«Да-да, мой милый, ври кому-нибудь другому. Думаешь, я не вижу, что у тебя живот поджался от одного моего голоса?»

— Что ты здесь делаешь? — выдавил, наконец, Ингар, — уходи, я занят!

— Ну да, — совершенно серьёзно согласился Верн, делая плавный шаг вперёд.

— Я хочу, чтобы ты ушёл! — почти вскрикнул тот, кажется, надеясь, что его услышат. И спасут. Не вышло — Верн сделал ещё один скользящий шаг и вдруг оказался совсем рядом.

— Да, да, — рассеянно соглашался он, а Ингар уже чувствовал неповторимый запах его кожи и судорожно сжимал ладони на бархате собственных рукавов. Слепой — и тот бы мог заметить, что у молодого человека стоит. Он переступил с ноги на ногу, мучительно ожидая, что сделает Верн — ведь он же видит, не мог не заметить. Ингар ещё успел краем сознания подумать, что просто стоит и предлагает себя этому развратному чудовищу; стоит и хочет — как сука в течке.

— Сейчас мы пойдём к тебе, — тихо-тихо, обжигая дыханием и без того пылающее ухо, сообщил Ариверн, — и ты мне расскажешь, чего ты хочешь.

До кровати они не добрались. Как только закрылась с тихим шорохом дверь, Верн рухнул на колени, увлекая за собой Ингара, запустив руки под камзол, целуя — яростно и страстно. Он и не подозревал, что сам за эти несколько дней успел так соскучиться по красавцу! Верн замешкался, пытаясь одновременно стянуть куртку и не выпускать любовника ни на минуту. С ума сойти, как мало, оказывается, надо для счастья!

Верн распахнул его рубашку, языком скользнул по гладкой коже. Он, пожалуй, ошибся: Ингар расскажет о своих желаниях позже. Потому что у него, Верна, нет времени ждать, пока тот наберется решимости их озвучить — лучше он просто сразу начнёт их исполнять. Он легко поднял Ингара на ноги, сам оставшись на коленях, торопливо расстегнул его пояс и, наслаждаясь моментом, провёл языком несколько дорожек по животу сверху вниз, пока тот не застонал.

Верн облизнулся и осторожно, словно боясь обжечься, прильнул губами к возбужденной подрагивающей плоти. Дразня, поласкал, потом оторвался, скользнул языком по всей длине, отстранился снова…

Ингар с трудом дышал и перестал даже думать о том, что надо сдерживать голос. Такого с ним не было никогда. Казалось, Верн лучше него знает, в какой момент какой участок тела отзовётся самой сладкой, почти болезненной судорогой. Его пальцы скользили по телу — стройная талия, внутренняя сторона бедра, нежная кожа внизу живота, на самой грани жестких волос. А губы тем временем двигались, не давая поймать ритм, всё время меняя его, наслаждаясь игрой и его стонами…

Когда Ариверн вдруг оторвался, убрал руки, и встал, у Ингара просто подкосились ноги, и он опустился на ковёр, готовый, если потребуется, умолять — только бы он не повторил своей давешней шутки, бросив его, распаленного, в одиночестве.

Но тот и не думал издеваться. Весь настороженный, не смотря на явное возбуждение, он вдруг рванулся к двери…

Но тот и не думал издеваться. Весь настороженный, не смотря на явное возбуждение, он вдруг рванулся к двери — и не успел!

Створка качнулась внутрь резко, чуть не огрев Верна по лбу и со стуком врезавшись в косяк. Тонкая рука зло толкнула её обратно и щёлкнула замком. На пороге стояла Рона.

Ингару даже в голову не приходило, что в этой маленькой девушке может быть столько гнева. Серые глаза потемнели, как грозовое небо. Раскаты грома были опущены за ненадобностью — она собиралась бить только на поражение. Со стороны картина могла показаться забавной — противостояние хрупкой рыжей девушки и огромного воина, которому она макушкой доставала едва ли до плеча, а в массе уступала вдвое. Но Ингару было не до смеха.

Верн отступил на шаг.

— Что-то ты быстро. Неужто Нико тебя обидел? — он от души старался тянуть время — пока лэсса пораженно пялится на него и на картину в целом — если её боевой запал чуть утихнет, можно будет как-то выкрутиться, — Может, присоединяйся к нам?..

— Ах ты тварь, — она отвесила ему пощёчину. От души, вложив в удар вес тела, так что её саму чуть не развернуло на месте.

— Рона, послушай, — Верн примирительно выставил перед собой раскрытые ладони, хотя было изрядно больно, и очень хотелось прижать ладонь к пострадавшей щеке.

— Выйди вон, — глядя ему прямо в глаза, приказала Рона, и спорить с ней Ариверн счёл неблагоразумным. Поединок взглядов был проигран с позором, он развернулся и покорно скрылся в боковую дверь. Что будет с Ингаром — ему страшно было предположить. Его идеальный роман, очевидно, корчился в смертной агонии.

Она подошла к нему. Медленно, внимательно рассматривая, будто впервые увидела. Далеко, ох, как далеко был этот взгляд от того — застенчивого, восхищенного — которым она провожала его, когда ей было пятнадцать лет…

Её тонкие ладони скользнули по его лицу. И он всё-таки встретился с ней взглядом, и не понял, как она смотрела. Ладони между тем сползли ниже, на плечи и внезапно девушка толкнула его, заставив завалиться на спину. Она скинула куртку, с кошачьим урчанием потёрлась об его обнаженный торс — прямо сквозь свою рубашку, под которой — не известно почему — ничего не было. Её язык скользнул по его губам, и он горячо ответил на поцелуй, не понимая, что происходит: неужели — мир, и это означает прощение?

Воодушевленный этой идеей, он обнял её, стал стягивать рубашку, но она не позволила. Неожиданно резко оторвала от себя его руки, положив на застёжку брюк. Он понял — пробежал пальцами, стал гладить мягкий, открывшийся живот…

Со штанами лэсса рассталась охотно, тут же оседлав распластанного по ковру Ингара.

— Рона…

— Да. Скажи ещё…

— Солнышко моё…

— Ещё, — она выгибала спину при каждом движении — как ему нравилось. Он смотрел, как пластично она движется, как доверчиво тянется навстречу… доверчиво ли? Что-то в её повадке изменилось, как будто внезапно сделав её хищной, почти жестокой, — ещё…

— Да-а, — застонал он, пропуская по телу головокружительный спазм, — Рона, ты…

Она встала. Стёрла рукой пробежавшую по бедру струйку его семени. Из глаз катились крупные злые слёзы, но голос не дрогнул:

— Ингар. Ты, вообще, замечаешь разницу, с кем ты спишь? — она безжалостно смотрела ему в глаза, вынося приговор, — грязная, лживая шлюха.

Она натянула штаны, и вышла, оставив куртку валяться на ковре рядом с ним и следами его похоти.

Он лежал лицом вниз, с содроганием слушая, как копошится лагерь. Перефыркивались кони, рыли копытами землю единороги, люди ходили мимо, громыхая тяжелыми сапогами, и о чём-то говорили, но он не знал языка. Здесь было холодно. И с каждой ночью становилось всё холоднее, или, может быть, у него просто начался озноб. Тарден не знал — ни куда его везут, ни что сделают в конце пути, из всех ощущений осталось значимой только боль в позвоночнике, потому что руки уже онемели, а во всём остальном теле ощущения притупились.

— Эй, вставай, — грубый голос прозвучал прямо над ухом и сопровождён был пояснительным пинком.

Пленник попытался подобрать под себя колени. Со второй попытки ему это удалось, и чья-то широкая ладонь поддержала его под локоть.

— Пошли, — его куда-то повели, запах костра остался позади. Державший его под руку тяжело дышал, а тот, кто шёл рядом — поминутно нервно оглядывался, сбиваясь с шага.

— Нор, а он точно спит?

— Да точно, — рыкнул ведший Тардена воин, — я ему той самой настойки, которой Ферн этого поит (он кивнул на пленника) львиную дозу влил — когда вино подносил.

— Ох, влетит нам, — беспокоился тот.

— Изан, — грубо рыкнул Нор, — не хочешь — так вали! Без тебя управлюсь, уж поверь!