— Самым сложным в посольской жизни, — рассказывал Панкин, — было ладить с этими людьми. Они свято верили вто, что все остальные дипломаты, посольство в целом существуют только для того, чтобы их прикрывать. Я однажды не выдержал и спросил резидента: «Вы что, думаете, посольство существует, чтобы служить вашей крышей?»

Он на меня посмотрел как на идиота: а ты что, по-другому думаешь?

Но может быть, когда Панкин стал министром и получил возможность знакомиться с разведывательной информацией, он оценил разведку по достоинству? Увидел, что ради такой информации ничего не жалко?

— Нет. — Панкин решительно качнул головой. — Отдельные интересные материалы они добывали. А часто просто переписывали свои донесения из посольской информации — я это видел, я же был послом в трех странах. Деградировало там все.

Обычно послы не ссорятся с резидентами разведки. Но у Бориса Панкина всегда был бойцовский характер.

— И я начал с этим засильем спецслужб воевать. Особенно когда выяснил, что все они чьи-то родственники, друзья, приятели, которых пристраивают в хорошей стране.

Когда Панкин работал в посольстве, то удивлял резидентуру свободными встречами, интервью без подготовки, пешими прогулками по улицам. Разведчики сразу почувствовали в нем чуждый и опасный элемент. Панкин отвечал им взаимностью. Он называл вербовочную деятельность «работорговлей»: «Людей вербовали, насилуя их дух, волю, шантажировали, подлавливая на чем-то, коверкали их жизнь, жизнь их семей и близких… Ну чем их деятельность отличается от преступлений мафиози или банальных воровских шаек?»

Однажды, приехав в Москву, Панкин пришел к будущему председателю КГБ, а тогда начальнику разведки Владимиру Крючкову и сказал, что посольство в Швеции перегружено сотрудниками разведки. После этого военная разведка и КГБ превратились в его откровенных врагов.

— Они ведь хотели командовать послом, следили, куда я ездил, с кем разговариваю. Заставляли моего водителя обо всем сообщать. Они потеряли голову, потом это сами признали.

Вот тогда Борис Дмитриевич обнаружил, что не посол, а офицеры КГБ реальные хозяева посольства.

— Посол ничего не может. Закончился срок командировки — уезжай. А пока срок не кончился, посол тебя домой не отправит. А офицер безопасности любого может досрочно вернуть на родину. Вот их все и боялись.

Панкина не избрали членом парткома посольства в Стокгольме. Это называлось утратой доверия коллектива, за этим обыкновенно следовал отзыв посла. Но Панкина миновала чаша сия. Напротив, из Стокгольма его перевели в Прагу, чтобы на новой основе строить отношения с Восточной Европой. Здесь он опять вступил в конфликт с многочисленными «соседями». Они могли серьезно испортить ему жизнь. Но августовский путч вознес его на недосягаемую для них высоту.

Когда Панкин стал министром иностранных дел, он своей властью решил сократить число сотрудников разведки, которые пользуются дипломатическим прикрытием.

— Когда пришел в МИД, — вспоминает Борис Дмитриевич, — тут я секретов не открываю — просто ужас, сколько их оказалось. Да еще был такой спрут, как управление кадров: изучали, кто у вас бабушка, кто дедушка. С какой стати это должно делаться в нормальном цивилизованном обществе?

Он расформировал главное управление кадров Министерства иностранных дел и убрал оттуда всех сотрудников КГБ. К министру Панкину приехал тогдашний начальник советской разведки Леонид Владимирович Шебаршин.

— Пришел буквально за два дня до собственного увольнения и сказал: вы правы, эти люди не разведчики, мы сами от них страдали, их надо убирать.

Он стал показывать министру какие-то бумаги:

— Видите, скольких мы уже сократили.

Панкин сказал Шебаршину:

— Я отдал приказ о том, чтобы все ваши люди из МИД ушли. Приказ издан два дня назад, а они все на месте.

Шебаршин все понял. Через час к Панкину зашел его первый заместитель Петровский:

— Борис Дмитриевич! Всех как ветром сдуло!

Панкин обещал разработать документ об условиях работы сотрудников разведки в загранпредставительствах. Но с уходом Панкина все это закончилось. «Дипломаты» в штатском вернулись в Министерство иностранных дел. Уверяют, что нынче в центральном аппарате МИД, посольствах и консульствах разведчиков нисколько не меньше, чем в советские времена…

Из Англии Панкин в Москву не вернулся. Выйдя на пенсию, он перебрался в Швецию, где ему так понравилось и где к нему относятся с большим уважением. Он занимался бизнесом, писал в шведских и российских газетах. Говорил, что доволен служебной карьерой, но не доволен творческой:

— Если бы второй своей страсти — руководить — отдавал бы меньше сил, то больше бы сумел написать.

Мне кажется, что в последние годы он наверстал упущенное, выпустив несколько заметных книг.

В октябре 1995 года президент Борис Ельцин на встрече с журналистами вдруг грубо сказал, что Андрея Козырева, первого министра иностранных дел независимой России, пора менять. К тому времени Козырев отметил свое пятилетие на посту министра. Причину министерского долголетия многие видели в полной преданности Козырева своему президенту.

Когда Ельцин решил отправить в отставку самого верного своего министра, который ради президента жертвовал своими политическими друзьями и репутацией, послушно менял политику и служил мишенью для всеобщей критики, многие были поражены. Но события развивались очень странно. Андрей Владимирович в отставку не подал. А президент, словно поправляя себя, сказал, что, может быть, достаточно назначить Козыреву сильного заместителя. Неужели передумал?

В те дни министр иностранных дел России словно доказывал, что есть жизнь после смерти. Услышав слова Ельцина, весь мир фактически простился с Козыревым как с министром, но он продолжал руководить российской дипломатией и пытался уверить всех (и, возможно, себя), что ничего особенного и не произошло.

Я побывал у него на Смоленской площади в последних числах ноября 1995 года и после почти двухчасовой беседы мог подтвердить, что официальный Козырев так же спокоен и уверен в себе, как и прежде. Он надеялся вновь стать депутатом Думы (шла избирательная кампания) и побороться за любовь и внимание президента. Андрей Владимирович, как обычно, говорил полушепотом, иронически улыбался, смотрел прямо в глаза и находил дипломатичный ответ на любой вопрос.

Я пришел с вопросом, который не задать было нельзя:

— После того как президент Ельцин в унизительной форме заявил, что освободит вас от должности министра, почему вы сами сразу же не ушли в отставку?

— На следующее утро мы должны были вместе лететь в Соединенные Штаты. В аэропорту я сказал Борису Николаевичу: наверное, мне нет смысла ехать и целесообразно уйти в отставку.

Но Ельцин не хотел начинать визит в Соединенные Штаты со скандала и лететь без министра иностранных дел. Президент возмущенно развел руками:

— Да меня просто не так поняли. Я сейчас сам все журналистам растолкую.

Президент вышел к журналистам, собравшимся в пустом зале правительственного аэропорта Внуково-2, и сказал, что вовсе не собирается увольнять Козырева. Ему просто нужен сильный заместитель, чтобы вести дела в министерстве… И, подозвав Козырева, Ельцин пошел к самолету. Андрей Владимирович развел руками, улыбнулся журналистам и пошел вслед за президентом.

— Разве не лучше ли было вам уйти самому? — снова спросил я Козырева.

Он чуть заметно качнул головой:

— Я считал, что подать в отставку накануне визита президента — значит ослабить позиции государства на переговорах. Это все равно что военным выяснять отношения во время похода в разведку.

— Вы приравниваете визит в Соединенные Штаты к боевым действиям?

— Я очень привержен партнерству и сотрудничеству, но я и партнерство рассматриваю как форму отстаивания национально-государственных интересов. В поездке мы с президентом общались тесно и вполне дружески, но объясниться я решил по возвращении. Борис Николаевич заболел, и разговор наш состоялся уже в Центральной клинической больнице. Результатом было заявление президента о том, что он поддерживает министра иностранных дел.