На том они и распрощались.

Три дня от Вайдылы не было никаких известий. На четвертый день, когда Федор сидел в кабинете, дядька Мирон принес новость: «Вайдыла идет!» Молодой хозяин, предчувствуя нечто необыкновенное, вопросительно глянул на старика.

– Несет, несет! – угадав его вопрос, ответил мужик и, потирая руки, захихикал. Оба поспешили на крыльцо.

На улице Федору представилось удивительное зрелище. Он увидел, как Вайдыла, в грубом, длинном – до пят – кожухе, с каким-то невероятным сооружением из прутьев на шее, несет на спине, прижимая сзади, будто мешок с мукой, большущего живого волка. Серый разбойник таращил мутноватые глазки, урчал и вздрагивал, но, крепко придавленный ручищами Вайдылы, не мог шевельнуть ни головой, ни лапами и только сердито стегал хвостом по полам кожуха охотника.

Посреди двора из частей старой ограды быстро соорудили небольшой загон, связав его по углам толстыми веревками. Вайдыла подошел к загону и перекинул зверя через ограду. Волк упал на четыре лапы и тотчас кинулся искать щель в ограде. Но поняв, что попал в западню, застыл на месте и зло ощерился. Однако Вайдыла даже не удосужился оглянуться на него.

Федор узнал зверя – у него не было клока шерсти на морде.

Пока дворовые глазели на волка, Вайдыла освободился от прутьев на шее, скинул рукавицы, тулуп и, повернувшись к пану, низко поклонился. Он выполнил обещание и теперь ожидал заслуженной платы. Федор искренно обрадовался, обнял охотника. Потом неожиданно повернулся, направился к конюшне. Через какую-то минуту он вывел оттуда коня и на глазах изумленной челяди передал его Вайдыле. Кажется, мельник совсем не удивился этой щедрости. Он одел уздечку на подаренного коня, сграбастал в охапку тулуп и, так и не обронив ни полслова, неспешно направился со двора. Всем своим видом он вновь давал понять, что его ждут дела куда более важные.

Утром следующего дня, водрузив специально сооруженную клетку с волком на телегу, Федор отправился в Вердомичи. На этот раз молодой человек был уверен, что пан Толочко встретит его более миролюбиво. Так и случилось. Федора пропустили без задержки, словно он был своим. Прибывший распорядился поставить клетку перед дворцовым крыльцом. Сити залилась лаем на весь парк. Пан Юзеф трижды обошел клетку и наконец спросил:

– Точно ли тот самый? Панна Юлия поспешила развеять его сомнения:

– Он, тятенька, точно он! Я узнала его!

Не отрывая взгляда от серого разбойника, пан Юзеф не без удивления заметил:

– Как изуродована его морда! Федор объяснил:

– Мои мужики уверены, что это след пули. Зверь был подранен. Удивительно еще, что остался жив. Вероятно, это и явилось причиной того, что он начал мстить.

– Не думаю, – отозвался пан Толочко. – Я склонен придерживаться другой версии. Мой сын был уверен, что этот чертяка – оборотень. Это не рана, а следы кожи человека. Известно, что первобытные жители здешних мест были чародеями и по крайней мере раз в год на некоторое время превращались в волков.

Федор с недоверием отнесся к уже знакомому предположению. Ему даже подумалось, что пан Толочко шутит. Невольно улыбнувшись, он сказал:

– Вероятно, сия фантазия родилась потому, что люди в ту пору носили шубы шерстью вверх. Пан Юзеф сердито возразил:

– Это не фантазия! Мой сын не мог ошибаться! То, во что верил юный Фердинанд, теперь, после его гибели, стало святым для несчастного отца. Во всех поступках и выражениях сына старику виделся свет истины. Он наконец-то признал, что Фери был не чудаком, а романтиком и фантазером. Разговор прервался. Пан Юзеф насупился, словно его обидели, а через минуту и вовсе удалился в дом. Нет, неожиданный уход был вызван вовсе не обидой и даже не обострением горького чувства. Просто хозяин Вердомичей ощутил в себе какой-то перелом. Упрямец, человек сложившихся убеждений, он не мог быстро помириться с молодым Коллупайло. Чтобы сделать это, ему надлежало ответить на многие вопросы. Бедняга уже понял, что причиной интереса молодого человека к его дому является дочь. В этом не было ничего страшного. Да и лично к Федору он не питал антипатий. Тем не менее старик испытывал необъяснимую внутреннюю неудовлетворенность. Ему хотелось понять, что с ним происходит. Неожиданно оставшись один на один, панна Юлия и Федор поспешили устремить свои взгляды себе под ноги. Стоило пану Толочке удалиться, как оба позабыли и про волка, и про то, что двор полон слуг, бросающих в их сторону любопытные взгляды. Обоим чудилось, будто они кружат где-то в легком танце, невесомые и быстрые, как птицы. Этикет предписывал вести беседу, однако только пробуждавшееся, но уже хмелившее головы чувст во не позволяло им сказать ни слова.

По распоряжению хозяина клетку со зверем поставили ближе к въездным воротам – чтобы людоеда могли увидеть деревенские. Скоро у ворот собралась толпа. Люди были наслышаны о мазуровском оборотне. Одни, глядя на зверя, в страхе крестились, другие осыпали его проклятиями. И те, и другие благодарили молодого герутевского пана за его милосердное деяние.

Пан Юзеф недолго позволял дочери оставаться наедине с гостем. Вскоре он вернулся и, ободренный какой-то мыслью, сказал Федору:

– Ну вот что, пан смелый. Твой поступок заслуживает до стойной награды. Проси, что хочешь. Гость не смутился. Он давно знал ответ.

– Ничего так не желаю, пан Юзеф, как иметь разрешение на то, чтоб бывать у вас. Хотя бы изредка. Сделав вид, будто удивлен, старик тут же поинтересовался:

– А позволь, отец мой, узнать о причине этого желания? Как не похож был он в эту минуту на того спесивца, который еще несколько дней тому назад размахивал на мосту саблей и грозил искрошить Федора в капусту! Сегодня старик позволял себе даже улыбаться, обнажая при этом свои серые, будто выточенные из булыжника, зубы. Но чувствовалось, что за его доброжелательностью кроется подвох. Казалось, хозяин вот-вот взорвется.

– Не смею и не собираюсь ничего утаивать, – ответил Федор. – И, наверно, не удивлю вас, если скажу, что причиной тому является панна Юлия. Кто знает, может быть, моя компания будет ей приятна.

– Об этом надо спросить ее саму, – резонно заметил пан Толочко и повернулся к дочери. – Юлия, решение за тобой.

Бедняжка покраснела, словно ее уличили в каком-то греховном проступке. Собрав все свое мужество, она наконец ответила:

– Пусть пан Федор приезжает. Я верю ему.

Хозяин усадьбы громко прочистил горло. Ответ дочери не понравился бедняге.

– Ну что ж, добро, – тем не менее вынужден был согласиться он. – Пусть, – потом криво улыбнулся и едко заметил, обращаясь к Федору: – Только вот что, отец мой, желаю, чтобы впредь ты ходил в ворота! У меня на этот счет строго!

Молодые улыбнулись – угадали шутку в словах старика. Суровое лицо пана Юзефа тоже тронула улыбка. Возможно, впервые за долгие годы в отношениях Коллупайлов и Толочек случилось примирение. Любовь вносила в отношения этих семей что-то новое – ростки жизни. Эти ростки пока только заявляли о себе, требовалось время, чтобы они прижились, набрали силу.

Волк, которому не давали ни пищи, ни воды, околел на пятый день. Его смерть стала как бы знаком к окончательному примирению пана Толочки и молодого Коллупайло. Хозяин Вердомичей уже не кривил лицо, когда ему докладывали о визите герутевского пана. Более того, он чувствовал, что начинает уважать Федора. Ему нравилась его настойчивость. Жизненный опыт говорил старику, что, имея такой характер, Федор далеко пойдет. Он разрешил ему бывать в усадьбе когда угодно даже без его ведома.

Между тем панна Юлия серьезно увлеклась. Из всех ухажеров Федор виделся ей самым интересным. Его скромность, порядочность, настойчивость нравились ей. Но главным образом девушку волновало необъяснимое обаяние, которое проявлялось не то в поведении Федора, не то в его словах. Как солнце, стоит ему появиться на горизонте, начинает греть землю, так и новый поклонник панны Юлии: стоило ему в очередной раз приехать в усадьбу, как все для белокурой красавицы представало в ином свете. Откуда пробуждалось в ней столько эмоций? Отчего так быстро начинало биться сердце? А главное, откуда появлялось в ней это необъяснимое удовлетворение от мысли, что она живет?