— Так точно, сэр!
Глаза паренька сияли. «Он предвкушает этот бой. Как можно предвкушать такое?» — подумала Винтер.
— Не то чтобы я хотел возразить вам, сэр, — проговорил Графф, понижая голос, — но что, если хандараи не пойдут в атаку всем скопом? Если б я командовал той частью, выслал бы нескольких людей обыскать дома. Если дело дойдет до рукопашной, они нас сметут.
Винтер позволила себе усмехнуться:
— Это потому, что ты, капрал, необразованный человек. Кто–нибудь из твоих прежних командиров вел бои строго по учебнику тактики?
Графф почесал заросшую щеку.
— Нет. Во всяком случае, недолго.
— Аскеров обучали по образцу ворданайской армии. Мне ли этого не знать — ведь мы сами их и натаскивали.
— И что с того?
— А то, что они безоглядно верят в правоту учебника тактики.
Либо хандараям, чтобы собраться и выступить, понадобилось больше времени, чем предполагала Винтер, либо двадцать минут томительного ожидания показались вечностью. Девушка втайне надеялась на первое.
Они с Бобби притаились в одной из крохотных глинобитных хижин. Внутри было практически пусто — хозяева, покидая дом, забрали все, что могли унести. На их род занятий указывала лишь наполовину залатанная сеть, грудой лежавшая у стены. Внутри дом был совершенно обычным: земляной пол, уложенные кольцом камни очага посредине и один–единственный выход. Теперь ко всему этому прибавилось импровизированное окно — всего нескольких минут хватило для того, чтобы штыками проделать в мягкой глине дыру размером с человеческую голову. Именно через эту дыру Бобби сейчас смотрел в северо–восточном направлении, откуда, по словам пленника, должны были появиться хандараи.
Когда паренек махнул рукой, напряжение, терзавшее Винтер, обрело новый размах. Она лелеяла смутную надежду, что аскер солгал — либо храбрился, либо хотел припугнуть ее. Похоже, что нет. Высунувшись из дверного проема, Винтер разглядела вдалеке солдат, идущих маршем через раскисшие поля. Они шли сомкнутым строем, как на параде, — стена бурых мундиров и сверкающего на солнце оружия.
По крайней мере, Винтер не заметила ни одной пушки. Присутствие их напрочь перечеркнуло бы все надежды на успешное сопротивление — глиняные стены были бы плохой защитой от пушечных ядер, а аскеры с радостью разнесли бы рыбацкие лачуги вдребезги и прошли победным маршем по развалинам. Ну что ж…
Минуты две она затаив дыхание наблюдала за приближением противника. У Бобби, приникшего к бреши в глиняной стене, обзор был получше.
— Что–то там у них происходит, — сообщил он. — То ли перестраиваются, то ли…
— Разделяются. — Винтер заметила то же самое. — Черт! Они отправят часть своих сил вперед, а остальных оставят в резерве.
— Нам придется изменить план?
— Уже некогда. Просто не стреляй, пока я не скажу.
Часть вражеских солдат осталась стоять посреди поля — невозмутимо, точно стадо мирно пасущихся коров, — а передовой отряд продолжил наступление на деревню. Винтер прикинула, что в нем две роты, то есть примерно двести сорок человек, двигавшихся четкой колонной шириной в полроты. Авангард уже миновал крайнюю пару хижин, чеканя шаг в такт размеренному бою барабанов. Винтер отчетливо различила хандарайского лейтенанта, который шагал перед первой шеренгой, вскинув над головой шпагу.
Девушка мысленно помолилась, чтобы солдаты не забыли ее приказа и у них хватило выдержки дождаться, пока хандараи подойдут поближе. Внезапность — бесценное оружие, а у них будет один только шанс его применить. Хотя если вспомнить, что в резерве остались еще две роты… Винтер решительно отогнала эту мысль.
По–видимому, Всемогущий внял ее молитве. Ни одного выстрела не разнеслось по деревне, когда в нее вошли аскеры. Щегольские сапоги их были заляпаны грязью. Голова колонны уже почти поравнялась с хижиной, в которой засела Винтер, а от этого места до причала оставалось меньше половины пути. Замыкающая шеренга колонны как раз входила в деревню.
— Сумеешь попасть в лейтенанта? — спросила Винтер Бобби.
Паренек нахмурился:
— Как–то это не очень честно, сэр.
— Прибереги честность для игры в мяч. Давай.
Бобби кивнул и припал на одно колено, положив дуло мушкета на край бреши. Человек, которого Винтер обрекла на смерть, был уже шагах в десяти и, по–прежнему ни о чем не подозревая, взмахивал в такт шагам сверкавшей на солнце шпагой, словно командовал парадом на дворцовой площади.
Грохот выстрела, заметавшись по тесной хижине многократным эхом, прозвучал оглушительно, как обвал в горах. Пороховой дым, окутавший дуло и затвор мушкета, заволок дыру в стене, но из дверного проема Винтер увидела, как лейтенант завертелся волчком на месте и упал.
И почти сразу же выстрелы загремели по всей деревне, из дверных проемов и брешей, пробитых в стенах хижин, вырвались облачка дыма. Сомкнутые ряды колонны были отменной мишенью, и многоголосые крики и стоны хандараев как нельзя лучше свидетельствовали об успешной операции. Бобби схватил мушкет Винтер, заряженный загодя, и вернулся на свою позицию у бреши. Девушка ненадолго задержалась у дверного проема.
Как она и надеялась, безупречно отлаженная дисциплина аскеров не дала солдатам броситься врассыпную, пока их командиры лихорадочно пытались понять, что происходит. После гибели лейтенанта приказы, по всей вероятности, выкрикивал охрипшим голосом какой–то бедолага–сержант. Между тем колонна прервала движение, и солдаты стояли не шелохнувшись под градом пуль, которые то свистели мимо, то жалили, словно смертоносные осы.
Впрочем, это не надолго. Никакой солдат, как бы ни был он вымуштрован, не станет покорно стоять в ожидании смерти, даже не попытавшись открыть ответный огонь. Тесные ряды хандараев начали рассыпаться, солдаты по одному и по двое припадали на колено, готовясь стрелять, либо озирались, высматривая врага. Из колонны раздались разрозненные мушкетные выстрелы, и к надрывному свисту и вою пуль прибавилось сухое цоканье ударявшихся о стены свинцовых шариков.
Винтер нырнула внутрь хижины, схватила мушкет, из которого стрелял Бобби, и принялась его перезаряжать. Бобби, уже сделавший второй выстрел, шлепнулся на пол рядом с ней и занялся другим мушкетом. Снаружи продолжалась пальба. Винтер не сомневалась, что аскерам приходится гораздо хуже. Определить, откуда стреляют засевшие в хижинах враги, было проще простого по клубам порохового дыма в дверных проемах и брешах. Гораздо сложней оказалось попасть в мелькающие за дымной пеленой неясные тени.
«Если бы у них была хоть капля здравого смысла, они бросились бы наутек в ту самую минуту, как мы открыли огонь», — рассуждала Винтер. Тем не менее дисциплина и приверженность учебнику тактики восторжествовали над здравым смыслом. Винтер окунулась в рутину: разрывала зубами бумажный патрон, сыпала порох на полку, выплевывала свинцовый шарик, забивала смесь шомполом в ствол, закрывала затвор, вручала мушкет Бобби и забирала у него разряженный, чтобы начать все сначала. После каждого выстрела стволы мушкетов становились все горячее и в конце концов раскалились так, что обжигали пальцы, но Винтер терпеливо продолжала свое дело. Снаружи по дому молотили свинцовым дождем хандарайские пули. Одна или две даже пробили стену. Винтер завороженно глядела, как свинцовый шарик разорвал мягкую глину в шести дюймах над головой Бобби, отскочил от противоположной стены, покатился по полу и расплющенной бусиной замер у ее ног.
И вдруг оказалось, что заряжать больше не нужно. Стрельба затихала постепенно, рывками, но через пару минут после того, как воцарилась полная тишина, Винтер рискнула выглянуть наружу из дверного проема, в то время как Бобби остался у стенной бреши, держа наготове заряженный мушкет.
На поле боя — если то, что здесь произошло, можно было назвать боем — остались только убитые и несколько раненых, которые уже начали жалобно стонать. В пороховом дыму нелегко было что–то разглядеть как следует, но убитых, судя по всему, оказалось великое множество, потому что многие лежали на земле, как стояли — плотно сомкнутыми рядами. Винтер выскользнула из хижины и приложила ко рту сложенные чашечкой ладони.
