «Победа». Пароход был специально прислан за семьями советских работников, отработавших свой срок и возвращавшихся на родину. Когда пароход уже был на пути в Одессу, на нем вспыхнул пожар, причиной которого явилось небрежное хранение кинопленки… Погибло свыше сорока человек».

Большинство пассажиров теплохода составляли армяне-репатрианты, которые после войны пожелали вернуться на историческую родину. Министерство государственной безопасности доложило Сталину, что пожар возник в результате диверсии: американские агенты заложили горючий материал в Нью-Йорке.