Рустам резко отвернулся от нее.

Забил тревожно и гулко барабан. Стража подняла алебарды. Траурные знамена медленно склонились к самой земле. Приближалась процессия.

Впереди шли трубачи с черными лентами на медных трубах. За ними — вереницей католическое духовенство с хоругвями, крестами и священными символами. Дальше ехал отряд конницы с траурными значками на пиках и в черных плащах; потом выступали пехотинцы со спущенными забралами. И, наконец, в середине шествия четверо знатнейших рыцарей в темных одеждах несли под горностаевым балдахином на черном бархатном катафалке гроб. Трубы грянули похоронный гимн, и священники подхватили тягучий напев.

Рустам жадными глазами впился в того, кто не дождался его мести. Он увидел знакомые золотистые кудри. На них сверкала драгоценными камнями корона, о которой всю жизнь мечтал дон Хуан и которая досталась ему только теперь. Бриллиантовая цепь с орденом Золотого Руна украшала грудь, закованную в золоченые латы. На руках, по испанскому обычаю, были надеты перчатки. В ногах лежали шлем, железные боевые рукавицы и меч покойного. Солнце ярким пламенем горело на этом мече. И Рустаму чудились на нем следы запекшейся крови. И все померкло вокруг, кроме этой пылающей на солнце крови. Рустам рванулся вперед, пробился сквозь стражу и бросился к катафалку.

«Ты поднимал меч на лежащих!..» — пронеслось в его голове. И с помутившимся от ненависти взглядом он поднял руку, чтобы ударить мертвого в лицо.

Глаза Рустама встретились с холодными, как черненая сталь, глазами одного из четырех рыцарей, несших гроб. Рустам узнал эту круглую голову с коротко остриженными волосами и быстрым, словно разящим взором. Его надменную фигуру он встречал рядом с принцем Австрийским в саду Ильдефонсо.

Александр Фарнезе, сын Маргариты Пармской, пятый правитель Нидерландов, тоже старался припомнить смуглого человека с восточным изгибом тонких бровей.

— Арестовать этого оборванца! — приказал он ближнему офицеру.

Алебарды преградили Рустаму дорогу. Он оглянулся и увидел замкнувшийся за собой круг вооруженных людей.

— Твое имя?

— Рустам, сын Гафара из Валенсии.

Судьи перегнулись через стол, чтобы лучше разглядеть допрашиваемого.

— Мавр?..

— Мавр.

— Секретарь, записывайте: «Рустам… сын Гафара… мавр из Валенсии».

Рустам метнул взгляд на согнувшуюся над бумагами спину и усмехнулся. Судьи пошептались между собой, и старший из них спросил:

— Нас удивляет, зачем мавру понадобилось приехать в чужие для него Нидерланды.

Рустам перевел глаза на говорившего:

— Вас удивляет, что мавр приехал защищать чужой ему нидерландский народ? А вас не удивляет, что король Филипп пригнал испанцев, сардинцев, ломбардцев и немцев грабить чужой им нидерландский народ?

Судья быстро склонился к секретарю:

— Эти дерзостные слова записывать не следует!

Рустам засмеялся.

— Тебя арестовали, — грозно начал второй судья, — на похоронах его высочества принца Австрийского в октябре прошлого года. Зачем ты пришел в Намюр?

— Чтобы отомстить убийце моих братьев — злой собаке Хуану Австрийскому. Но я опоздал. Он умер не от моей руки.

Судьи не верили ушам. В первый раз встречали они такого дерзкого мятежника. Но этот мятежник, пожалуй, поможет им раскрыть целый заговор. Старший из них снова привстал, и голос его прозвучал вкрадчиво:

— Это хорошо! Это очень хорошо, что ты чистосердечно каешься в своем преступном намерении. Это послужит тебе во благо. Но ты мог бы облегчить свою участь еще больше, если бы назвал сообщников в этом заговоре на жизнь покойного принца.

— Никакого заговора не было. Я один задумал убийство и один хотел его выполнить.

— Не упорствуй, ибо этим ты только повредишь себе.

— Я сказал правду.

Судья сел.

— Разденьте подсудимого.

Рустам обернулся. Человек в черном капюшоне с прорезями на месте глаз привычным движением засучил рукава. Рустам быстро сорвал с себя рубаху. На смуглой коже яркими рубцами пылало несколько багрово-синих шрамов.

— Знаки дьявола!.. Знаки дьявола!.. — раздались возгласы.

Рустам покачал головой:

— Нет. Это священные знаки, полученные за правое дело на кораблях гёзов.

— Молчать!.. — как ужаленный, взвизгнул старший судья. — Назови своих сообщников.

— У меня их не было.

— Испробуйте тело, — приказал судья.

Длинная железная игла впилась в предплечье Рустама.

— Показалась кровь, ваши милости, — доложил палач.

— Это поистине шрамы, — осмотрев Рустама, добавил подошедший лекарь.

— Назови своих сообщников, собака! — брызгая слюной, прошипел судья.

Глаза Рустама сверкнули, но он промолчал.

— Дыбу!

Огромные жилистые руки палача ловким ударом сшибли Рустама с ног. Помощники подхватили его и укрепили на дыбе.

— Имена твоих сообщников?.. Ну!

Рустаму стало вдруг смешно. Жирное красное лицо старшего судьи готово было лопнуть с натуги и напоминало жабу.

— Ты у меня посмеешься, сын сатаны!.. Прикрутите веревку.

Руки Рустама с хрустом взвились над головой.

— Кто тебя подослал?.. Оранский?

Рустам покачал головой.

— Прикрутите веревку.

Руки хрустнули во второй раз и вышли из суставов. На коленных чашках лопнула кожа.

— Следует ослабить, — проговорил лекарь вполголоса.

— Спустите.

Рустам, всей тяжестью рухнув на пол, хотел подняться, но не смог.

— Со-ба-ки!.. — сквозь зубы прохрипел он.

— Ну, говори: Оранский тебя подослал к принцу?

Рустам молчал.

— Огня!..

На глаза Рустама набежала темная пелена, словно сразу настала ночь. Усилием воли он сбросил с себя оцепенение и прислушался. Кнехты, подручные палача, громко дыша, раздували мехами жаровню.

— Ты заговоришь у меня, проклятый «нищий»!.. — грозил старший судья.

Рустам приподнял голову.

— Чего вы хотите? — проговорил он спокойно. — Чтобы я сказал то, чего не было? Оранский не знает моих счетов с Хуаном Австрийским.

Судьи переговаривались, не слушая его. Рустама снова схватили и поволокли к пылавшей жаровне.

— Приподнимите его.

Рустама приподняли.

— Видишь это пламя и эти раскаленные железные брусья? Они заставят тебя сказать правду.

— Я ее уже сказал.

Судья повернулся к палачу:

— Делай свое дело!

Жгучая боль от подошв до самого мозга пронзила Рустама. На лбу выступил пот. Но он промолчал.

— Продолжай! — приказал судья. — Кто, кроме Оранского, участвовал в заговоре?

Рустам молчал, стиснув зубы.

— Мы сожжем тебя, проклятый гёз, но добьемся, чего нам надо! Кроме Оранского, кто еще подсылал тебя?

— Никто…

Судья торжествовал:

— Секретарь, запишите: «Допрашиваемый сознался, что, кроме Оранского, никто не подсылал его».

— Неправда!.. — Рустам метнулся из рук кнехтов. — Я не говорил этого, подлая лисица!

— Палач, делай свое дело! — упорствовал судья. — Так был Оранский в заговоре или нет?

— Оранский… ни при чем… тут… — с трудом поворачивая язык, простонал Рустам, и черная пелена снова заволокла ему глаза.

Его привели в чувство и оставили лежать на полу.

Тошнотворно пахло горелым мясом.

Над Рустамом склонилось бритое упитанное лицо. Среди лоснящихся волос ярким пятном выделялась тонзура католического священника. Мягкий, словно тоже смазанный маслом, голос прозвучал над самым ухом:

— Сын мой — ибо всякий, кто крещен, есть уже сын нашей единой святой матери-церкви, — скажи мне, пришедшему не с мечом, а с крестом, во имя милосердия, завещанного нам спасителем, скажи мне всю правду. Зачем тебе таиться теперь, когда сам еретик сознался в преступлении, на которое толкал тебя? Ты терпишь муки за того, кто предал тебя…

Рустам посмотрел на священника:

— Кто… предает?..

— Тот, кто есть единый виновник твоих мук ныне и мук последующих, если ты не откроешь истины. Еретик, изменник, мятежник и лицемер Вильгельм Оранский, прозванный Молчаливым.