— Ну да! Я так устала. Держать на плечах всё человечество столько веков, — Она смотрит на свои изящные тонкие плечи. — Становись моим полководцем? Хочешь процветания всему человечеству? Хочешь избавить от болезней, от войн, хочешь подарить миру золотой век? Тогда давай сделаем это вдвоём. У меня же заметная часть времени уходит на наше противоборство.

— Ты хочешь сказать, что и я виноват в сегодняшних бедах.

— А ты считаешь, что нет?

— Согласен, виноват.

— Тогда по рукам? — её лицо расцветает от радости.

— Знаешь, я думаю, от нашей беседы зависит судьба вселенной, от нашего сиюминутного решения зависит, кто победит.

— Никто не победит, — просто отвечает она, — из-за твоего упрямства.

— Ошибаешься! — возражаю горячо. — Ты же до сих пор боишься, признайся.

— Я ничего не боюсь, — железные нотки ощутимо проскальзывают в её голосе.

— Как бы не так.

— Чего же я боюсь?

— Того, что наступит, когда я одержу верх! Мир изменится, само пространство и время переплетутся и переродятся!

Она фыркнула:

— Дурак! Это уже наскучило! Старая песня. Всё останется, как прежде, только ты будешь сидеть на моём месте и скрежетать зубами от бессилия и однообразия, а я буду пытаться победить.

— Не будешь. Вот, чего ты боишься.

— Я подозревала…

— Нет, ты знала: не только вселенная вывернется наизнанку, но и наши части божества сольются воедино. Ты боишься потерять себя!

— А ты нет?

— Нет, я ради этого голову готов сложить!

— Фанатик, — объявляет ЭЛЬ свой приговор, — ты будешь вечно метаться в неведеньи от рождения до смерти и от смерти до рождения! Ну, давай, убегай, умирай — я всё равно снова найду тебя и твоих горе-помощников и снова уничтожу всех до одного, а допусти ты хоть одну ошибку, я захвачу новых пленных: в конце концов ты останешься один! Канай отсюда.

— А кто сказал, что я собираюсь снова умирать?

В тот же миг она читает мои мысли, и место, где мы говорили, заполняет лава разверзнувшегося вулкана… город, в котором мы есть, пылает огнём… сотни метеоритов дырявят его землю… тысячи торнадо мечутся там, где раньше была эта несчастная страна, столицей которого был этот город, а весь материк, когда-то названный Евразией, раскалывается на куски и погружается в пучины вскипевшего океана — но я уже далеко и всем своим божеством запоминаю каждую человеческую единицу, погибающую ежесекундно, каждое живое нечто исчезающее навеки, каждый камешек, каждую молекулу — отныне все они в моей памяти: придёт час, и я воссоздам их, дабы вернуть к жизни и свету. Они ждут и дождутся своего звёздного часа, как уже ждёт несметное количество их предков, умерших, истлевших, но потенциально живых в моей памяти бога.

Придёт час…

Итак, я готов принять поздравления по поводу своей победы.

Не надо аплодисментов, она произойдёт не прямо сейчас.

Прямо сейчас ЭЛЬ сходит с ума, разыскивая меня по вселенной.

Вскоре она преуспеет и расправится со мной.

Этого я и жду.

Гениальная стратагема Виктора сложилась благодаря невольной подсказке ЭЛЬ: мы их всех проведём вокруг пальца.

ЭЛЬ сама приведёт нас к победе.

Даю слово: и волки будут сыты, и овцы целы.

Моя борьба близка к завершению, а ваш конец Света близок, как никогда. Если в грядущем мироздании останется время, если там останусь я, то я напишу поэму нашей битвы от зарождения вселенной и до её гибели. Могла ли победа быть достигнута раньше? Читайте…

Однажды уже случилось, что победа была близка. Тот раз описан в ваших религиозных книгах, но тогда не хватило мелочи. Я так хочу похвастаться, но избегаю подробностей: ЭЛЬ не дремлет, и написанное однажды достигнет её разума. Но я всё расскажу — обещаю.

Осталось малое: умереть и возродиться.

Я буду писать это, пока могу писать, не опасаясь погибнуть раньше времени — но цена нашей беседы высока — прямо сейчас ЭЛЬ есть, чем заняться. Я организовал несколько эпидемий, переворотов, крестовых походов, татаро-монгольских нашествий, пару мировых войн. Ей будет, чем заняться и завтра, пока я буду скрываться и готовиться к победе. Мутная вода, чёрные камни. Чёртовы каменюки. Чёрные скалы и вода полощется внизу, закат, чайки…

— ЭЛЬ, прощай! Я проиграл и на этот раз!

Она шагает на край моего обрыва.

ЭЛЬ великолепно контролирует себя.

Это её мир, которым она правила испокон веков.

Самый красивые женщины вашего племени — всего лишь её личины и явления. Блёклые и мимолетные.

ЭЛЬ бурлит эмоциями: она угадывает, какие чувства мимолётные, а какие достойны эпохального мига моего ухода.

Она облачена в тёмно-фиолетовые, яркие оттенки синего, какие сумерками предвосхищают мрак и провожают вечер. Её одежды усыпаны чёрными и фиолетовыми драгоценными камнями, её окружает горьковатый запах лаванды и полыни.

Она скрыла лицо под голубой маской, покрытой бриллиантовыми блёстками. Не хочет, чтобы я видел её слёзы? Как это по-людски. Под маской не скрыть глаз, блестящих и чёрных, не скрыть губ, которые моя возлюбленная и ненавистная противница и соратница часто покусывает. И женщина, и бог в одном теле. Моё гениальное дитя. Химера слабости со всесилием.

— Ты уходишь, — с презрением бросает она.

— Да, — киваю.

А ветер истерично треплет распущенные чёрные волосы ЭЛЬ, да волны ворочаются на дне обрыва.

— Ты вернёшься, — срывающимся голосом клянётся она.

— Любить, значит возвращаться, — соглашаюсь я.

— Не здесь, ИЛЬ: это в твоём несбыточном мире грядущего. Здесь — всё иначе: ни ты, ни я, не есть исключение из правила.

— А как здесь? Как здесь у тебя? — мне приходилось кричать, хотя она стояла совсем рядом, чтобы заглушить рокот прибоя. — Любовь должна быть бесконечна, нескончаема: абсолютно. Но в конечном мире бесконечного не бывает. Любовь в твоем мире мимолётна, горька, тягостна! Пусть мы будем вдвоём: так пройдет секунда, минута, неделя — а через год любовь обратится в рутину, потому набьёт оскомину, а потом и вовсе станет ненавистью. Мы прошли это. Вспомни, для чего это затевалось? Все эти миры? Ради Любви.

— Здесь, любить значит: прощаться! — жёстко чеканит ЭЛЬ. — Здесь, в нашем конечном вселённом мире, любовь — это круг: рождение, кульминация, смерть…. и снова… и опять.

— Потерпи, милая: я знаю, как нам победить, не оставляя в минувшем никого.

— Мечтатель, — с презрением выплёвывает ЭЛЬ.

— Прощай, ЭЛЬ, — я склонил голову и выглянул в бездну под нашими ногами, заполненную скалами, водой, пеной, — не ищи моего тела, путь оно станет пеной, упадёт якорем туда, где ему суждено распасться на составляющие.

— Бытие погрузится в траур, — голос ЭЛЬ сорвался на хрип.

Я запрокинул голову и посмотрел на звёзды: я буду падать и увижу закат неба.

— Слышь, не в службу, а в дружбу, — неожиданно вспомнил я.

ЭЛЬ насторожилась.

— У меня дома остался аквариум с золотыми рыбками. Круглый такой, присмотри за ними? Я их завёл в детстве, думал сдохнут скоро, а они оказались бессмертными. Жрут, срут, плавают, блестят на солнце. Или пусть Маша присмотрит. А там, глядишь, и детишкам её будет забава. Я не издеваюсь, я серьёзен.

У ЭЛЬ глаза вылезли на лоб, она даже сбросила маску-домино:

— Ты спятил от метафизики? Ты собираешься умереть, такой момент, всё так красиво обставлено: океан, обрыв, волны, прибой, закат, Млечный Путь и… аквариумные рыбки? Ты никуда без балагана? Да?

— Исполнишь?

— О, мой Бог! — ЭЛЬ скомкала фиолетовую маску и отшвырнула в обрыв, маска заиграла бриллиантами в свете Сатурна и порхая скрылась где-то в камнях и волнах. — Ты меня достал! Я хочу есть, я хочу пить, я хочу в туалет: битый час стою здесь в этом идиотском наряде, корчу из себя идеал и мёрзну на ветру! Ты в курсе, что эти цвета уже не в моде? Будет новый дом твоим рыбкам! А теперь, давай все закончим красиво, а? И быстро?

Я сотворил трагическое выражение лица и молвил: