Никита Сергеевич ответил, что производство бомбардировщиков почти прекращено, потому что ракеты точнее. Кроме того, люди иногда не в состоянии сбросить бомбы на цель из-за эмоциональной реакции, а на ракеты можно положиться.

— Сожаление вызывает судьба моряков, — заметил Хрущев. — За исключением подводных лодок флот совершено устарел. Крейсеры и авианосцы — это просто мишени для ракет, и я прекратил строительство больших надводных кораблей.

Никсон знал, что Соединенные Штаты опередили Советский Союз в создании подводных лодок, которые могут запускать ракеты из-под воды. Никсон поинтересовался, многого ли удалось добиться. Хрущев ответил, что советские военные считают запуск ракет с суши более эффективным, чем с моря.

Никсону было известно, что США ушли вперед в создании твердого топлива для ракет, и он поинтересовался, каковы успехи советских ученых. Хрущев ответил, что он политик, а не технический специалист, и некомпетентен в этом вопросе.

Тут Пэт Никсон вмешалась в разговор. Она рассмеялась:

— Оказывается, существует какой-то вопрос, который господин Хрущев не может обсуждать. Мне казалось, что господин Хрущев все держит в руках и все знает.

Все рассмеялись. Микоян заметил:

— Даже у Никиты Сергеевича недостаточно рук, чтобы всем заниматься, и он нуждается в помощи.

Хрущев вновь и вновь возвращался к разговору о разрушительных возможностях советских ракет, настойчиво повторял, что Советский Союз превосходит Соединенные Штаты по ракетам, а против ракет нет защиты. С веселой улыбкой он пересказал анекдот, придуманный англичанами:

— Пессимист говорит, что для уничтожения Англии достаточно шести атомных бомб, а оптимист утверждает, что понадобится девять или десять.

Никсон пришел к выводу, что Хрущев вовсе не таков, каким он хочет казаться. Большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке гнева или выпив лишку. Когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим. Никсон составил себе и представление о дипломатической тактике советского лидера. Во-первых, Хрущев требует того, на что не имеет права претендовать. Во-вторых, он угрожает войной, если не получает требуемого. В-третьих, он обвиняет других в том, что они создают угрозу миру, отказываясь принимать его требования. В-четвертых, в уплату за мир он получает как минимум половину того, на что без всяких оснований претендовал вначале.

У президента Дуайта Эйзенхауэра сложилось о Хрущеве лучшее впечатление, чем у Никсона. В том же 1959 году Никита Сергеевич побывал в Америке. Ему очень хотелось поехать, но одновременно он боялся, вспоминает посол Олег Гриневский. Сможет ли он достойно вести переговоры с западным миром? Вдруг его за ровню не сочтут? Заманят, а потом унизят, по носу щелкнут, попытаются запугать, чтобы сделать уступчивее на переговорах. От Запада ведь всегда ждали подвоха. И в его окружении охотно нажимали на эту мозоль. С одной стороны, говорили о Западе с презрением, с другой — пугали. Однако встретили его очень доброжелательно. По словам Виктора Суходрева, американцам импонировал простой и откровенный человек, который обращался к ним без дипломатических ухищрений.

Поездка в Америку произвела на Хрущева сильнейшее впечатление. Он увидел, как можно жить. Отношение к американцам резко изменилось. Хрущев решил, что с Америкой надо дружить. На следующий год, в июне 1960-го, в Москве с ответным визитом ждали Дуайта Эйзенхауэра. Приезд американского президента мог стать важным событием, которое уменьшило бы враждебность между двумя странами. Но, как это часто бывает в мировой политике, пагубную роль сыграли спецслужбы. Американские разведчики уговорили Эйзенхауэра продолжить полеты самолетов-разведчиков У-2 над советской территорией.

У-2 был создан во время холодной войны, чтобы следить за Советским Союзом. Первый полет состоялся в августе 1955 года. Самолет У-2 способен летать и ночью и днем, в любую погоду: он снабжен всеми видами фотооборудования и радиолокатором. Но скорость У-2 — семьсот километров в час — сравнительно небольшая, что делает самолет уязвимым.

1 мая 1960 года американский самолет-разведчик, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауэрсом, был сбит над Свердловском. Яков Петрович Рябов, бывший первый секретарь Свердловского обкома КПСС, рассказывал мне:

— Это произошло прямо на моих глазах, когда мы собрались на демонстрацию. Погода была чудесная, солнечная, но прохладная. Стоим, вдруг вижу: прямо над головой возникли два огромных белых шара. Я еще удивился: что это такое? Первый раз такой фейерверк вижу.

Гэри Пауэрс выпрыгнул с парашютом и остался жив. В Москве это скрывали. Но заместитель министра иностранных дел Яков Александрович Малик выдал секрет одному из послов. Хрущев пришел в бешенство. Малик сохранил должность, но эта история, пишет посол Дмитрий Федорович Сафонов, стала для него ударом, возможно, сыгравшим роковую роль в преждевременном уходе из жизни: «С тех пор редко доводилось мне видеть его таким жизнерадостным и энергичным, каким он представлялся мне раньше»…

В Министерство иностранных дел вызвали норвежского посла Оскара Гундерсена. Сотрудник норвежской референтуры Виктор Федорович Грушко (будущий генерал-полковник и первый заместитель председателя КГБ) вспоминал, как мрачный Громыко заявил протест норвежскому правительству: американский самолет-разведчик должен был приземлиться на норвежском военном аэродроме в Будё, следовательно, территория Норвегии используется в агрессивных целях. Посол пытался возражать.

— Я не стану с вами больше говорить на эту тему, — небывало резко отрезал Громыко. — Сказанное мной является неопровержимым фактом. Доложите об этом своему правительству. Это все. Вас я слушать больше не желаю.

В истории с У-2 и Хрущев, и Эйзенхауэр повели себя неразумно. Никита Сергеевич стал требовать от американского президента извинений, хотя главы государств никогда не принимают на себя ответственность за своих шпионов — именно для того, чтобы нормальные межгосударственные отношения могли продолжаться. А Эйзенхауэр стал защищать право Америки проводить разведывательные полеты, что еще больше разозлило Хрущева.

В мае Хрущев и Эйзенхауэр должны были увидеться в Париже на встрече лидеров четырех ведущих держав. Едва все собрались, Хрущев заявил, что если президент Соединенных Штатов отказывается принести извинения, то Советский Союз отзывает свое приглашение, Эйзенхауэр не может быть гостем нашей страны…

На этом встреча закончилась.

Министр обороны маршал Родион Яковлевич Малиновский радостно поддержал Хрущева:

— Нечего с ними цацкаться.

Громыко на склоне лет писал в своей книге: «Я иду за Хрущевым, а в голове одна мысль: «Чистый выпендреж!» Хрущев теряет контроль над собой, что для государственного деятеля недопустимо». В воспоминаниях Громыко осуждал Хрущева за то, что он покинул парижскую встречу и сорвал визит Эйзенхауэра в СССР.

В реальности в тот момент Громыко думал и действовал несколько иначе. Сотрудник советского посольства в Париже Владимир Всеволодович Снегирев вспоминал, как для советской делегации привезли большой запас продовольствия. Чтобы добро не пропадало, в посольстве устроили большой ужин. Первый тост произнес министр обороны Малиновский:

— Мы здесь, в Париже, были свидетелями исторического события, когда наш дорогой Никита Сергеевич со свойственным ему умением загнал этого зажиревшего буржуя в угол и заставил его извиваться.

Громыко не отставал и говорил о гениальности «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Андрей Андреевич взирал на первого секретаря с показным восторгом, хотя непредсказуемость и импровизации Хрущева часто его пугали.

Николай Митрофанович Луньков, который был послом в Норвегии, вспоминает визит Хрущева в Осло. Во время прогулки Хрущев, его зять главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей и главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков ушли вперед. Громыко сказал Лунькову: