Даже Сити, готовая во всех и в каждом признавать врагов, скоро стала относиться к гостю совсем дружески.

Федор и панночка могли гулять в парке часами. Гостя эти прогулки очаровывали еще и потому, что прежде он не видел такого замечательного парка. Воспитанный в деревне, в небогатой семье, никуда дальше Волковыска и Роси не выезжавший, он находил для себя в этих прогулках то, что не просто удивляло, но и образовывало его. В Вердомичском парке было действительно много необыкновенного. На довольно значительной площади в пойме небольшой речушки располагалось множество каналов и прудов. Вода в них задерживалась с помощью каскада дамб. Кое-где прямо через пруды были насыпаны высокие дорожки, по которым можно было пройти или к причудливому каменному павильону, или к группе деревьев, или к вольеру, где содержались дикие звери, среди которых особое внимание привлекал могучий зубр. На одном из прудов был устроен островок, куда вел навесной мостик. Деревья затеняли и прятали стены строений. Это придавало парку загадочность. Можно было десять раз обойти его вдоль и поперек, но так и не насытить любопытство. Ну а в самом центре парка, дважды или трижды опоясанный каналами, стоял венец человеческого гения – красный дворец. Предок пана Юзефа неспроста выбрал это место для родового гнезда. В те далекие времена, когда это случилось, была мода на уединение. Анахорет добился того, чего желал. Дом-крепость напоминал средневековый замок.

На парковых прудах хозяйничали дикие утки и лебеди. Наблюдение за ними развлекало панну Юлию и Федора. Они часами просиживали на берегу.

– Вы не сердитесь на моего тятеньку? – как-то спросила гостя его юная пассия. – До некоторого времени он был так строг с вами.

– Я сам виноват, – ответил Федор, – и должен просить прощения. Другое дело, – добавил он, – что я никоим образом, даже в мыслях, не думал обижать его.

– Рада это слышать. Поймите, у него не самая счастливая судьба. Рано умерла мама. Но он не пожелал привести в дом другую женщину. Потом смерть Фери…

– Порой, когда я встречаю вашего отца, у меня такое чувство, будто он не замечает меня.

– Вы должны простить ему это. Он сильно страдает.

Федор не ответил, только подумал: «Все, что в моих силах, голубка, сделаю. Ради тебя». Ему опять вспомнилось: «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?..»

Его задумчивость приятно возбуждала панну Юлию. В такие минуты любезную начинало беспокоить любопытство: «О чем он думает?» Вот и на этот раз, стоило Федору не ответить, как панночка, поддаваясь неведомой силе, вся насторожилась, точно косуля, встревоженно глядя на собеседника.

– Позвольте, пан Федор, задать вам один вопрос, – попросила она. И тут же, словно собираясь выдать что-то сокровенное, раскраснелась, как маков цвет.

Федор кивнул:

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Отчего так полюбилась вам наша усадьба? Что вас влечет сюда?

Плутовка, она знала ответ. Просто хотела потешить самолюбие. Одновременно желала испытать гостя: надеялась узнать, насколько он искренен и предан ей.

Удивленный, Федор добрую минуту молчал. Потом уверенно ответил:

– Не скажу ничего удивительного: ну конечно, вы, панна Юлия!

– Что вы во мне нашли? Ведь я не красавица, – заметила кокетка.

– Вы так считаете?.. А я того мнения, что вы – самая красивая на свете, – при этом в голосе Федора прозвучала сама искренность.

Этот короткий, несколько смутивший обоих диалог стал для Федора и панны Юлии их первым объяснением. Выслушав признание, панночка почувствовала, как сердце встрепенулось и словно сжалось от чего-то сладкого и одновременно мучительного. Впервые ощутила она требовательное влечение к мужчине, желание быть обласканной. Лаконичность ответов Федора, его взгляд, спокойный, твердый, привязывали панну Юлию к герутевскому хозяину невидимыми, но крепкими нитями. Ей захотелось, чтобы пан Федор бывал у них как можно чаще.

Дни проходили за днями. Панна Юлия и Федор продолжали встречаться. Панночка заметила, как поменялись ее привычки. Прежде она предпочитала гулять где-нибудь в глуши парка, теперь же большей частью прохаживалась у ворот. Бедняжка стала жить ожиданием встречи со своим возлюбленным. Когда за каменной оградой на дороге слышался стук копыт, ее охватывало волнение. Всем своим видом панна Юлия старалась показать, что с ней ничего не происходит, а ноги сами вели ее к воротам. Она зорко всматривалась – не пан ли Федор едет? И если это действительно был он, от радости у нее начинала кружиться голова. Тогда панночке хотелось скакать и смеяться, совсем как ребенку, которому после долгих дней запрета наконец-то позволили выйти на улицу…

Чаще других у Толочек бывал пан Хлебович. Он предпочитал компанию хозяина. Пан Юзеф встречал владельца Полонки радушно, визиты беспечного соседа помогали ему забывать о горе. Большую часть времени оба проводили на конюшем дворе – довольно обширной полукруглой площадке, обнесенной каменной оградой. Там они пили пиво и с удовольствие наблюдали, как слуги объезжают молодых лошадей.

В усадьбе ни для кого не являлось секретом, чего ради приезжал полонский хозяин. Гость и сам не прочь был напомнить об этом. Порой в разговоре с паном Юзефом он так прямо и говорил, что было бы неплохо слить воедино полонские и вердомичские земли, имевшие общую границу.

Старик встречал это предложение с выражением комического изумления, делая вид, будто страшно рад. Однако первый разговора на эту тему не заводил, как бы давая волю все решать самому выдумщику.

Тем не менее гость не мог не чувствовать его молчаливого согласия. Пан Хлебович был уверен, что не встретит препятствий, когда всерьез возьмется за осуществление своей задумки. Памятуя, что панна Юлия – единственная наследница, он заранее видел себя хозяином всех толочских земель.

Дружбы с самой панночкой у него не получалось. Всякий раз после короткого приветствия он и она расходились в разные стороны.

Однажды, будучи у Толочек, хозяин Полонки увидел на одной из парковых аллей панну Юлию и молодого Коллупайло. Интимность места и счастливый вид парочки вызвали в душе себялюбца негодование. А тут еще панночка, желая пошутить, вдруг показала старому холостяку язык. При других обстоятельствах полонский пан встретил бы этот жест снисходительным смехом – мол, чего еще можно ждать от ребенка. В данном же случае, когда под руку с панночкой шел этот ненавистный ему долговязый, ревнивец обиделся. Он так круто развернулся, что с его головы слетел цилиндр, и спешно зашагал в сторону конюшего двора. Как псы зверя, его вдруг начали терзать горькие чувства: ревность и ненависть. Разыскав пана Юзефа, он вскричал:

– Под окнами вашего дома совершается, можно сказать, покушение на честь вашей фамилии, а вы сидите и преспокойно любуетесь лошадьми! Зачем вы позволяете бывать у вас этому прохвосту?

– Что случилось, отец мой? – удивился хозяин усадьбы. Он внимательно посмотрел на гостя. – Боже, да на вас лица нет! Кто осмелился оскорбить вас?

– До этого, благодарение Богу, дело не дошло. Но может статься! Не вы ли утверждали, что Коллупайлы – злейшие ваши враги! И что я вижу! Один из них прогуливается в затененных уголках парка под руку с вашей дочерью!

– В этом нет ничего ужасного, – спокойно ответил пан Юзеф и отвернулся. – Моя дочь вольна в своих поступках. И коль сегодня ей нравится Коллупайло, то пусть себе, – он опять посмотрел на гостя, усмехнулся. – Или вы ревнуете? А?.. Не стройте из себя Отелло, отец мой, – ласково посоветовал он. – Это вам не идет. Да и рано вам беситься. Сначала завоюйте ее, а потом ревнуйте. Я благодарен этому, как вы выразились, «прохво сту» уже только за то, что он сумел отвлечь Юленьку от горьких мыслей. Она опять защебетала, как прежде, когда был жив Фери.

– И вас не беспокоят последствия этого увлечения? Сегодня дружеская беседа, а завтра…

– Но-но, отец мой, только не переходите границ приличия. Мы не можем знать, что случится завтра… Что будет, то будет. Не мне и уж тем более не вам предугадывать, что может статься с моей дочерью. Уверен: девочка сама разберется в своих проблемах. Она хоть и молода, но голову имеет. Жаль, что вы до сих пор этого не знали.