Мужчина нёсся к автомобилю быстрее полицейских, несмотря на протестующие выкрики Терзора. Подбежав к машине, Зейн в начале замер от ужаса, видя окровавленные, обездвиженные тела. Присмотревшись, он увидел, что Хадижа дышит.

— Слава Аллаху, — прошептал Зейн, попытавшись открыть дверцу автомобиля, но та не поддалась.

Он, воспользовавшись пиджаком, осторожно убрал оставшиеся осколки стекла и просунул руку во внутрь, пытаясь открыть замок, однако и эта попытка не увенчалась успехом.

— Не выходит? — услышал он насмешливый голос Самата и поднял взгляд.

Тот пришел в сознание и теперь держал пистолет, нацеленным прямо между его глаз.

— Вам не обыграть меня, — ухмыльнулся он, переводя пистолет на Хадижу. — Сама дьяволица. Порождение злобного Джина.

— Полиция! Мсье Абу Аббас, опустите пистолет! — подоспевшие полицейские окружили автомобиль.

— А может, это вы опустите пистолеты? — ответил на их требование Самат. — Иначе я убью ее, и вы не успеете мне помешать.

Парень смотрел на нее мутным взглядом, снова держа оружие нацеленным на нее.

— Самат, — утробно зарычал Зейн, обратив на него свое внимание.

— Зейн, ты увидишь, как я убью её, — хрипло рассмеялся Самат.

— Нет! — крикнул Зейн, еще раз дернув дверь машины, так что та заскрипела, но всё равно осталась неподвижной. — Лучше убей меня. Ведь это я отобрал у тебя ее, опозорил тебя перед всеми, — твердо сказал Зейн, стараясь не разрывать с преступником зрительного контакта.

Самат же смотрел на этих двоих, ощущая бессильную злобу. Ему уже было плевать на себя и собственную шкуру. Он хотел отомстить. Разрушить эти любящие, тошнотворно совершенные жизни до основания. Палец дрогнул на спусковом крючке.

Выстрел прогремел, заставив Зейна податься вперед. Глаза Самата, до того охваченные маниакальным огнём, вдруг стали удивленными, а через миг остекленевшими. Пальцы разжали оружие, и оно с глухим стуком ударилось о коробку передач.

Лейтенант Трезор стоял у дверцы с его стороны, держа в руках еще дымящееся оружие. Он убрал пистолет в кобуру и с некоторой брезгливостью посмотрел на труп Абу Аббаса. Разбив стекло бокового окна, полицейский нажал на кнопку разблокировки дверей.

Стоило замку сработать со звонким щелканьем, как Зейн рванул дверцу на себя, подхватив бессознательную Хадижу ра руки. Она была ужасающе бледной, мелкие ссадины от разбитого стекла покрывали лицо и кисти рук. Вид развороченного плеча заставлял содрогнуться.

— Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо, — целуя ее в лоб, прошептал Зейн. — Я никуда тебя не отпущу.

Мужчина попытался вытащить ее из салона, но левая нога Хадижи оказалась зажатой между полом и приборной панелью.

— Я не могу ее освободить! Помогите! — крикнул он.

— Не нервничайте, мсье Шафир, — подошел к нему Трезор.

Он быстрым движением проверил пульс девушки — к счастью, тот был сильным и уверенным.

— Сейчас наши люди принесут инструменты, скорая помощь уже в пути. Кстати, вы обещали мне не рисковать, — нахмурился он.

— Простите, но я не мог просто стоять в стороне, — ответил Зейн.

— Следовало вас посадить на несколько суток, — фыркнул Трезор, — но раз все закончилось хорошо, сделаю вид, что я этого не заметил.

— Спасибо, лейтенант, — слабо улыбнулся он, выражая свою благодарность.

— Это моя работа.

Подоспели работники со специальными инструментами, вдалеке слышны были сирены кареты скорой, а Зейн все держал бессознательную Хадижу в своих руках, продолжая гладить испачканные в ее же крови волосы и молился.

Хадиже было страшно открыть глаза, но она себя пересилила. Первое, что она увидела, было небо, лазурное и пронизанное лучами солнца. Её окружала высокая трава, едва колышущаяся, что проскальзывала сквозь пальцы, оставляя на фалангах пряный, чуть сладковатый аромат. Она снова была одиннадцатилетней девочкой. Откинув прядь светло-русых волос, Хадижа нащупала привычное украшение на лбу и улыбнулась. Ей было легко и радостно, хотелось бежать куда-то вприпрыжку, и казалось, что она может обхватить весь мир руками. Такое щекотное чувство внутри, когда задыхаешься от восторга.

Сквозь шелест травы Хадижа вдруг услышала зовущий её голос. Она обернулась и вдалеке увидела огромное раскидистое дерево. Девочка направилась туда, и с каждым шагом, с каждым метром, что она преодолевала, она становилась старше.

Замедлив шаг, Хадижа прищурилась и посмотрела в сторону таинственного дерева — было видно, что под ним кто-то сидел, однако разглядеть лицо из-за ярких лучей солнца по-прежнему не получалось.

— Хадижа! — снова раздался зов, и девушка, наконец узнав голос, опрометью понеслась к дереву.

Женщина стояла под широколистной кроной, раскинув руки, готовая заключить Хадижу в объятья, как только та к ней приблизится.

— Мама! Мамочка! — материнские руки непривычно согревали её.

— Хадижа, принцесса моя.

— Мама, ты… — отстранилась девушка, смотря на женщину.

Жади была именно такой, какой Хадижа её помнила.

— Я умерла? — осмотрела Хадижа себя.

— Крошка моя, — обхватила лицо дочери Жади. — Нет, конечно, нет… пока, — тихо добавила она.

Жади потянула Хадижу за собой под тень дерева. Они сели на траву, у самого ствола.

— Это именно то дерево, под которым любила отдыхать бабушка? — наблюдая за солнечными лучами, играющими в листве, спросила Хадижа.

— Возможно, — пожала плечами женщина, — во всяком случае, оно очень похоже.

— Где я? — спросила Хадижа. — Это сады Аллаха?

— Нет, это место между мирами. Место покоя, — ответила Жади. — Место, где душа решает идти ли ей дальше или возвращаться назад.

— Ты пришла за мной? — вздрогнула Хадижа.

— Нет, — покачала головой Жади. — Тут ты решаешь сама, но я хочу, чтобы ты жила, чтобы была счастливой, любимой, чтобы рисовала и стала известной, чтобы твои дети бегали по Медине и пляжам Рио. Чтобы ты успела сделать и прожить все что не успела я. Хочу увидеть тебя благородной, чуть строгой старушкой, по доброму ворчащей на внуков, бегающих вокруг.

— Мама, — слезы навернулись на глаза Хадижи.

Жади обняла дочь за плечи, притягивая к себе:

— Не плачь, Хадижа, не надо. Ты сильная, умная девушка, которая точно знает, чего хочет. Именно такой я хотела видеть всегда. Я горжусь тобой.

Хадиже же даже не могла ничего в ответ вымолвить, а потому просто плакала, уткнувшись в материнское плечо. Через какое-то время плач отступил, оставляя после себя лишь судорожные вздохи.

— Здесь так спокойно.

— Да, — Жади сжала ладонь дочери, посмотрев за горизонт.

— Мама, а хочешь я останусь здесь, с тобой, — посмотрела на маму Хадижа. — Ты же так хотела, чтобы мы были вместе. Я останусь с тобой, мы будем гулять по этим бескрайним полям, наслаждаться солнцем. Я расскажу тебе все-все, про Жака, Оди, Луи, Зей… — на последнем слоге его имени она замерла, словно только что осознала, что она никого из них тогда больше не увидит.

Жади слабо улыбнулась, замечая реакцию дочери:

— Ты, должна вернуться ради себя и ради них… ради Него.

«Зейн», — звук его имени словно ударил в грудную клетку, заставляя сердце забиться чаще, щеки — запылать, а Хадижу — отвести взгляд в сторону.

— Мама, я люблю его, — тихо прошептала она.

— Это хорошо. — Жади погладила дочь по голове, вынуждая ту снова посмотреть на себя. — Любовь Зейна ко мне была скорее любопытством, страстью, желанием. Я была недоступной для него, той, кого он не мог покорить, — улыбнулась женщина каким-то своим воспоминаниям. — Сейчас же я читаю в его сердце то же сильное чувство, что и в твоем.

— Моем, — как эхо повторила Хадижа.

— Любить — величайшая ценность жизни, даже если она причиняет боль. Я всегда мечтала о любви, всеми силами стремилась к ней и поступала жестоко, бесчестно по отношению к другим людям.

Перед глазами невольно всплыла сцена ухода Жади из дома дяди Мохаммеда и заставила Хадижу вздохнуть глубже, сжав в кулаки ладони. Боль и злость вспыхнули в её душе детской обидой, но следующие слова женщины потушили этот зародившийся пожар: