Верн с удовольствием отметил, как парень выгнулся к нему. Чуткий, чувствительный, талантливый мальчик. Определенно, это лучшее, что было с ним за многие годы! Он снова поцеловал его губы, уже припухшие, такие сладкие, и такие невинные. Голову можно было потерять от одной только мысли, чему можно эти губы научить.

Он перелег поудобнее, чтоб собственное возбуждение не так мешало тонкому процессу совращения, хотя безумно хотелось повернуть сейчас это податливое тело, вздёрнуть повыше, и взять стремительно, с оттенком грубости… но нет! Потом он сам для него это сделает, а пока…

Ингар потянулся за поцелуем, и не ответить ему мог бы только евнух, или святой (на счёт последнего, кстати, у Верна были подозрения). Он растянул на штанах юноши шнуровку и наконец-то в первый раз огладил не скрытую одеждой, влажную, шелковистую плоть, усиливая касание каждый раз, как тот подавался ему навстречу.

Краем сознания Ариверн ещё успел отметить, что ни один живописец до сих пор не додумался запечатлеть такое на холсте. А жаль! Видеть распаленного Ингара, неопытного с мужчинами, ждущего и зовущего, было удовольствием, которое встретишь раз, ну, может, считанные разы в жизни.

— Мальчик мой, — ласково выдохнул он, совершенно не надеясь, что тот его услышит и не заботясь, чтобы голос звучал ровно.

Ингар выгнулся дугой. Одна рука впилась Верну в плечо, другая, с не меньшей яростью, скомкала покрывало. Голова метнулась по постели, не ища поцелуев — он уже себя не помнил — и комок похоти наконец выплеснулся, вырвался, оросив его живот, покрывало, и рубашку Ариверна, нависшего над ним.

Верн встал, лениво проведя двумя пальцами по животу распластанного на кровати Ингара. Теми же пальцами обвёл свои губы. Облизнулся, набрасывая на плечи куртку…

Ингар слышал, как выйдя за боковую дверь, ведущую в узкий, неохраняемый коридор, Верн прислонился к прохладной створке спиной, распустил пряжку, и кончил, кажется, едва коснувшись себя рукой. Конечно, он сделал это нарочно — чтобы он слышал судорожное дыхание, чувствуя запах порока вокруг — и, не видя, хотел посмотреть…

Каждое биение сердца отдавалось в висках. Он позже подумает о том, что случилось. Сейчас осталось лишь закрыть глаза и забыться, чувствуя себя опустошенным и счастливым.

Раздался стук в дверь. Ингар, вытащенной из воды ракушкой безвольно распластанный на кровати, только успел начать обдумывать, в чём в первую очередь винить себя, и какими проклятьями посыпать грязного извращенца (хотя втайне подозревал, что рогатому демону о тёх хвостах, который вселился в милого с виду Ариверна — его проклятия до одного места). Перейти собственно к раскаянью и проклятьям соответственно, он не успел. Расплата настигла его раньше.

— Ингар? Открой, это я, — донесся из-за двери жизнерадостный голос Роны.

Ингар беззвучно застонал. Потом, наплевав на всё ещё ватные ноги, подхватился с кровати, возблагодарив богов за лежащий на полу ковёр — половицы не скрипнут. Звякнула пряжка ремня, он незамедлительно поймал её в кулак. Как был — со спущенными штанами проковылял к двери и, закусив губу, стараясь даже дышать потише, медленно двинул щеколду в пазы. Магический замок пришел в действие, щеколда словно вплавилась в петли косяка. Как раз вовремя: дверь с той стороны толкнула уверенная рука.

Стоявшая в коридоре девушка хмыкнула. Сдёрнула берет, задумчиво взлохматив волосы. Что за бред? За стеной происходило какое-то сдавленное копошение, что-то звякнуло, кажется, прошуршала, скользнув в пазы, щеколда… На всякий случай она попробовала открыть дверь — заперто. Магические засовы, которыми оснащены были все личные комнаты, не выдержали бы разве что тарана. А те, что стояли на дверях темницы, чердака с магическими ингредиентами и ещё нескольких стратегически важных комнат, не преминули бы полыхнуть из щели огнём — сжигая дотла таран, а так же шаловливые ручонки, тянущиеся открыть запретную дверь без спросу.

В комнате без сомнения кто-то был. Кто-то стоял сейчас, затаившись, а минуту назад — прокрался, чтобы запереть дверь. Можно подойти из другого коридора — узкого и тёмного — дверь, выводящая туда, намного тоньше — и послушать, что происходит внутри. Рона брезгливо скривилась и передернула плечами. Пропади всё пропадом — шпионить по родному замку она не будет. Тем более и так понятно, что такого может происходить внутри, чтобы владелец даже не откликался, когда его зовут. Очевидно, Ингар завёл себе любовницу. Случайную, или постоянную — это ещё предстояло выяснить. А пока Рона развернулась, намеренно чётко притопнув каблуком, и пошла прочь, немелодично насвистывая.

Ингар перевёл дух. Потом оглядел комнату, удостоверившись, что решение просто не открывать дверь было правильным. О, да. Догоревшие почти до пеньков свечи у кровати ещё можно было списать на собственную забывчивость. Но вот смятый мех покрывала — явно нуждался в чистке. Смятая куртка валялась на полу, рубашка — в кресле…

Застегнув ремень, Ингар сгрёб с постели плотное покрывало (тяжелое! И как горничные умудряются его каждый раз так ровненько заправлять?) и потащил в ванну. Высокое, в полный рост, зеркало добросовестно отразила его внешний вид, и Ингар удостоверился, что даже будь комната в идеальном порядке — открывать возлюбленной дверь не следовало.

Волосы смяты и торчат во все стороны, штаны набекрень, глаза горят, губы зацелованы… хорошо, Верн хоть следов нигде не оставил — а ведь мог же. Но нет — на ключице виднелся синяк, пожалованный увлекшейся Роной — единственный и неповторимый. Нечего было и надеяться успеть привести себя в порядок, и прямо сегодня бежать доказывать любимой свою верность.

Ингар пригладил ладонью волосы, поудобнее перехватил плед, и стал отмывать длинную, мягкую шерсть, имея весьма отдаленное представление, как это следует делать.

Ей срочно надо было отвлечься. Конечно, час уже не ранний, но где вы видели, чтобы жизнь с заходом солнца вымирала? Тем более, село оно только что. Рона немного побродила по замку, вроде бы без конкретной цели, но в глубине души рассчитывая на конкретную встречу. Ариверна не оказалось ни в одном из ожидаемых мест. Впрочем, мало ли, чем занят сегодня серьёзный лэрд? Жаль — можно было бы напомнить ему про обещание запрячь арлекина, или подбить на ещё какую-нибудь безвредную шалость.

Подумав, она спустилась в конюшню. Сдёрнула с крючка узду, потом охнула под тяжестью седла, в который раз удивившись, как Эшта это носит.

Эшта — некрупная изящная кобыла, возбужденно взрывала копытами солому подстилки, заслышав хозяйку. Огненно-рыжая, с зачерненными хвостом и гривой, она оказалась настоящим испытанием — для навыков Роны, и нервов дядюшки Эйласа. Ингар подарил её Роне, когда ей исполнилось пятнадцать — выбрав по принципу «самая подходящая под цвет волос». Сам менестрель был невеликим знатоком лошадей, поэтому забыл спросить, объезжена ли кобыла, и справится ли с ней девушка. Рона пришла в восторг — не смотря на обидный намёк касательно цвета, и немедленно полезла в седло. Её искали в полях часа полтора, пока счастливая владелица не вернулась в замок на взмыленной кобылице, объявив, что «они договорились». Ещё полтора часа она носилась по тем же полям, собирая всех, кто отправился её спасать.

Теперь же из склочной однолетки Эшта выросла в гордую строгую лошадь, которая кроме хозяйки подпускала к себе только конюха — и то, если хорошо попросит.

Оглянувшись по сторонам, Рона позаимствовала яблочко из корзины, припрятанной в углу, и открыла стойло.

— Здравствуй, здравствуй, девочка, — заворковала она.

Эшта с королевским презрением воззрилась на хозяйку. Дескать, неделю не вспоминала, а теперь ластится. Завертелась, отфыркиваясь и подыгрывая задней ногой, которой она куда как горазда была даже хозяйку в четверть силы, но приложить лопатками о стену. Рона поскорей сунула стервозе яблоко.