Очутившись во дворе, сначала завернул в конюшню. Оседлав лошадь пленника, он повел ее за пределы усадьбы. У ворот к нему обратился сторож:

– Коли спросит их милость ваш батюшка, что сказать?

– Скажешь, поехал прогуляться. Слуга поклонился. Пан Фердинанд отвел лошадь подальше от ворот, привязал ее в затененном месте к дереву, а сам, перебравшись через ограду, преспокойно вернулся в усадьбу.

Поминутно поглядывая на башню дворца, где в это послеобеденное время мог находиться его строгий папаша, юноша прошел к леднику, открыл дверь и заглянул в темноту.

– Пан Федор, – позвал он, – выходи, ты свободен.

Гробовую тишину не нарушил ни единый звук. Казалось, узник исчез. Фердинанд не выдержал, крикнул:

– Пан Федор! Наконец он увидел, как в глубине подвала шевельнулась тень. Узник вышел на свет и вяло, тяжело, будто ему подвязали гири к ногам, стал подниматься по каменным ступенькам к двери.

– Да ты закоченел, брат! – сочувствуя, воскликнул освободитель и спешно спустился в подвал. Он обнял несчастного и стал помогать ему.

Федор молчал. Лицо его было бледно и выглядело утомленным, словно он целый день таскал тяжести. Выйдя из ледника, пленник тотчас присел на лавку. Его знобило.

– Так и в Божий склеп недолго угодить, – посочувствовал кабалист и похлопал беднягу по плечу. – Вставай, вставай, пан Федор, медлить нельзя. Беги, пока тятенька не спохватился.

Июльское тепло скоро вернуло Федору силы. Молодой Коллупайло поднялся, расправил плечи. На его лице вновь загорелся румянец. Следуя подсказке, гость поспешил за паном Фердинандом к каменной ограде.

Когда оба очутились у привязанной к дереву лошади, Федор не удержался, обнял своего освободителя.

– Спасибо. Да хранит тебя Господь, – сказал он слабым голосом. При этом слезы выступили на его глазах. Магист заметил это и поспешил ответить:

– Будет, будет, пан Федор. С сегодняшнего дня ты мне как брат, больше того – как друг. И не ты должен благодарить меня, а я тебя.

Оба крепко пожали друг другу руки. После этого Федор сел на лошадь и поскакал в сторону Герутево.

Кабалист, проводив его долгим взглядом, наконец повернулся и направился к воротам усадьбы. Увидев его без лошади, сторож от удивления вытаращил глаза. «Ох, что сейчас будет!» – не без страха подумал юноша.

Полько он пересек границу усадьбы, как вдруг услышал крики. Стоя на крыльце, пан Юзеф звал слуг:

– Терешка, Гедька! Куда вы запропастились?!

Старик видел из окна, как узник и сын перебрались через изгородь. И, конечно, это не могло не взбесить его.

Уже через минуту вдогонку беглецу было отправлено полдюжины верховых.

– Что ты вытворяешь, благодетель мой? – заметив сына, закричал он. – Как ты посмел отпустить этого разбойника? Кто разрешил? Или тебе захотелось поиграть в добрячка, у которого отец – изверг?

Панич приблизился к крыльцу. Он поставил ногу на первую ступеньку, сложил руки на груди – эту позу юноша позаимствовал с картины, изображавшей одного его воинственного предка, – и воззрился на отца бесстрастным взглядом.

– Чем же он провинился? – спросил Фердинанд. – Кажется, не грозил, не смеялся над нами. С каких это пор о человеке стали судить по фамилии? Или мы, дети, должны отвечать за проступки отцов? Пан Федор ни в чем ни на мизинец перед вами не виноват! Более того, он – герой! Вам следовало бы на руках его носить! Ведь он спас жизнь вашей дочери! Разве этого мало? Ведь Юлия рассказывала о том, что случилось у Мазуровского болота!

– Не желаю слушать, сопляк, – отрезал пан Толочко. – «Спас жизнь», «герой»! Может, еще пол-имения ему отписать?.. Да он – лжец! Не верю ни единому его слову! Он обманул твою сестру!

– Как же обманул, я своими глазами все видел! Нет! Пан Федор – благородный человек! Может быть, самый благородный из всех наших соседей!

– Да что он – околдовал тебя что ли?.. Запомни: благородный, порядочный не полезет через ограду в чужую усадьбу, не станет подсматривать из-за куста!

– Так надо было спросить его, зачем он это делал!

– Я как раз и намеревался спросить!

– Не надо было сажать его в ледник! Еще какой-нибудь час – и его пришлось бы выносить оттуда вперед ногами! Пан Юзеф насупился.

– И откуда в тебе столько плебейской жалости? Уж не сглазил ли тебя кто?.. Пора мне взяться за твое воспитание. И первое, с чего я начну, – посажу тебя вместо беглеца в ледник. Посидишь – поумнеешь, – и старик, вероятно, намереваясь исполнить свою задумку, позвал: – Мостей, Гедька, ко мне!

Юноша побледнел. Угроза задела его. Он вспомнил лицо пана Федора, когда тот выходил из холодного склепа. От мысли, что будет подвержен такой же пытке, бедняге сделалось дурно. Однако он сумел побороть свою слабость, ответил:

– Ну что ж, если хотите уморить меня, ведите.

Пан Юзеф смущенно крякнул. Ссора с сыном не входила в его расчеты. Между тем юноша продолжал:

– Только зачем же в ледник. Сразу в усыпальницу.

– Ну хватит! – остановил его старик. – Не желаю слушать тебя, несносный мальчишка! Убирайся! И впредь не встревай в мои дела! Я знаю, что делаю!.. Прочь с моих глаз!

Такой открытой и острой получилась ссора отца и сына. Она отозвалась в их душах особой болью, потому что оба любили друг друга. Вскоре один из них вернулся в башню, а другой удалился в парк. В усадьбе опять воцарилось спокойствие.

Когда доложили о неудавшейся погоне, пан Юзеф не расстроился. Недавний разговор заставил его посмотреть на то, что произошло, с иной точки зрения. Был прощен даже Терешка. Старику захотелось помириться с сыном.

Однако в тот день на ужин к столу спустилась лишь панна Юлия. На вопрос хозяина, где панич, приказчик ответил, что тот еще днем уехал кататься.

– С ружьем, – как бы между прочим добавил он.

– Знать, поохотиться решил, – заметил сам себе пан Юзеф. И тут же добавил виноватым тоном: – Пусть порезвится. Он – взрослый и волен делать все, что ему заблагорас судится.

Он давно успокоился, даже готов был просить прощения у сына и, конечно, был убежден, что они поладят.

Между тем стало темнеть. Пан Фердинанд не возвращался. Необъяснимая тревога начала расти в душе хозяина Вердомичей. Ожидание скорейшего примирения растянулось на долгие часы. Пан Юзеф уже не находил себе места. Он было занялся осмотром конюшни. В другой день наверняка сделал бы кое-какие замечания конюхам. Но в этот вечер был точно слепой. Бедняга ступал по мягкому ковру, которым был устлан коридор конюшни, и думал о своем.

Когда солнце спряталось, он выслал гонцов к соседям. Им наказывалось узнать, не загостился ли юноша. Тревога, уже настоящая, мучительная, охватила старика. Наконец несчастный не выдержал, приказал запрячь экипаж и сам отправился на поиски сына. Поплутав в темноте по ближайшему лесу, по горкам, постреляв в воздух, пан Юзеф вернулся. А чуть позже, уже ночью, возвратились и отправленные накануне верховые. Известий о пане Фердинанде не привез никто.

И тогда старик понял: случилось что-то ужасное.

– Сынок! – закричал он в бессильном желании помочь чем-то себе и своему отпрыску.

Тревога разрослась в нем до предела. Старик обхватил голову руками и зарыдал.

– Прости, прости! – кричал он при этом, точно шальной. Панна Юлия, стараясь сохранять хладнокровие, пыталась успокоить отца. Она говорила, что брат скоро вернется, просила не мучить себя. Старик не замечал ее. Позже, уже глубокой ночью, какой-то деревенский принес в усадьбу страшную новость: он слышал возле Мазуровского болота оружейные выстрелы. Тотчас хозяин Вердомичей распорядился поднять слуг и мужиков из деревни и в сопровождении лесников отправил всех к Мазуровскому болоту.

Это место, где не раз тонули и человек, и зверь, где в последнее время обитал волк-людоед, рисовалось в расстроенном воображении пана Юзефа в самых мрачных красках. Казалось, то был сам ад. Старик вдруг почувствовал себя немощным. Неприятные воспоминания начали одолевать его: ему сделалось стыдно за то, что он грубил слугам и деревенским, стало больно за то, что позволял себе насмехаться над своими детьми. В эти страшные минуты он даже готов был согласиться с мыслью о том, что жизнь бесполезна. «Если Фери погиб, – размышлял он, – мне незачем жить!» Бледный как смерть, он расхаживал со свечой по своему огромному дому и шептал, точно безумный: «Прости, Господи, и помоги. Помоги, заступись. Ведь Ты велик и всемогущ. Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы, сила же Твоя безгранична. Помоги, помоги, Господи!»