— Подождите, — ответил я, пытаясь заставить себя думать. По крайней мере, я буду не столь уязвимой мишенью, если спешусь. Так я и сделал: опустил копьё толстым концом на землю, опёрся на него и спрыгнул на землю.

— Посмотрите, он слез с лошади! — закричали гунны. — Этот римлянин — трус. Женщина достанется Скилле!

Подняв щит и распрямив плечи, я обратился к Эдеко:

— Я буду сражаться пешим.

Он изумился.

— Мужчина без коня как без ног.

— Не в моей стране.

— Но ты в нашей стране.

Я пропустил его слова мимо ушей и, стараясь унять дрожь в ногах, вышел в центр самодельной арены. Это был круг в двести шагов, и стеной ему служили тысячи собравшихся варваров. Да, отсюда невозможно скрыться.

— Он трус, — кричали друг другу гунны. — Видите, как он стоит, готовясь к казни.

Скилла напрягся и недоумённо уставился на меня. Неужели я просто желал спасти от стрел свою толстую кобылу? Но Диане ничего не угрожало. Скилла, как и обещал, собирался поскорее расправиться со мной и забрать лошадь себе.

Я стоял в самом центре поля. Скилла, тебе придётся подъехать ко мне.

Я обернулся назад. Аттила сидел на второпях сооружённой платформе. Илана и другие женщины прижались к её подножию. Огромный меч Марса, ржавый и зазубренный, лежал на коленях у тирана. Человек в греческом одеянии нагнулся к плечу Аттилы и шёпотом комментировал происходящее. Я догадался, что это и был Евдоксий, возвращение которого стало предлогом для стравы. Почему он так важен для Аттилы? Каган поднял руку и тут же опустил её. Поединок начался! Толпа дружно загудела. Многие пустили по кругу бурдюки с вином и кумысом.

Скилла опять объехал ринг, слушая радостные выкрики гуннов. Он не решался напасть и, очевидно, прикидывал, что я сейчас буду делать. А я просто-напросто следил за передвижениями по арене, кольчуга доходила мне до колен, овальный щит прикрывал туловище, оставляя незащищёнными только голову и ноги, и на глаза падала тень от шлема. Меч лежал в ножнах, а копьё словно вросло в землю. Я застыл, как стражник на посту, не сгибался и не приседал, но был надёжно прикрыт. Наконец гунн решил, что пришла пора действовать. Он подскакал ко мне и привычным ловким движением достал стрелу из колчана, натянул тетиву и выстрелил. Скилла не мог промахнуться.

Однако в отличие от сражения, где никто не сумел бы уклониться от сотен и тысяч летящих стрел, я обладал в поединке некоторым преимуществом и видел, куда была направлена его стрела. Поэтому я резко отклонился влево, и она просвистела над моим правым плечом, не причинив мне никакого вреда. Стрела полетела в толпу, и гунны с криками отпрянули назад, падая друг на друга. Впрочем, этот лёгкий снаряд никого не задел и воткнулся в грязь у ног собравшихся. Послышался злобный хохот.

— Одна, — вздохнул я.

Раздражённый моим манёвром, Скилла отъехал чуть подальше и, находясь на периферии арены, вновь выпустил стрелу. Я опять успел увернуться. Стрела с причмокиванием пронеслась по воздуху и прожужжала у меня над ухом. Отчего-то я представил себе, как она вонзилась в стену дома, но тут же прекратил эту неуместную игру воображения.

— Две. — Мой голос, кажется, стал звучать твёрже.

Из толпы донёсся целый хор воплей и свистков. Скилла отступил назад, чтобы расширить поле действия.

— Пусть целится в римлянина, а не в нас, — произнёс кто-то, а остальные обсуждали, не ослеп ли он от моих ударов.

Насмешки разозлили Скиллу, он подхлестнул Дрилку и пустил его галопом. Гунн по-прежнему кружил около меня, но его тактика сделалась какой-то странной и непонятной мне. Он со сверхъестественной скоростью (хотя для гуннов она была вполне обычной и выработалась в результате многолетних тренировок) выпустил одну за другой несколько стрел. Я не сумел бы спрятаться от них, просто стоя или пытаясь уклониться от каждой в отдельности. Нужно было изменить тактику, и я присел, заслонившись щитом, а в следующее мгновение скорчился и прижался к земле. Три стрелы пронеслись надо мной, ещё три ударились о скруглённый угол щита, поцарапав его, но не пробив насквозь. Когда их поток иссяк, я отскочил, распрямился и выдернул стрелы, застрявшие в моем щите.

— Восемь.

Скилла опять подстегнул коня и описал очередной круг. Очевидно, его сбило с толку моё умение уклоняться, и он не знал, как меня обойти. Вчера он точно так же растерялся от моих боксёрских приёмов. Заметив упавшую на землю стрелу, он нагнулся, чтобы её поднять, но его остановил подбежавший гунн.

— Ты взял всего один колчан! — закричал он.

Толпа в порыве азарта подобрала оставшиеся стрелы.

— Всего один колчан! Стреляй в цель, или будь проклят, Скилла!

Я ощутил, как презрение, которое они испытывали по отношению ко мне, уступило место если не уважению, то некоей симпатии.

— Эх ты, мазила! — крикнул кто-то Скилле. — Да ты и своей матери в зад попасть не сможешь!

Карлик Зерко слез с плеч жены и начал расхаживать перед гуннами, восторженно восклицая:

— Римлянин — человек-невидимка! А гунн — слепец!

Скилла нахмурился, пустил лошадь галопом и чуть не сбил карлика с ног, но Зерко успел отбежать и скрылся в толпе. Правда, перед этим он гикнул и ловко перекувырнулся.

Гунн выпустил новую стрелу, а потом ещё одну. И опять сделал это как-то невнимательно, дав мне возможность увернуться.

— Десять.

Однако когда я уклонился от десятой стрелы, Скилла резко изменил тактику. Подхлестнув коня, он направил его в мою сторону, наклонился и не упускал меня из виду, пока Дрилка приближался, выворачивая копытами комья земли. Теперь Скилла хотел выстрелить в меня с двух шагов и навсегда разделаться с противником, пронзив его грудь.

У меня не хватило времени закрыться щитом или как-нибудь увернуться. Когда он подъехал ко мне вплотную, я перестал опираться на воткнутое в землю копьё и, приподняв его, бросился с ним наперевес к прицеливавшемуся гунну. Копьё обрушилось на Скиллу, он дёрнул поводья, лошадь отпрянула, и я промахнулся. Его стрела тоже пролетела мимо цели, устремившись ввысь. Гунны откликнулись на наши неудачи взволнованными возгласами и грубыми насмешками. Скилла снова описал полный круг, а я подбежал к упавшему копью.

Мы повторили «обмен ударами», результат остался тем же. Ни он, ни я не пролили ещё ни капли крови.

— Двенадцать, — сосчитал я и перевёл дыхание. Пот заливал мне глаза.

Эдеко вышел из толпы на арену и взял Дрилку под уздцы.

— Ты, кажется, намерен охладить его пыл ветром от твоих стрел? — упрекнул он Скиллу. — Это не игра, ты рискуешь жизнью и репутацией. Подумай-ка головой, мальчик.

Скилла вырвал поводья.

— Я принесу тебе его голову, дядя.

Он опять поспешил мне навстречу, но остановился слишком далеко, и я не смог бы метнуть в него тяжёлое копьё. Скилла повторил свой старый приём, выпустив в меня одну за другой три стрелы. Мне больше некуда было от них скрыться, и две стрелы с силой ударились о щит. А одна попала в кольчугу, но не пробила её. Броня спасла моё сердце. Однако другая стрела всё-таки ранила левую руку, державшую ремни щита, угодив мне в предплечье. Я едва не лишился защиты, а от боли и потрясения мог бы утратить бдительность в этот роковой момент. Очередная стрела со свистом пролетела в воздухе. Скилла направил её прямо мне в глаз, но в последнее мгновение я пригнулся, и её остриё со звоном прошило шлем, повредив мне голову. Я зашатался.

— Шестнадцать.

Я заморгал, в ушах у меня гудело. А со щита стекали струйки крови.

Шум толпы быстро перерос в нестройный шёпот. Скилла, без сомнения, попал в мишень, и речь уже не шла о промахе, но мой римский щит и снаряжение оказались прочнее, чем они ожидали. Что же это было за колдовство? Несмотря на насмешки над проигравшими противниками, гунны с уважением относились к умелой обороне или к добротной броне.

Конь Скиллы галопом скакал по полю, а толпа то громко ободряла нас, то столь же громко выкрикивала что-нибудь обидное для обоих. Скилла проехал ещё один круг, и было видно, что он немного растерялся.