— А ты попробуй, — злобно прорычала Александра.

— Уже пробовал, я устал месить воду в ступе.

— Да неужели!?

— Ты никогда не веришь мне, кому угодно, но не мне, — я был готов зарыдать от бессилия.

— А ты всё видишь наперёд? — с издевкой вопрошает она.

— Вижу.

— Тогда скажи то, что не можешь знать!

— Ты меня провоцируешь, — предупредил я.

— Не можешь! Не знаешь!

— Ты обидишься, — улыбаюсь грустно в ответ.

— Тебе просто нечего сказать, — Александра победно усмехнулась.

— А зачем говорить? Меня уже тошнит от всего этого!

— Ну, мало ли, вдруг я тебе поверю? — растерялась Александра. Как всегда, стихия в чистом виде: легкомысленное и поэтому сильное начало беседы, потом непредсказуемые последствия, потом прозрения и растерянность, а в результате вокруг все виноваты — старый сценарий. Когда я только приехал из Ленинграда, она позвонила и сказала, что Олега надо спасать, обещала приехать, мы её ждали, а я надеялся на новости. Однако ветер изменился, когда она пришла к нам в белой шубке, а о цели своего визита даже и не вспомнила, словно игла граммофона подпрыгнула и перескочила с одной патетической части пластинки, на другую, где совсем другая музыка.

— У вас с Джоном до секса не дошло, — сдался я. — Вы спали в одной постели, но не более.

— Блеф! — разозлилась она, краснея — Предположение!

"Ты меня разозлила, сейчас я тебе докажу", — подумал я и выдал:

— Он трогал твою киску, тебе нравилось, ты стонала, но ты его остановила.

— Ах ты, гад! Ты следил за нами? В окно подглядывал?

— Нет, я знаю! У меня ясновиденье! — оправдывался я, — Когда это ты, Виктор, Маша, Олег, я иногда вижу, что с вами проихдодит!

— Как это гадко! Следить! — Александра от ярости бросила сумочку на пол.

Я присел, поднял сумку, и, не вставая, глядя снизу вверх на неё, продолжил:

— Я знаю то, чего видеть не мог, чего у вас так и не случилось, но чего ты хотела, о чём мечтала.

— Посмеши меня! — она вырвала у меня сумочку.

— Ты хотела, чтобы он занялся с тобой анальным сексом… я бы не мог этого придумать… необычное желание для девстенницы… прости, — тихо выговорил я, глядя в её глаза, из которых сочились слёзы презрения и отвращения.

— Прости, ты сама просила…

Александра насупилась, и долгое время мы шли в тишине, невольно слушая городские звуки: порывы шелеста, издаваемые автомобилями, неразличимый гомон толпы у метро, музыку у пивного ларька вдалеке. Я посматривал на майское небо в поисках той ниточки, потянув за которую, можно было бы вернуть мир в наши отношения, но правильных слов не находил. Хотелось надеяться, что такие слова были, а я не мог их отыскать, потому что, если бы их не было, тогда было бы совсем обидно.

Пусть кто-то другой окажется на моём месте и найдёт их.

Я поглядывал на мрачную Александру, и нежность и досада переполняли меня: ну почему мы не можем друг в друга влюбиться? Это было бы так хорошо, мы так подходим друг другу! Мало глядя на кого, я думал о подобном. Мысленно я усмехнулся, ибо знал, что спустя десяток минут мы помиримся.

— Как тогда, в Саянах, ты не поверила, а Виктор — поверил.

— Идиот!

— Знаешь, я чувствую вас… Стоит сосредоточиться, и я знаю, куда идти — это на уровне ходьбы по канату: искомый зов так шаток, что никогда нельзя быть уверенным, что это сработает и в этот раз, но оно срабатывает. Правда, если поддаться желанию чересчур сильно, то это желаемое заменит действительное, тогда я никого не найду. Поэтому непредвиденные случайные встречи так часто происходят случайно.

— Я бы не поверила тебе, если бы иногда не чувствовала подобное сама, — как гром среди ясного неба, признаётся Саша тихим голоском, спустя мгновение приходит в себя и осаживает меня, — только не начинай снова!

А я уже грешным делом собрался, даже воздуха в легкие набрал.

— Я иду в церковь! — тоном, не терпящим возражений, объявила она.

— Самое время, — с издёвкой согласился я. — Ты одержима дьяволом, пожалуйся там.

— Ой, про это тоже молчи! Расскажи историю, у нас осталось десять минут.

— Ты опять не поверишь.

— Обойдись без гадостей, — весело предложила Саша, — развесели меня.

Я пожал плечами, даже не пытаясь понять, что её так радует — наверное иголка опять соскочила на другую песенку, вместо этого начинаю историю:

— Вспомни Кавказ.

— Помню.

— Я нашёл там дохлого кролика.

— Фу! Опять мерзости!

— Конечно, он был дохлый, его открытый глаз смотрел в небо, а свалявшийся мех был грязен, в горле зияла рана с запекшейся кровью, а из задницы торчала какашка, от дохлого кролика смрадно воняло, это вызывало приступы тошноты. Даже сейчас, я его так хорошо вижу, — я сделал паузу, изгоняя из головы излишне натуральное зрелище.

— Я не могу это слушать! — взмолилась Саша, сдерживая рвотные позывы.

— Это смешная история, обещаю, ты будешь хохотать, как никогда, — настоял я.

Она сглотнула с трудом, потом произнесла, сосредотачиваясь на прошлом:

— Мы побежали смотреть на него, — вспоминала Александра, — ты, я, Виктор, Олег, Маша…Это было отвратительно, зачем ты это рассказываешь?

— Но мы продолжали ходить вокруг него, и не было темы интереснее, ни в тот момент, ни за ужином вечером. Взрослые не могли слышать про этого кролика, а на следующее утро я отправился гулять в противоположную сторону и…

— Наткнулся на другого дохлого кролика, — возбуждённо и нервно перебила Саша.

— У тебя хорошая память, дорогая, этот кролик был в худшем состоянии, по его грязно-белому меху ползали мухи и червяки, глаза не было, потому что часть морды начала разлагаться, и что удивительно на горле тоже была рана, а из задницы тоже торчала какашка!

Сашу невольно передёрнуло.

— Снова мы бегали вокруг второго дохлого кролика, не было темы более захватывающей, опять взрослые вынуждены были выслушивать рассказы о втором дохлом кролике за ужином. Наступило третье утро, я пошёл гулять в новое место в другом направлении, отличном от первого и второго…

— Хватит, я помню, ты нашёл третьего дохлого кролика!

— Да, на этот раз он был прикрыт свежей травой, ночной ветер обнажил оскаленную предсмертной гримасой морду, а самое загадочное было…

— Я помню, похожая рана на горле, и эта… какашка, бр-р-р! Мы же вместе ходили утром на него смотреть, скоро ты кончишь меня мучить? — мы уже стояли у дверей храма, где темпераментная Саша среди рафинированных бледных плоскогрудых девиц, запакованных в чёрное, пела церковные песни. Порой мне казалось, что она делала это ради того, чтобы тайком искушать монахов, ну, и досадить мне!

— Мы пытались найти разгадку, неужели кто-то нападал на всех кроликов стандартным образом? Сколько ещё дохлых кроликов мы могли бы отыскать, останься наша группа на стоянке ещё на несколько дней?

— Ну? — Александру трясло от любопытства.

— А недавно я обсуждал это с твоей мамой, и она призналась, что сама взяла первого дохлого кролика и перетащила его с глаз долой в другое место. Она боялась, что мы заразимся от него какой-нибудь гадостью.

— Но это было далеко! — возразила Саша.

— Конечно, чтобы мы не нашли его и, не дай бог, не потрогали.

— Но ты нашёл его.

Я кивнул:

— Потом она взяла «второго» дохлого кролика и перетащила в третье место, и присыпала травой, но я снова отыскал его, это и был «третий» дохлый кролик. Теперь каждый раз, когда я представляю, как она ночью, толкая его палкой, транспортирует далеко-далеко, а потом мы его находим, она снова его перетаскивает, а мы… снова его находим, я начинаю… ржать, — сквозь приступы беззвучного душащего смеха заканчиваю я свою историю. Александра тоже не может удержаться. Успокаивается, но только-только мысли её возвращаются к истории, она опять начинает смеяться.

— Не могу… дышать, — наконец вымолвила она, через несколько минут справившись с эмоциями.

— Я же говорил, ты будешь смеяться! Да… и, прошу, не спрашивай об этой истории свою маму, — предупредил я.