— Да они что — с ума посходили? — ошалела Рона, совершенно однозначно истолковав уклончивый ответ дяди.

— А как ты думаешь? Дорога тяжелая, лес кругом глухой, мальчик смазливый, да пожаловаться никому не сможет — потому что лопочет что-то чего нормальные люди не понимают…

— Гады! — с отвращением сказала лэсса. И помимо воли подумала, что Ариверн бы ни за что не стал насиловать связанного пленника. Нет. Ему нужно было, чтоб его любовник извивался под его прикосновениями от удовольствия и умолял продолжить. Вот ведь пропасть! Простить его что ли? Да пусть ещё с какими-нибудь ребятами познакомит… да и к его сотне без него не сунешься… но идеи о всепрощении и новых веселых приключениях выбила из головы ужасная мысль, обдавшая ледяным холодом и выветрившая винный хмель — как стальное лезвие у горла… или как взгляд, безжизненный и беспощадный, — так вот за что их повели в темницу, — пробормотала Рона, зябко пожав плечами.

А Лейральд — палач! Ещё шутил с ней, отправив двух — паскудных — но всё ж таки живых людей в камеру пыток. Она очень живо представила, как беловолосый немертвый тонким отточенным лезвием гравирует кровавые узоры на спине истерически дёргающегося смертника. Линии сначала почти незаметны, и только потом набухают и распускаются ализариновыми надрезами, как редчайшие цветы… её передёрнуло.

— Да наплюй ты на них, — равнодушно отмахнулся Эйлас, и Рона в неверии воззрилась на него: неужели дядя это одобряет?! Но тот, не заметив её смятения, продолжил, — подумаешь, темница. Попугают два дня, и отпустят. Ну, снимут по монетке со звания — так наживное — ещё выслужатся… если так дурить перестанут…

— Ах ты ж!.. — Рона облилась вином. Так вот в чём дело! Вот чем этот бледный паразит занимается для собственного удовольствия! Пугает провинившихся воинов — а заодно — попавшихся на его дороге девушек. Ну, подожди, негодяй, я ж тебе устрою! Не на ту напал, красавец писаный, чтоб тебя летучий ящер задрал в прямом и переносном смысле…

Эйлас отнёс её внезапный возглас к пролитому вину, и тихонько хлопнул по столу ладонью:

— По-моему, тебе пора спать. Да и я пойду.

— Конечно, — улыбнулась Рона, у которой сна теперь не было ни в одном глазу, — извини за беспорядок, — она встала, снова закутываясь в плед, с которым пришла, — доброй ночи!

Уже давно угомонились снующие по коридорам горничные, Эйлас, оставив на короткое время дела, растянулся под залитым вином покрывалом, сторожевые кошки азартно перефыркивались во дворе, а Рона не могла унять скачущие мысли, продумывая в мельчайших подробностях предстоящий не далее как утром диалог. Месть — это блюдо, которое надо подавать холодным.

Зеленоватая почти полная луна отражалась в мелкой и быстрой реке, лавровые деревья пропускали сквозь ветки — словно волосы сквозь пальцы — прохладный ветерок. Летучие мыши бесшумными тенями перечеркивали небо, дикие кошки алчно щёлкали на них зубами, не в силах достать, из дупла старой рассохшейся ивы выбралась птица ясь, огласив ночь резким, пробирающим до костей криком… не одной лишь строящей коварные планы лэссе в эту дивную ночь не спалось.

Ингар в который раз перевернулся на другой бок и подмял под себя подушки. Скотина, тварь, мерзавец. Гнусный извращенец, чтоб ему его же единорог засадил в… мало того что он сделал; мало того что Ингара бросила из-за этого девушка; мало того что слухи поползли по всему замку, как новорожденные шустрые змеёныши. О, нет, этого показалось мало. С той самой скандальной последней встречи, этот негодяй просто о нём забыл! И теперь проходит мимо, высоко подняв голову, и делает вид, что ему всё равно!

Менестрель в отчаянье скомкал одеяло и вскочил. Семь шагов от кровати до письменного стола он пролетел, чудом не своротив что-нибудь хрупкое по дороге. Пошарил в одном из ящиков и извлёк бутылку вина, хранимую как раз на такой случай — когда не стоит поднимать слуг. Со второй попытки он выбил пробку ударом ладони по дну (от чего ладонь весьма ощутимо заныла) и отпил прямо из горла. Вино было сладким и крепким. Достаточно крепким, чтоб уложить его спать.

Ингар понуро направился к измятой постели. Выглядела она так, словно тут проходили безумные любовные игрища. Его передернуло — от воспоминания о том, что действительно происходило — пусть не прямо на кровати, но близко. Долгие поцелуи, плавные движения — он как будто растекался под нежными руками своего любовника…

— Бред, — оборвал свои сумбурные размышления Ингар, по привычке заговорив вслух, и чтобы подкрепить силы, снова отпил из бутылки, — никакой он тебе не любовник!

А кто? Кто он вообще такой — этот самолюбивый, безнаказанный тип? Внезапное озарение было настолько ярким, что Ингар чуть не захлебнулся вином. Вопрос был верным — именно так его и следовало задать. Просто подойти и потребовать ответа. «Кто ты?» — и посмотреть в шальные наглые глаза. Потому что сегодня, столкнувшись во дворе — когда они высыпали вместе со всеми встречать вернувшийся отряд — они разминулась, чуть не задев друг друга плечами, и не проронив ни слова. И отчего-то от этого воспоминания саднило в горле, не давая толком дышать; и тянущая боль затаилась где-то под рёбрами.

О том, что час был уже не ранний, юноша как-то забыл. Спешно одевшись, Ингар выскользнул из комнаты в боковой коридор. Гостевые покои располагались на другом этаже. Хорошо хоть не пришлось мчаться в другое крыло: не хватало ещё встретиться по пути с какой-нибудь бутафорией, а наутро выслушивать за завтраком рассказы о появившемся в замке привидении.

За дверью было тихо. Что же — если он уже спит, то разбудить его будет частью справедливого возмездия! А если он спит не один?

Ингар так и замер с занесенным для стука кулаком. Но тут из комнаты послышалось сдавленное ругательство; что-то, упав, со звоном покатилось по полу. Рассудив, что на звуки любовных игрищ это никак не может быть похоже, Ингар всё-таки, постучал.

— Кто там?! — рявкнул из-за двери сердитый, совершенно не сонный голос, от которого Ингара бросило в жар.

Он замешкался. Как-то внезапно получилось, что его главный козырь — ультимативный вопрос, который должен был всё прояснить, вдруг обернулся против него.

Пока он соображал — что дальше и не стоит ли просто отступить в темноту и скоренько исчезнуть, за дверью прошуршали шаги и створка распахнулась.

На пороге возник Ариверн — босой и встрёпанный, в замшевых штанах и распахнутой сорочке. Пальцы на правой руке синели свежими чернильными пятнами: очевидно, благородный лэрд ненароком своротил чернильницу — немудрено, ведь на дворе глубокая ночь…

Верн удивленно отступил назад — и в растерянности пригладил волосы, оставив на лбу и коротких прядях смазанную чернильную полосу.

— Ты?!

Ингар медлил с ответом. Что он хотел сказать? Зачем он вообще сюда пришёл? Чего ждал от этой встречи? Но, как-то помимо воли, он качнул головой, застенчиво улыбаясь, и согласился:

— Я, — и шагнул навстречу.

Мгновение — и Верн притянул его к себе. Ингар неловко ткнулся носом ему в ключицу, руками упираясь в обнаженную грудь. Под ладонью трогательно и отчётливо билось сердце; и Ингар вдруг подумал, что, может быть, зря он так старательно строил из себя оскорбленную невинность — когда последние дни именно этого ему и хотелось — очутиться в этих тёплых, таких сильных руках…

— Что же ты так долго, — выдохнул Верн ему в волосы, сам не веря тому, что менестрель ему не мерещится, что это — действительно он, что он — здесь…

Дверь захлопнулась с негромким стуком. Прижимая любовника к стене, Верн ещё нашел в себе силы на ощупь двинуть щеколду в пазы. А потом он почувствовал, что теряет разум — и не хотел его возвращать.

— Теперь нам никто… никто не помешает, — между торопливыми жадными поцелуями прошептал он, отводя с тонкой шеи Ингара светлые мягкие пряди и согревая губами каждый открывшийся участок кожи.