Колиньи старался успокоить Людвига:
— Император искренне желал быть полезным Нидерландам. Но этому помешали чрезвычайные обстоятельства. Король Филипп снова овдовел, император мечтает выдать за него замуж одну из своих дочерей. Согласитесь: испанский король — неплохая партия?
Людвиг круто остановился:
— Ходят слухи, что Филипп Второй убил жену. Говорят о каких-то тайных отношениях ее с покойным инфантом.
Генрих хотел возразить, но Колиньи сказал:
— Это ложные слухи. Королева умерла от родов через три месяца после смерти дона Карлоса… — Колиньи, с минуту помолчав, продолжал: — Нам следует окончательно обсудить план вооруженного вторжения в Нидерланды. Сеньор де Плесси, — обратился Колиньи к стоявшему поблизости молодому человеку, — не будете ли вы любезны хотя бы в общих чертах познакомить нас с порученным вам докладом его величеству королю французов?
Молодой человек развернул черновик доклада и торжественно начал читать. Записка была составлена в духе времени. Она звала монарха отомстить за старые оскорбления, нанесенные Франции Испанией, вызывала призрак Елизаветы Валуа, будто бы убитой Филиппом. В ней говорилось также о возможном присоединении богатых нидерландских провинций, некогда отнятых у Франции испанскими государями.
Генрих слушал, широко раскрыв глаза. Здесь, в чужой стране, так недвусмысленно решают судьбу его родины, не считаясь с ее собственным желанием! Целый народ собираются просто вырвать из рук одного тирана, чтобы передать его в руки другого. Но может ли допустить это Оранский? И почему ни словом не возражает Людвиг Нассауский?.. Но надо выслушать все же до конца.
Де Плесси указывал на удачное для Франции положение Филиппа:
— «Восстание мавров грызет внутренности его королевства; турецкая война терзает конечности[42], а мятеж в Нидерландах разъедает самое сердце…»
Сеньор де Плесси упивался своим произведением, и это, видимо, раздражало Людвига. Но он только хмурился. А Генрих с тоской думал о Рустаме. Как тот относится к восстанию братьев, отрезанный от них морем и горами? Раскаивается, что поехал защищать свободу другого народа? Или весть о восстании мавров не дошла еще до кораблей гёзов, затерянных среди водного простора?..
Уходя с совещания вместе с Людвигом, он сказал ему:
— Вы, вероятно, не удовлетворены докладом?
Людвиг ответил не сразу.
— Не все ли равно сейчас, какими словами нам удастся заполучить помощь одной из сильнейших держав?
— Но в записке говорится о присоединении Провинции к владениям французской короны. Разве этого хочет наша замученная родина?
— Вы не военный человек, ван Гааль, — ответил резко Нассауский. — Сейчас все эти слова и обещания — пустой звук. Нам нужны войска, войска и войска, а остальное пока неважно.
Они жили тайно в маленьком доме на простенькой улице, недалеко от заставы, под видом братьев, приехавших в Париж хлопотать о наследстве. Столица Франции не спасала от шпионов.
Утром чей-то разговор в саду под окном разбудил Генриха. Он распахнул ставни. Свежесть раннего часа обдала его открытую грудь. Ветер колыхнул цепочку с кипарисовым крестиком Инессы. В незатейливом палисаднике цвели незабудки. Генрих перегнулся через подоконник.
Хозяин, старый аптекарь, в очках на толстом добродушном лице и в переднике, закапанном настойками, разговаривал с человеком в дорожном плаще. Генрих прислушался.
— Нет, сударь, — говорил убежденно старик, — дружба между католиками и гугенотами — ненадежная дружба. Они, как вода и масло, никогда не сольются.
— А кто же из них масло, по-вашему, и кто вода? — шутливо спросил приезжий. — Каждый хочет, верно, быть «маслом», чтобы всплыть.
Генрих узнал голос патера Габриэля. Он наскоро оделся, выбежал в сад и потащил гостя к себе.
— Вы прямо из Дилленбурга?.. Как принц? Как наши надежды? Здесь уже делят несчастную родину без ее ведома. А что слышно о Нидерландах? — засыпал он его вопросами.
Патер Габриэль неторопливо снял плащ, шляпу и сел.
— В Нидерландах все та же, но уже открытая ненависть к Альбе, — говорил патер. — Десятинный налог оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения народа, Я приехал сюда поторопить друзей-гугенотов. Минута слишком удачна, чтобы ею не воспользоваться. В Мадриде тоже недовольны Альбой… Кстати, я привез вам письмо от почтенного Лазаря Швенди.
— Он… — Генрих не договорил, весь охваченный смятением.
— Он был уже в Дилленбурге, когда я уезжал оттуда.
Генрих молчал, сердце его бешено колотилось.
— Возьмите письмо. — Патер вынул клочок бумаги из своей неизменной сумы.
Генрих схватил записку.
— «Мой дорогой друг, — прочел он, — вот и сбылись наши заветные чаяния — мы вырвались из мадридского плена и оба готовы служить родине на ее благословенной земле. Его светлость много рассказывал мне о вас. Он ценит вашу верность и мужество. Будьте счастливы».
И все?.. Генрих перевернул листок — больше ни слова. Что это значит?.. Растерянными глазами он смотрел на патера Габриэля. Тот встал, подошел ближе и положил руки ему на плечи.
— Вас удивляет краткость письма?
— Да… после… стольких лет разлуки… — вырвалось у Генриха..
— Это понятно. На Швенди обрушилось огромное горе.
Генрих затаил дыхание.
— У него умерла жена.
Из тумана прошлых дней солнечным лучом мелькнула перед Генрихом пленительная улыбка прекрасной женщины.
— О да! Тогда все понятно… Потерять подругу жизни… — Генрих опустился на постель. — В последнее время я так много слышу о смертях… Все мое прошлое скоро будет в могилах, как старое кладбище…
Патер Габриэль отвернулся.
— Какое, однако, свежее утро, несмотря на солнце, — сказал он, откашлявшись.
Генрих печально улыбнулся:
— Солнце обмануло меня сегодня. Я увидел его и чему-то вдруг обрадовался. И вот… — Он беспомощно повертел письмо. — А больше… вы ничего не знаете… о Лазаре Швенди?
Зябко поеживаясь, патер Габриэль отрицательно покачал головой и добавил:
— Я привез несколько очень важных бумаг для адмирала Колиньи и словесное сообщение брату его светлости.
Генрих почувствовал необычную слабость. Он с трудом поднялся и провел патера Габриэля в комнату Людвига Нассауского.
Генрих не знал, что письмо Швенди продиктовано Оранским. Он не знал, что принц хотел пощадить его в эти решительные для Нидерландов дни. И до Парижа не дошла вся правда о семье Лазаря Швенди.
Весной 1569 года Хуан Австрийский во главе сильного испанского войска начал разгром горсти восставших мавров. Защитники свободы родного народа два года старались удержаться на высотах андалузских гор. Они надеялись на обещанную помощь султана Селима. Но турецкий владыка заключил с Испанией мир, оставив единоверцев без поддержки. И горы Андалузии окрасились кровью братьев и сыновей старой служанки Марикитты. Мавританка дни и ночи молилась у себя на камышовой циновке Аллаху и всем христианским святым. Инесса часто заставала старуху на коленях и слышала ее бессвязное бормотанье мусульманских и католических молитв. Работа валилась из рук Инессы.
Одним зимним утром она долго разговаривала наедине со' Швенди. Оба вышли в столовую бледные, но спокойные. Инесса, обняв сеньору Марию, прильнула к ней лицом и попросила исполнить ее «великую просьбу»: отпустить ее вместе с Марикиттой в Андалузию и передать оставленные ей в наследство деньги. Сеньора Мария пришла в ужас. Швенди поддержал племянницу.
— Ты знаешь, Мария, — сказал он глухо, — Инесса — дитя моего сердца. Но я не смею подрезать ей крылья…
— Куда же она поедет?.. Где станет жить?..
— В монастыре.
— В монастыре?.. С каких пор ты стала так богомольна, моя бедняжка?.. — Из прекрасных испуганных глаз сеньоры Марии текли слезы.
— Боюсь, что на молитву у меня будет мало оставаться времени, тетя.
— Мы скоро все поедем в Нидерланды…
