— Прими, станет легче, — попросила женщина еще раз.

Жаудат взял лекарство и стакан, глубоко вздохнул и положил таблетку в рот, запивая.

— Все наладится, Аллах не покинет нас, — осторожно гладя мужа по плечам, тихо произнесла она.

— Он уже покинул нас, — ответил Жаудат. — Нужно молиться. Молиться и раздать все свое богатство нуждающимся. А еще идти в половничество в Мекку. Тогда, возможно, Аллах и простит нас.

— Ты прав, дорогой. Я велю служанкам раздать все мои украшения. А как только тебе станет лучше, мы отправимся в Мекку.

Жаудат похлопал жену по руке и грустно улыбнулся. Таджия всегда была его поддержкой, его первой женой. Поэтому он всегда и прощал ее, когда она вела себя совсем не так, как полагается хорошей мусульманской жене. Вот и сейчас Абу Аббас мог положиться только на ее.

Они вдвоем сидели в гостиной в полупустом доме, слыша далёкие призывы муллы к намазу и верили, что завтра будет лучше сегодня, что Аллах не оставил их. Большего не осталось.

Дневной зной уже спал, сменившись вечерней прохладой. Дядя Али сидел в гостиной, лениво потягивая кальян и пуская по воздуху кольца дыма, тающие облачками табачного аромата. Тетя Латифа играла с Кави во внутреннем дворике, возле фонтана. Малыш, весело смеясь, пытался ухватить ярко-розовый лепесток, плавающий на поверхности.

Хадижа могла с легкостью представить, как сама в таком же возрасте сидела на руках матери, пытаясь дотянутся до воды. Она даже будто помнила это, чувствуя аромат лепестков и прохладу воды.

— Дядя Али, когда я была без сознания… — Хадижа глубоко вздохнула, — я видела маму. Не знаю, был ли это сон или же междомирье, но она была спокойна и радостна. Она пожелала мне счастья.

Мужчина замер, смотря на внучатую племянницу:

— Никто, кроме Аллаха, не знает точно, что будет после того, как мы покинем этот мир, — посмотрел он вдаль, — но если это так, то я счастлив за Жади. Она нашла то, что у нее не было в этом мире.

— Я хочу верить, что, несмотря на все, что происходила в ее жизни, она избежала гнева Аллаха.

— Аллах милостив, — выпуская очередную порцию дыма, медленно ответил Али.

— Скажите это дяде Абдулу, — улыбнулась Хадижа, вспомнив ворчливые проповеди родственника.

— О, этот закостенелый фанатик останется таким, каков он есть, до самой своей смерти и даже в садах Эдема будет ворчать, что все не так, — рассмеялся мужчина.

— Хадижа, Зейн подъехал и ждет тебя! — услышала она голос тети Латифы.

— Уже иду, сейчас только сбегаю наверх за платком! — ответила она.

В комнате Хадижа набросила на голову первый попавшийся под руку светло-голубой платок. Поймав свое отражение в зеркале, она коротко улыбнулась.

«— Мама, я жду не дождусь, когда смогу надеть платок, — Хадижа кружилась в одном из платков матери перед зеркалом.

— Обязательно наденешь, — Жади забрала платок из рук дочери, накидывая тоо на себя, — и будешь самой красивой. Платок очень украшает женщину».

— Я люблю тебя, мама, — шепнула Хадижа, смотря на фотографию в рамке на столе.

Уже выйдя из комнаты, она столкнулась с Раньей:

— Хадижа, ты весь вечер избегаешь меня?

— Прости, я тороплюсь, — попыталась проскользнуть мимо Хадижа, словно в доказательство ее слов.

— Я не займу много времени. Просто хотела сказать спасибо.

Девушка остановилась, недоуменно смотря на мачеху.

— Про то что ты сказала, точнее не сказала отцу, — объяснила Ранья.

Хадижа покачала головой:

— Я сделала это не ради тебя и не ради твоей благодарности, а ради Мунира. Я не хочу, чтобы брат оказался, как я, непонимающий мотивы взрослых, их ссор, склок и обид, знающий только то, что его бросили. Я не желаю ему такого, поэтому надеюсь, что мы, нет, не станем друзьями, но будем терпимее. Поддерживай лампаду Аллаха в доме моего отца, сделай его счастливым.

— Я пыталась сделать это все эти годы, — с обидой ответила Ранья. — Я не виновата, что он любит твою мать, даже когда она умерла.

Хадижа закрыла на миг глаза, сдерживая слезы, и судорожно вздохнула:

— Так я тоже не виновата, — развернувшись, стала спускаться дальше Хадижа.

Да, они вряд ли станут с Раньей друзьями, но не быть врагами вполне смогут.

Хадижа попрощалась с родственниками и села в машину, чтобы доехать до отеля, где Зейн снимал номер.

— Что-то случилось? — спросил Зейн, заметив, что Хадижа задумчиво смотрит в окно.

— Нет, — улыбнулась она, поворачиваясь. — Просто немного устала.

Хадижа прижалась к Зейну, ощущая знакомый терпкий запах сандала. Она подумала, что ей повезло, что Зейн полюбил ее. Иначе она могла оказаться в ситуации Раньи. Невольно вспоминались все ссоры и драки, что наполнили дом отца после второй его свадьбы. То, как она мечтала, что в одно прекрасное утро откроет глаза и все будет как прежде: мама, папа и я — все вместе; и никакой Раньи, никакого Мунира. Вспомнила и ту волну отчаянья, боли, обиды и растерянности, когда увидела, как отец гордо выезжает на белоснежном жеребце, держа на руках долгожданного наследника. В тот момент Хадиже показалось, что, потеряв мать, она также потеряет отца. В тот момент она поняла слова Самиры о том, что мальчики, сыновья, всегда будут важнее. Девушка передернула плечами и тут же ощутила руку мужа, обхватывающую её плечо.

— Скоро приедем.

— Да.

Это был тот же номер, что и в ночь их свадьбы. Только убранство было чуть скромнее: у кровати не было серебряного подноса с чайником для омовения ног и лепестков роз с их удушающим, подобным патоке ароматом.

Хадижа прошла по комнате, проводя пальцами по узорчатым ставням. Странно было возвращаться сюда сейчас, спустя практически год. Ей казалось сейчас, что прошло намного больше времени, считай целая жизнь.

— Хадижа? — позвал ее Зейн. — Что-то не так? Хочешь, я сменю номер?

— А? — вынырнув из своих раздумий, повернулась к мужу девушка. — Нет-нет, все хорошо. Я в душ, — улыбнулась она.

Прохладные струи возвращали к жизни, смывая не только дневную пыль, но и усталость вместе с неприятными мыслями. Хадижа посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась, вспоминая свою дрожь предвкушения вперемешку со страхом. Сейчас страха не было, лишь желание, мурашками прокатывающееся по телу и тянущей болью внизу живота, окутывало её. Хадижа развернулась к шкафу за спиной и открыла его. Костюм для танцев висел на своем месте.

Зейн, обмывшись и переодевшись, теперь сидел на постели, просматривая документы по делам клуба, взятые с собой. Мысли со строчек цифр и букв каждый раз возвращались к Хадиже, находящейся за стеной. Сегодня она была явно чем-то расстроена. Была ли причина в этом городе, воспоминаниях или в чем-то другом — гадать можно было долго, но сегодня он не хотел допытываться до призраков, что терзают ее душу. Он стремился развеять ее грусть.

Тихая мелодия, прокатившаяся по комнате и звук отрывающейся двери, заставил его улыбнуться — похоже их желания сходятся.

Хадижа теперь помнила, как любила танцевать. Как обычно в детстве ловила каждый шаг, каждое движение танцовщицы, старательно копировала его и как представляла, что взрослой, замужней женщиной будет танцевать для своего мужа, когда тот будет смотреть на нее с вожделенным восхищением.

И вот с плавностью и легкостью Хадижа шагала по мягкому ковру, делая первое движение бедрами в такт музыкальному ритму. Поворот и взмах рук — девушка поймала внимательный и чуть насмешливый взгляд мужа, который словно бросал вызов, призывал удивить его, заставить сходить с ума от полупорочного желания.

Хадижа хитро улыбнулась, в танце приближаясь к мужу, и удержала пленительный зрительный контакт. Она встала перед Зейном, практически вплотную, продолжая быстро трясти бедрами, что казалось все тело вибрирует в ответ этим взмахам. Она изгибалась с плавным изяществом, но, стоило Зейну попытаться дотронуться до девушки, то отступала назад, продолжая эту иезуитскую пытку. Огонь в темных глазах мужа разгорался все сильнее, ладони комкали простынь, словно в попытках удержать себя на месте.