И когда Саша разглядывает собеседника, то прищуривает левый глаз, в слабой степени страдающий дальнозоркостью, а, глядя вдаль, она, наоборот, щурит правый по причине его близорукости.

Я вовсе не пытаюсь преувеличить все её недостатки: они несущественны и незаметны, о них догадываешься, только имея годы общения за спиной.

Удача на моей стороне — Александра стоит вполоборота правой стороной лица, следовательно, риск быть замеченным минимален.

Она оживлённо болтала с молодым человеком развязного и расхлестанного вида, резво покуривала и периодически запрокидывала голову, приставляя горлышко пивной бутыли к губам.

Я изучил место, которое заполняла толпа, родственная одеждой и манерой поведения Александре. По стенам красовались рисунки лиц, похожих на Виктора Цоя, а так же цитаты из его песен.

Собеседник без малейшего стеснения приобнял Сашу за бёдра и притянул к себе, намереваясь прервать болтовню поцелуем. Вопреки моему импульсивному ожиданию, Саша без заминки — вся — подалась ему навстречу, прижимаясь всем телом, и они замерли, слегка склонив и задрав головы в этюде того, что месяцем раньше Саша назвала бы брезгливо гадостью.

Откуда не возьмись, проснулась ревность, потом обида, а после зависть. Неужели она обрела счастье? Каким образом? Продала ли она меня нашему врагу? Какой монетой ей заплатили? Неужели нельзя было раньше так влюбиться в меня?

Почему, о небеса, когда я изнываю от страха, ужаса, раздвоенности, ответственности за нашу победу, пока я держу все наши судьбы на своих плечах, как Атланты держат небо, почему ей дано блаженство?

Чем я не заслужил подобного?

Разве необходимо для обретения душевного покоя представить меня маньяком-убийцей?

Хотелось верить, что я — зритель спектакля, свидетель розыгрыша, жертва затянувшейся шутки, невольный наблюдатель сцены идеальной мимикрии нашей мастерицы маскировки Александры.

Но она выглядела такой счастливой!

Я проследил за Сашей и её возлюбленным до самой их квартиры на окраине Москвы, в захолустье, до их хрущёвской пятиэтажки.

Они не торопились.

Они были счастливы.

Они были слепы и беспечны, как и все влюблённые.

Они смаковали каждое прикосновение друг друга.

Их радовало вечернее солнце, общая сигарета, переходящая из губ в губы, очередная бутылка пива, дарящая опьянение.

Они шагали нарочито медленно.

Мне хотелось надеяться, что парень попрощается с ней у подъезда или позже у дверей квартиры.

Куда там!

Ни намёка.

Будь я обычным парнем, застигшим даму своего сердца в объятьях другого, я бросил бы слежку. Будь я другом Александры, я немедленно представился бы и оставил бы их в покое, вне зависимости от собственных эмоций — это её жизнь и не мне судить её. Будь я влюблён в неё без памяти, я бы подкараулил этого молодца одного и случилось бы то, что суждено.

Но я был тем, кто в ответе за наше существование.

Я должен знать правду, какой бы мучительной она ни была.

Я прокрался за ними в подъезд, запомнил квартиру, сопоставил её с окнами дома, затаился на лестничной клетке того же этажа противоположного подъезда и по возможности изучил саму квартиру и происходящее в ней.

Денег им явно не хватало — однокомнатная квартира, обставленная минимумом мебели, голые стены, давно нестираные занавески и тому подобное.

Чем они там занялись, я смотреть не стал, как только сомнений не осталось, что они занялись именно этим.

Я полном миноре направился навестить Олега, колдовавшего в жуткой комнате над шифрами Виктора.

Интуиция нашёптывала, что невольная передышка закончилась.

Предстояла рутинная работа.

Кто сашин любовник?

Не он ли наш замаскированный враг?

Не находится ли рядом Маша?

Как поступить дальше?

Основная опасность заключалась в том, что если Александра уверена, что я маньяк-убийца, то она не видит никакой мистики в происходящем, а одну лишь мою недобрую волю. Если, не дай бог, её видение мира таково, то, решив, что я потерял её след, Саша сделает попытку покинуть Москву.

Последнее станет её гибелью.

В этом отношении Маша рискует гораздо меньше, так как, уверенная в моём благотворном влиянии, она вряд ли осмелится бежать.

Настал момент делать ход.

Каким он будет?

Можно выслать парламентёра и вынудить Александру как минимум дать "подписку о невыезде из города". Я представил себе Олега в его нынешнем состоянии в роли переговорщика и отбросил эту идею. Кстати, и Олег висел на мне, его состояние не могло не беспокоить: не подставляю ли я его под удар, заставляя заниматься расшифровкой, которая может оказаться интеллектуальной ловушкой Виктора, имеющей целью свести с ума любого, вникшего в её смысл достаточно глубоко?

Действовать придётся самому.

Я дождусь, когда Сашин парень окажется в одиночестве, захвачу его в заложники и выдам его Александре в обмен на гарантии её нахождения в Москве.

Это шантаж.

Это конец их счастья и безмятежности.

Это жестоко.

Но если я вмешаюсь со своими жёсткими, но отнюдь не фатальными действиями, то есть надежда на хэппи энд, а если вмешается наш враг, то от возлюбленных останется мокрое место.

А сделать вид, что ничего не произошло? Нельзя. Сила, у которой я под колпаком, через меня уже обнаружила Александру и планирует роковую расправу.

Я понимал всё, что сегодня видел, кроме одного.

Я не понимал беспечности и радости Александры, которые невозможны без внутреннего покоя, а этот покой явственно ощущался. А то, что я порой умею читать эмоции каждого из нас, сомнению не подлежит. Откуда этот покой? Какими бы ни были её надежды и чувства, связанные с настоящим, она вряд ли сумела бы избавится от нависающей угрозы, мнимым источником которой я являюсь.

Это с необходимостью омрачало бы её существование.

Но вид самой Александры убеждает в обратном.

Я не мог представить гарантий и доказательств, которые бы мне потребовались бы, чтобы ощущать себя подобным образом.

Кто, кроме нашего врага, мог дать ей их?

Даже если она меня предала, то страх не исчез бы.

"Доносчику — первый кнут", — гласит древнерусская мудрость.

Могла ли Александра потерять голову от любви?

Или это она — корень всех наших проблем: она есть хитроумное могущество, уничтожающее нас одного за другим?

Она и есть наш палач.

Наш судья.

Наше уничтожение?

Вся ночь была потрачена на подготовку похищения.

Приходилось всё делать самому.

Олег находился в фазе сна. Чтобы минимизировать вред, наносимый перенапряжением нервной системы, я раз в несколько дней устраивал Олегу суточный сон. Можно было бы пустить ситуацию на самотёк — он уже не малый ребёнок — но я опасался отпускать его далеко от себя, а транквилизаторы с неизбежностью увели бы Олега на сторону к общению, к громким вечеринкам, к веселью, к женщинам, ко всему, чего он лишён с тех пор, как связался со мной.

Имелось ещё одно необоснованное подозрение, ничем не подкреплённое, но я не хотел допускать Олега к транквилизаторам, заменяя их обычным снотворным.

Поэтому раз в три-четыре дня я вкалывал ему высокую дозу барбитуратов, витаминов и питательных веществ. Накануне того, как обнаружилась Александра, я, как раз вкатил ему очередной "коктейль".

Олегу оставалось быть в беспамятстве до вечера следующего дня, а к тому моменту все планы должны были быть выполнены, и мы, счастливые и объединённые вместе с Александрой, уже должны будем дружно противостоять злу.

То есть мне хотелось, чтобы так было.

А иначе даже и не хочу представлять.

Когда небо зарумянилось восходом, я уже тихонько подкатил к подъезду логова Александры, где намеревался, затаившись, выследить мгновение, когда либо Саша, либо её возлюбленный выберутся наружу, а затем либо, если первым появится парень, похитить его на пути из дома, либо, если выползет Александра, проникнуть в квартиру и расправиться с парнем на месте. Второе было предпочтительней, так как не требовало никаких лишних передвижений: Александра сама вернётся, и мы совместно разрешим наши проблемы. Первый вариант требовал транспортировки выведенного из строя человека, поиска временной базы для надёжного содержания военнопленного, одновременно с этим надлежало установить связь с Александрой, заманить её на переговоры и склонить к капитуляции. Параллельно этому нельзя забывать, что Александра может предпринять попытку отбить возлюбленного, мобилизовав банду панков.