— Да, — пальцы скользнули по шее, запутались в коротких рыжих волосах.

— Да пусти же… — и Рона сама не смогла побороть искушение тонкими ладонями проследить жесткую линию его скул.

— Хватит, — он дёрнулся, как от удара. Внезапно всё встало на свои места.

Ральд подхватился с земли, помог ей подняться, отряхнул налипшие на безнадёжно испачканную сорочку травинки — всё это с непробиваемо равнодушным лицом. Коротко кивнул, развернулся и ушёл, оставив Рону в изумлении смотреть ему вслед. Ещё не сразу она почувствовала, что пронизывающий ветер от ручья, всё же, неприятно холодит лопатки. Думать о произошедшем не получалось, да и не хотелось вовсе. Хотелось — догнать шагающего широким шагом немертвого, повалить обратно на песок и целовать, пока с лица не сойдёт эта бледная, беспристрастная мина.

Солнце ещё не взошло, когда Тарден, тяжело опираясь о стену, выбрался из комнаты. В просторном, но тёмном помещении он чувствовал себя как в пещере — заваленной неподъёмными валунами, откуда нет выхода. Просторная льняная хламида вряд ли могла быть подходящим одеянием для того чтобы ходить по замку. Однако его собственная одежда пропала ещё в пути, а попросить слуг принести что-нибудь он за незнанием языка не мог, да и не стал бы.

Лэрд Советник услышал его опасливые шаги и насторожился: что понадобилось юноше ночью, одному в коридоре? Нечего было и думать проследить за ним незаметно, а отправлять кого-то из слуг было неразумно — толком не освоившийся в замке друид мог испугаться, решив, что сделал что-то не то. Эйлас поднялся из кресла, расставаясь с мечтой всё-таки подремать немного перед рассветом, и поплотнее запахнул тяжелый домашний халат.

— Тарден, — негромко окликнул он, и тот, вздрогнув, обернулся, — это я, — успокаивающе проговорил Советник.

— Приветствую вас, — синие с прозеленью глаза смотрели с испуганной неуверенностью.

— Не спится? — сочувственно проговорил лэрд.

— А вам? — ответ сошёл бы за дерзость, не будь это сказано печальным, где-то сочувственным тоном.

— И мне, — покорно согласился Эйлас, разглаживая усталую морщинку между бровей.

Они вместе поднялись по узким крутым ступеням на Восточную башню; кое-где Советнику приходилось поддерживать юношу под локоть, чтобы он не оступился. И перед ними раскинулись пустоши — вереск в предрассветном тумане блестел благородной сединой, как виски Советника, небо на востоке зеленело, как печальные глаза друида.

— Я видел сон — как вереск тлел,

Покорен. Покорён.

Кто миром правил — не у дел —

Тиран — обожествлён.

Огнём — колючим и слепым,

Отравой, жгущей плоть -

Булат, и сталь и серый дым -

Суров войны господь.

Как мёртвый хруст сухих дерев

Мешался в гулкий стон -

Я слышал траурный напев

Всех тех, кто побеждён.

Клинок, вгрызавшийся в броню,

Огонь, пожёгший лес…

Загнило древо на корню —

Что держит свод небес…

Тарден говорил тихо, бледными губами выплёвывая слова по одному, почти не задерживаясь, чтобы подобрать следующую фразу.

— Хватит, — хрипло и резко проговорил Эйлас, жилистой рукой прихлопнув ладонь юноши к парапету, — ты тоже это чувствуешь, да, малыш? Мне снилось… много раз, — он сжал его тонкие пальцы в своём железном кулаке, развернул, заглядывая в глаза, — так вот. Этого не будет. Ты слышишь? Так не будет.

Друид сморгнул, и из глаз мгновенно исчезла пелена отрешенности, отражавшая заиндевевший вереск.

— Должно быть, вы очень устали, — сочувственно, очень доверительно проговорил он.

— Нет… тебе показалось.

— Вам надо поспать хоть немного, — покачал головой Тарден. Его узкая ладошка в руке Советника была тёплой и успокаивающей.

Куда только девалась бессонница, которую он привык уже считать старческой — оставлявшая ему только краткие минуты беспокойной дрёмы? Глаза Эйласа стали слипаться ещё на лестнице, а оказавшись в собственной комнате, он, казалось, провалился в сон, не доходя до кровати. Ему снился лес, шуршащий зелеными, просвеченными золотыми солнечными лучами, листьями. Там не было ни пожара ни войны.

Тарден улыбнулся, глядя в безмятежное лицо спящего. Этот человек заслужил, пожалуй, хотя бы минуту покоя.

— А вообще, знаете ли, по-моему, это не честно, — гостиный зал, полутёмный и мрачный, озарился ровным светом сотворенного Роной магического светильника, — почему всех способных молодых людей учат боевой магии, а меня нет?! — светильник разгорелся ярче, свет робко тронул густую темноту по углам, и отступился.

Лейральд с сомнением хмыкнул и поджал губы. Н-да. Был бы он сам способен к магии — уж наверняка его бы обучили всем премудростям боевого колдовства. И всё же, что-то было особенное в этом тихом, домашнем, не сжигающем огне.

— Ну как? — лэсса наконец добилась освещенности всего зала, и, очевидно, ждала похвалы.

— Светит, — констатировал Ральд, ибо сказать по вопросу ему больше было нечего.

— Всё равно, это занудно, — Рона откинулась в высоком кресле, бесцеремонно уложив ноги в замшевых сапожках, на стол, от чего ткань на бриджах натянулась, подробно обрисовывая стройные изгибы, — можно сделать, например, вот так…

Светильник мигнул, и залил комнату жутковатой мертвенной зеленью. Лейральд подавил смешок — такой правдоподобный зомби предстал его глазам вместо девушки, откинувшейся в кресле. Особенно хорошо удался цвет волос, от природы рыжий, а в этом освещении — пелёсого оттенка хорошо свернувшейся крови.

— Или так, — ленивый взмах рукой — и свет из зеленого стал нежно розовым. Пришла Ронина очередь прыснуть в кулачок — пепельные волосы собеседника обратились в заправский парик отчаянно молодящейся столичной проститутки, — а вообще…

Она пощёлкала пальцами, и цвет стал меняться, наполняя комнату неровными пятнами, от чего она сразу стала казаться меньше и уютнее — жёлтый, бордовый, бирюза, опал…

— Хватит, — попросил он, поняв, что от непрекращающегося мелькания пятен у него начинает рябить в глазах.

— А вот и нет, — лэсса жизнерадостно вскочила, сделав сложный пассаж левой кистью, и комната наполнилась музыкой — ритмичной и быстрой, — устроим танцы!

«И угораздило меня заглянуть именно тогда, когда наставник отправил её практиковаться в бытовой магии, — сокрушался Лейральд, глядя на пляску обезумевшего гоблина в исполнении молодой магички, — такой редкий случай, когда она при деле!». На самом деле, он зашёл сюда случайно, привлеченный неровными вспышками света из-под двери — и незаметно для себя оказался втянут в проверку практических навыков по ликвидации сквозняков и созданию освящения. Вот уж доосвещались — видел бы кто из магистров, на что пускает их науку своевольная ученица…

Непроизвольно он поймал себя на мысли, что притопывает в такт сумасшедшей музыке, а мельтешение цветных кругов перед глазами поддерживает этот сумасшедший ритм. А безумнее всех — создательница этого импровизированного шедевра, которой весело, дери её крылатый ящер, весело! В каждом движении, в каждом повороте головы — ощущение собственной силы: смотри, какая я красивая, лёгкая, живая. И до неё можно дотронуться, прямо сейчас, прямо здесь; пальцами проследить все сотканные движением и светом изгибы, убеждаясь в их реальности…

— Тебе не нравится музыка, — она шутливо опирается на его локоть, доверительно, даже как-то панибратски заглядывая в глаза; и пока он молчит, подбирая подходящий ответ, развивает мысль, как всегда, в своём ключе, — обычно мужчинам нравится немного вольности.

— А у тебя их было много, — прежде чем успел прикусить язык, полу утвердительно проговорил Ральд, и сам удивился проскочившей философской брезгливости «о времена, о нравы! Сколько ей лет? Ведь даже и не двадцать, а ведёт она себя так, что только ленивый усомнится в её навыках и способностях».