Конечно, барон — самый страшный из немертвых. Но рядом с любым из них люди испытывают, конечно, не такой могильный холод, но, по меньшей мере, дискомфорт. В то же время, некий боец бессмертного полка запросто ведёт с ней задушевные беседы, знает про прогулку на единороге, смотрит, как она загорает, критикует музыку, которая ей нравится — и всё это без малейшего вреда для здоровья лэссы…

— Ах ты гад! — в сердцах выплюнула вслух оскорбленная невинность, досадуя, что не догадалась раньше, — так ты живой… ну сейчас твоему дедушке придётся взяться за досрочное воскрешение — плевать мне, готов ты там или не готов!

Она бортонула плечом зазевавшегося лакея, зло рыкнула на подвернувшуюся под ноги служанку с подносом, не ответила на приветствие учителя Дженно, и неизвестно сколько ещё ни в чём неповинных обитателей замка пострадали бы в ближайшем будущем, но тут случилось страшное: путь разъяренной Роне преградил её обидчик.

— И кто это тебя так разозлил? — наивно спросила ничего не понимающая жертва предстоящего убийства.

Вместо ответа Рона цепкими маленькими пальчиками ухватила его за рукав, развернула и потащила за собой по коридору, не слушая удивленных заверений, что это, по меньшей мере, нелепо.

За последние дни в её комнате развился ненавязчивый бардак. Книги были старательно разложены по кровати, золотые сережки и кулон (надевала на какое-то мероприятие в присутствии Губернатора) бережно уложены на исписанный черновик посреди письменного стола, куртка упокоилась на дверце шкафа, а аккуратная сопка нижнего белья стыдливо прикорнула посреди подоконника, кокетливо вывешивая полоску кружевного чулка, как издевательский язык насмешника. Впрочем, сейчас её это совершенно не волновало. Она зло прищёлкнула пальцами — и щеколда на двери испуганно скользнула в пазы, отгораживая их от внешнего мира.

— Вы! — обличительный палец указывал Лейральду в грудь, не давая ошибиться в том, в чей адрес полилась последующая тирада, — низкий, подлый, бесчестный, наглый идиот! Упырь, мразь и сволочь. Пижон и актёр! Фальшивка, дери вас крылатый ящер!.. — она замахнулась и отвесила обалдевшему мужчине горькую, обиженную пощёчину, но не рассчитала силы (или от полноты чувств споткнулась обо что-то вроде пустой чернильницы, оставшееся по недосмотру на полу) и с размаху проехала щекой по шершавому налокотнику его лёгкой брони.

Ральд поймал её за локти — придержал, и не выпустил — чтобы она не дай боги не оступилась ещё раз и не расквасила нос.

Рона вскинула руку к лицу — щёку и бровь саднило.

«Я же говорил тебе, я просил тебя уйти» — хотел сказать Ральд, и даже начал уже подбирать слова, но промолчал. Вместо этого — наклонился, и прижался щекой к её горячей щеке.

А она вцепилась в его ворот и притянул ближе, к себе, завершив движение. Губы его были жесткими и тёплыми. Ни один покойник не мог быть таким тёплым; и ни один уважающий себя немёртвый не стал бы с такой силой стискивать её плечи, отвечая на поцелуй…

Они оторвались друг от друга, и застыли. Молча, внимательно глядя в глаза, изучая лица, запоминая каждую чёрточку и стремясь увериться в том, что всё происходит на самом деле.

Лейральд искал в себе силы податься назад. Это было не правильно, этого не должно было происходить. Все несуразности связанные с этой взбалмошной девчонкой, все безумства, которые она творила, заставляя его глухо завидовать бесшабашности и безнаказанности, все беды, которые её неуёмное любопытство неминуемо принесёт — должно уйти в прошлое. Прямо сейчас, или через неделю, когда Бессмертный полк покинет уже ставший привычным лагерь возле приграничного замка Тауэр Мерелль…

Рона увидела на его лице даже не сомнение — мучительную борьбу, которую он хотел, и не должен был проиграть.

— Лейральд, вы…

Он снова потянулся к ней. Медленно, каждое мгновенье обещая себе, что не пойдёт дальше, и с каждым мгновеньем всё яснее понимая, что не сможет остановиться.

Рона стояла, не двигаясь, пропуская через себя напряженное ожидание — она привыкла быть раскованнее, свободнее, смелее, но теперь просто замерла и ждала, пока не ощутила на своих губах лёгкое, как крыло бабочки, прикосновение… и тогда сжавшаяся пружина, отсчитывавшая биения сердца, распрямилась.

Этот поцелуй был настоящим, глубоким и жарким, несдержанным и обещающим.

— Ты не понимаешь, — отчаянно прошептал он в её раскрытые губы. Было невозможно оторвать взгляд от глубоких серых глаз. Невообразимо — отпустить её и не касаться гладкой, нежной кожи, — ведь мы уедем…

— Понимаю. Замолчите. Не думайте.

Она была поразительна: вся — от доверчивых касаний, когда целовала его лицо, до странной манеры говорить ему «вы». Если бы ты знала, девочка, что мне всего-то… всего только двадцать семь. Хотя тебе я, наверно, кажусь очень взрослым… но на самом деле, рядом с тобой я чувствую себя подростком!

Он отступил на шаг, наслаждаясь её видом; он знал женщин — аристократок и шлюх (зачастую — одно и то же) — но ни в одной из них не было столько жизни, столько любви в её самой искренней, неприкрытой форме. Его ладони прочертили широкие полосы по затянутой в бархат курточки груди, запрещая ей подходить ближе. Потом с оттяжкой провёл пальцами, заставляя мелкие пуговицы выскочить из петель.

Рона улыбнулась, и принялась сражаться с застёжками его лёгкого доспеха. Ральд испытал сильнейшее желание сорвать куртку к рогатому демону о трёх хвостах, но всё-таки сдержался, накрыв её тонкие пальцы своей рукой, и торопливо расстегивая пряжки.

Куртки полетели на пол, за ними последовали сорочки… лэсса тихо ахнула:

молодое красивое тело лэрда перечеркивали полосы шрамов — глубокие и не слишком, едва заметные и такие, будто их прижигали железом.

— Закрой глаза, — тихо попросил Ральд, проклиная собственную опрометчивость: это ж надо было, так напугать девушку, — не смотри.

— Бедный, — не слушая его, сказала Рона, и прохладные пальцы пробежали по давно зажившему глубокому рубцу, — тебе было очень больно…

— Не настолько, раз всё ещё жив, — попытался пошутить он, прежде чем подхватить её на руки и бережно перенести на кровать. Она была непривычно-покорной, ласковой, расслабленной, даже нежной. Ей это удивительно шло.

Ральд гладил её хрупкие плечи, проводил рукой по животу, ощущая мягкое, податливое тепло. Он целовал её шею и ключицы, его светлые волосы рассыпались, щекоча её грудь. Она улыбалась, бесстрашно водя ладошками по суровым шрамам, не обращая на них внимания, отыскивая чувствительные участки кожи.

Ему хотелось обнять её, и никогда не выпускать, заслонить собой от невзгод этого мира; пусть они все останутся на его шкуре — её это уже вряд ли испортит. А она… она должна остаться такой — трепетной, наивной и открытой. И будет любить его так же, как любит сейчас — бескомпромиссно и бездумно.

Рона грелась в его ласках, как маленький котёнок в солнечных лучах, и это было прекрасно, но они оба хотели большего. Она мягко толкнула Ральда в грудь, заставляя перекатиться на спину, и беззастенчиво потянулась рукой к его кожаным штанам, даже сквозь плотную ткань отчётливо ощутив его возбуждение.

Ральд вспомнил одну из первых их встреч и тот бред, что они несли — и еле сдержался, чтобы не засмеяться. Нет, она бы не обиделась. Но причиной веселья пришлось бы делиться, а ему было не до того — тем более, когда её пальцы распутали ремень и прикоснулись к телу.

— Да…, - он накрыл её ладонь своей, нажимая сильнее, показывая ритм, в то же время другой рукой лаская её шею, путаясь пальцами в коротких рыжих волосах.