Теперь собравшиеся отозвались уже не столь уверенно. Эти мужчины полюбили уют домашних очагов и тепло горячих бань. Им нравились драгоценности и сверкающие мечи.

— Послушайте меня, все вы! Мы намерены сделать сложное простым. Я хочу очистить мир огнём. Хочу видеть вокруг чистую степь. Не оставить и камня на камне. Не оставить ни одной нетронутой крыши. Не оставить ничего, кроме пепла нового рождения, и, клянусь вам всеми богами, которых вы почитаете, — победа будет за нами. Ведь этого хотят боги!

— Аттила! — разнёсся гул голосов.

Он кивнул с мрачным удовлетворением, хотя знал, какова натура большинства его сторонников и к чему они стремятся.

— Сделайте это, — пообещал он им, — и вы станете богаты, поскольку вся добыча достанется вам.

Подобно грому, объявляющему о будущей грозе, слухи о собрании гуннов дошли до Аэция. Он остался на зиму в Августа Тревероруме в долине верхнего Мозеля, некогда славном городе, но столь же обнищавшем в настоящее время, как и его разорённая армия. В прошлом Августа Треверорум был императорской резиденцией, но его успели разграбить, а после перестроили и окружили новыми стенами. Дворец Константина превратили в церковь, потому что на севере больше не появлялась ни одна имперская делегация. Бани закрылись, а вновь прибывшие франки и белги[60] сделали из них жилые помещения, разделив деревянными перекрытиями прежние залы с высокими арками. Здесь больше не устраивали игр, и арена стала рыночной площадью.

Однако Тревер оставался самым неприступным и стратегически важным римским городом в регионе. Отсюда Аэций отправлялся на судах по Рейну, путешествуя по реке то вверх, то вниз. Он с беспокойством осматривал крепости и другие оборонные пункты, требовал их укрепить и быть готовыми сжечь мосты через реку, когда придёт пора. Генерал посылал сообщения аланам, бургундам, франкам, арморикам[61] и саксам, предупреждая их о нашествии гуннов. Аэций объяснял, что цель варваров — уничтожить Запад и превратить их всех в своих вассалов. Они смогут выстоять, лишь объединившись, неустанно повторял он, надеясь, что варварские королевства последуют его совету.

Но они откликались осторожно и нерешительно. Многие спрашивали об огромном мече, наслушавшись о нём разных небылиц. Тот ли это меч Марса, который Аэций сумел добыть у Аттилы? Существует ли он на самом деле? И какой силой обладает?

— Приезжайте ко мне весной, и вы увидите его своими глазами, — отвечал им Аэций.

А тем временем лазутчики Аттилы добрались до дворов этих королевств и стали уговаривать их правителей капитулировать и подчиниться, уверяя, что для их племён это единственная возможность выжить. Они не выдержат будущего вторжения гуннов, предупреждали лазутчики, а союз с разлагающейся Римской империей — просто глупость.

Ключевой фигурой и для Аэция, и для колеблющихся племён был король вестготов Теодорих — наиболее могущественный из варварских полководцев. Если он присоединится к римлянам, то у Аэция и его союзников появится хоть какой-то шанс на победу. А если сохранит нейтралитет или примкнёт к Аттиле, всё будет потеряно.

Теодорих хорошо сознавал свою важную стратегическую роль и настороженно относился к уловкам Аэция. Генерал уже столько раз манипулировал германскими племенами. В ответ на каждое официальное послание и каждое льстивое обращение он словно отстранялся от Аэция.

Я не ссорился ни с Аттилой, ни с вами, — писал он римскому генералу. — Сейчас зима, и люди должны отдыхать. Весной вестготы примут решение, руководствуясь нашими интересами, а не вашими.

Император Валентиниан всё так же оставлял без внимания будущую угрозу. В ответ на требования Аэция прислать ему больше солдат, оружия и припасов он присылал полководцу пространные письма с жалобами на неумелых сборщиков налогов, на жалкие пожертвования богачей, нечестность бюрократов, предательский заговор своей сестры и эгоизм военных с их планами. Разве армия не способна оценить всю сложность проблем императорского двора? Неужели Аэций не понимает, что император делает всё, что может?

Я подозреваю, что Ваши лазутчики дезинформировали Вас относительно намерений Аттилы. Должно быть, Вы не уяснили, что Маркиан приостановил выплату дани, которую Восток неизменно отправлял гуннам, и отозвал свои войска из Персии. Разве это не свидетельствует, что гнев Аттилы, скорее всего, обрушится на Константинополь? И разве Аттила не один из Ваших самых старых друзей? Разве гунны не служили в Ваших войсках и не были смелыми наёмниками в периоды Ваших кампаний? И разве моя половина империи не беднее, чем у Маркиана? Почему же Аттила пойдёт на нас войной? Ваши страхи преувеличены, генерал...

Это похоже на лепет ноющей и жалеющей себя жены, с горечью думал Аэций. Он знал, что Валентиниан расходовал немалые средства на цирки, церкви, дворцы и банкеты. Новые императоры отказывались признать, что они уже не могут жить, как жили в былые времена. Легионы набирались лишь наполовину. Вербовщики были подкуплены. Обмундирование и вооружение оставляло желать лучшего. Может быть, прорицатели правы, размышлял генерал. Может быть, Риму пора умереть. И мне тоже. Но всё-таки...

Он поглядел на зелёный Мозель, разлившийся от весенних дождей. Эта река давно уже перестала быть мощной транспортной артерией для императорской торговли, но сохранила своё значение для римского сельского хозяйства и коммерции в северных областях Галлии. Варвары могли смотреть на Рим свысока, но при этом копировали его на свой манер, смешно и как-то по-детски. Их церкви были неуклюжими, а дома грубыми, пища простой, животные неухоженными, а их презрение к письменности не поддавалось разумному объяснению. Однако они подражали римлянам, прихорашивались, надевая награбленную одежду, и обитали в полуразрушенных виллах так, как могут жить обезьяны в храме. Они старались готовить на анисовом и рыбном масле. Некоторые мужчины коротко стригли волосы по римскому обычаю, а некоторые женщины обменивали свои башмаки на сандалии в римском стиле и ходили в них, несмотря на грязь.

В этом что-то было. И если Аттила победит, исчезнет даже такая мимикрия. В будущем мир ждёт возврат к первобытной дикости, забудутся любые познания, философия и ремесла, для всех настанет пора заката, а христианскую церковь уничтожат. Неужели эти дураки не видят, что миру угрожает катастрофа? Но один дурак и шут всё ясно видел: Зерко. Не странно, что этот карлик сделался любимым спутником генерала. Он был не просто забавен — он был проницателен. И вернулся с информацией не только о силах Аттилы, но и о самом гунне. О его страхе перед развращающей цивилизацией. И это вопреки тому, что Аэций помнил Аттилу как самого спокойного, тихого и угрюмого из всех гуннов, с которыми близко познакомился, став заложником в их лагере. Аэций задумался над тем, был ли действительно так прост этот несчастный человек с его тайными душевными ранами.

Разумеется, он вовсе не был прост. Напротив, хитёр и предприимчив. Пока гуннские полководцы расхаживали в награбленных одеяниях и хвастались одержанными победами, Аттила заключал секретные союзы, умело пользуясь своей незаметной, но огромной магнетической силой. Он доказал, что является отменным тактиком и на поле боя, и в дипломатии. Пока остальные задирали носы, он поднимался всё выше, убеждал, находил сторонников и убивал. Гуннские всадники, совершавшие некогда набеги, напоминавшие эпидемии чумы, стали при Аттиле чем-то гораздо худшим: ордой будущих завоевателей мира, желавших вернуть его в блаженное состояние животной примитивности.

Всё это Зерко и пытался объяснить, однако он заметил и кое-что другое, не менее важное: основное ядро гуннской армии было невелико, варвары часто ссорились и грызлись, как собаки из-за куска мяса, а их настроение быстро менялось, если преимущество оказывалось не на их стороне.